провести с нами лето.
– О боже! – Мэтти, кажется, готова упасть в обморок. – Не могу поверить, что ты так долго молчала.
– Она сказала сейчас, Мэтти, – замечает Тамсин.
– Я не видела их целую вечность, – говорит Хоуп. – Подозреваю, они сильно изменились. Киту, должно быть, девятнадцать или около того, а Хьюго на год-два моложе. Вы, дети, не набрасывайтесь на них сразу же. Вспомните бедного баклана.
Мы на секунду замолкаем и вспоминаем баклана. Под руководством Мэла мы ухаживали за ним, но он умер от сердечного приступа – «из-за чертовски пристального внимания», как сказал Мэл. Это была предположительная причина гибели; но мы не узнали ничего наверняка, поскольку папа отказался огласить заключение о смерти. Тогда я нарисовала птицу с рваными крыльями, размах которых был равен росту Алекса. Из-за змеиной шеи и холодного взгляда его труп казался призрачным.
И напоминание Хоуп навсегда связало в моем воображении Кита Годдена с бакланом: золотой мальчик и потрепанная черная птица.
Хмм.
Хоуп села.
– Ну, – сказала она, – так-то вот. Может, выпьем за лето?
Все, за исключением Алекса, подняли бокалы. Мама смотрела на Алекса таким ледяным взглядом, что он опустился на траву под столом, да так там и остался.
Восемь голосов воскликнули хором:
– За лето!
5
До приезда Кита и Хьюго Годденов оставалось три дня. Никого из тех, кому было за тридцать, не встревожил надвигающийся апокалипсис, но Мэтти каждый свой свободный час проводила в безумных занятиях по самосовершенствованию. Остальные же с интересом наблюдали за тем, как она делает овсяные маски и взъерошивает перед зеркалом волосы.
– До чего же отвратительно! – буркнул Алекс. – Что касается меня, то я собираюсь показать мальчикам летучих мышей. – Он считал, это будет потрясно. Кто, в конце-то концов, не любит летучих мышей?
– Им не понравятся мыши, – сказала Мэтти.
– Спорим, понравятся. Спорим, там, откуда они едут, им жутко не хватает летучих мышей.
– А как же Бэтмен? – хихикнула Тамсин.
Алекс проигнорировал ее.
– Если им нравятся летучие мыши, значит, они ребята что надо. Если же нет, то пусть валят отсюда.
Я пожала плечами:
– Это справедливо.
– Бэтмен! – сказала Тэм на этот раз громче, на случай если мы ее не услышали.
– Не заткнулись бы вы и не исчезли с глаз долой. – Нервы у Мэтти были на пределе. Ей надо было смыть маску и заняться губами, а время шло.
– Намек понят. – Алекс встал и захлопнул ноутбук.
– Она сумасшедшая, – сказала Тэм, когда мы вышли.
Для Алекса это было само собой разумеющимся.
– Боже, надеюсь, они не похожи на слюнявых идиотов, обожающих сиськи, – простонал он.
– Сиськи, Алекс? – Из сарая появился Мэл с ящиком инструментов в руках. Нужно было починить ворота.
– Калифорнийские чуваки. Держу пари, все этим летом будет сосредоточено на сиськах и языках. Отвратительно, – хохотнул Алекс.
– Не надо первым же делом говорить об этом, юный сэр! – Мэл находил Алекса безумно забавным, равно как и все мы. – Не стоит предрекать худшее.
– Да уж, – согласился Алекс.
– А ты не довезешь меня до конюшни? – Тэм одарила Мэла самой действенной своей улыбкой. Он помахал перед ее носом отверткой:
– У кого-то из нас есть дела.
Тэм вздохнула и пошла за Алексом в дом.
– Похоже, мы с тобой остались вдвоем. – Мэл обнял меня за плечи. – Ну что, примемся за дело?
– Не-а, я, пожалуй, пойду поплаваю.
– Иди, – сказал он. – Предавайся светлым мечтам юности.
Я закатила глаза:
– Угу.
– Ты состаришься прежде, чем успеешь понять, что стареешь, и тогда вряд ли кто женится на тебе.
– Скажу Хоуп, что ты в отчаянии.
– Разумеется скажешь, милая.
Я пошла к морю и вошла в него.
Грядут перемены – все лето рядом с нами будут жить чужие люди. Хорошо это? Или плохо? Алекс прав: недели флирта и суеты вокруг Мэтти – это больше, чем я способна вынести. Может, хоть один из них окажется вменяемым.
Я позволила ледяному морю сомкнуться у меня над головой. В воздухе носилось слишком много всяких мыслей. А здесь, по крайней мере, было тихо.
Когда позже я натолкнулась на Мэтти, она выглядела по-новому: загорелая и какая-то отполированная, ее брови изгибались арками, ее ноги (и бог знает что еще) были совершенно гладкими и слегка намазанными маслом. Она пахла геранью и розами, и мы поняли, что она надушилась мамиными духами.
– Я взяла их напрокат, – сказала она, но разве можно взять напрокат духи? Разве можно их потом вернуть?
Она лежала на старой большой софе в гостиной и таращилась в телефон, словно к ней мог явиться джинн, если она потрет экран.
Мы с Мэтти совершенно игнорировали друг друга, не имея между собой ничего общего. И вряд ли стоит спорить о том, чьи жизненные принципы предпочтительнее, ее или же, напротив, мои.
Время шло, и мы ждали, когда все начнется.
6
Тем утром, что Кит и Хьюго Годдены приехали на побережье, Мэл играл в карты с мамой, Тамсин со своим пони была на конюшне, Мэтти красила ногти, а папа, Хоуп и я плавали. Гомез лежал в тени в саду за домом и тяжело дышал во сне.
Мы увидели машину: длинный черный «Мерседес» с тонированными окнами. Такие машины были необычны для наших мест, и мы сразу поняли, кто приехал.
Деталей мы не знали. Знали лишь, что они приедут, чтобы провести лето с Мэлом и Хоуп, и, откровенно говоря, разве что-то могло вызвать у нас более неподдельный экстаз?
Мэтти ужасно волновалась – наконец-то представление началось.
Я, как всегда, была полна подозрений. Почему мы? Почему здесь? Разве они недостаточно взрослые, чтобы провести лето без присмотра? Разве у них нет друзей в Лос-Анджелесе?
Тамсин была искренне влюблена в своего пони и потому не так восприимчива к романтическим приключениям, как остальные. Но даже она, получив мамину эсэмэску, бросила Дюку пару охапок сена в кормушку и пошла домой.
Мы все мигом собрались у входа. Тэм на велосипеде, Мэтти (ее ногти все еще были влажными), вышедший из дома Мэл.
Хоуп, мама, папа и я были уже на месте.
Летом мы обычно ходили в шортах и футболках поверх купальных костюмов и теперь смотрелись как наспех сколоченный комитет по встрече президента: разносортные, обгорелые на солнце и абсолютно не соответствующие торжественности момента. На водителе «Мерседеса» был темный костюм и галстук. Флоренс Годден появилась с переднего пассажирского сиденья и словно ступила на красный ковер, ее белая шелковая туника развевалась, как флаг. Гомез подбежал к ней, хлопая ушами, и, надо отдать Флоренс должное, она сняла перчатку, наклонилась и гладила его до тех пор, пока он не потерял к ней всякий интерес и не вернулся к своим делам.
Ей было за пятьдесят, хрупкая и слегка изможденная, на манер голливудских красавиц, темные волосы уложены в превосходную прическу, кожа блестящая, цвета бронзы, огромные очки в белой оправе, идеальные черты лица. Дорогие белые шелковые брюки и сандалии на платформе. Казалось, эти сандалии весят больше, чем
