уверенности и сытости. На вопрос отвечает невпопад, едва ли уловив смысл сказанного.
Князь кивает ему, салютует кубком и допивает воду, прежде чем смешаться с толпой, чтобы покинуть тронный зал.
В коридорах вправду куда темнее, чем было в начале пира. И дело не только в наступлении ночи. Кто-то загасил лампады: они горят через одну, создавая приятный полумрак. Нет, не тревожный. Тревожно только тому, кто не уверен в своих людях и в крепости своего дома.
Князь на всякий случай идет не слишком твердой походкой, создавая живое воплощение правителя во хмелю. Потому что осторожность пока никого не убила, а преимущество в виде ясного разума лучше до поры до времени не раскрывать.
Музыка еще проникает сквозь двери оставшегося за спиной зала, но теряется, растворяется между летящих арок и перекрытий верхних этажей. Готы всегда умели строить крепости из воздуха: такие, чтобы колонны были не толще древесного ствола. Но крепче. Чтобы узоры орнамента ловили звуки и поглощали их, как хищные цветы. Чтобы юркие звери таились на барельефах, а следы чужаков путались в хитром переплетении северных узлов.
Охрана стоит у входа в покои князя. Это лучшие из лучших: первый командир Десяти Мечей со своим помощником. Каждого нанимал лично, и ни один не посмеет даже в мыслях выступить против правителя. Докладывают, что здесь тихо. Только принесли поднос с вином и фруктами из зала. Все проверили: чисто, безопасно.
Вот только стоит открыть двери, как становится ясно: в комнате кто-то есть. На княжеской кровати в лучах восходящей луны сидит неподвижно человек, полностью скрытый черной тканью.
Князь сразу замечает одну подозрительную деталь. Помимо ночного гостя, конечно. Он кидает взгляд на приоткрытое окно, затем — на одного из воинов. Тот подается вперед, но Алексей едва заметно поднимает руку: ничего не делать, быть настороже. И входит в свои покои, закрывая дверь.
К кровати он приближается неторопливо, не сводя с фигуры взгляда. Нетрудно догадаться, кто это может быть. Нет, не так: князю хочется, чтобы эта догадка оказалась верной. Если очередным подарком Джахана окажется молоденькая наложница или танцовщица, Алексей проводит девушку спать и, пожалуй, будет слегка разочарован. Вот только все ли танцовщицы умеют лазать по стенам, чтобы забраться в высокие окна дворца?
— Ну, здравствуй. — Голос князя тихий, отчетливо слышимый в стенах комнаты. Немного хриплый после вина и долгих разговоров. Он переводит взгляд с неподвижного гостя на поднос с фруктами, подхватывает один из персиков. Спелый плод тает под пальцами — сок стекает по запястью, огибая рельеф руки. Чтобы не испачкать просторный рукав с богатым шитьем, князь подносит запястье к губам и собирает ими сок. Кусает фрукт, затем протягивая его гостю. Чтобы тот сдвинулся с места, качнулся в полоску света. Чтобы, вызывая короткое победное ликование, стало видно: это он, та босая Тень на пиру. — Угощайся. Потанцевать пришел?
Конечно же, нет, но почему бы не поговорить? Ответит или набросится?
— Все так. Мне передали, что владыке пришелся по нраву мой танец. — Из-под подола палантина выныривает нога в браслете с красными камнями. Выползает, как змея, по княжеской постели. — Могу его повторить. — Голос Тени спокойный, но речь отрывистая, незаметно отличная от говора посла и его окружения.
Пока Тень сидит под покровом, можно не прятать взгляд и свободно рассмотреть человека перед собой. Голова его склоняется медленно, покорно. А потом в поле зрения появляется персик. Над предложением угоститься Тень раздумывает недолго. Щурится. Колеблется. С одной стороны, гость не есть сюда пришел. С другой — голоден, а фрукты не каждый день удается попробовать. Прикусывает губу. Из складок одежд показывается рука.
Персики на Мангупе слаще вешнего меда, нежнее молока. А какие душистые! Князь облизывает сок с губ, вкладывает фрукт в протянутую ладонь танцора сухим боком, чтобы не пачкать изящной руки. Отступает, чтобы не смущать слишком пристальным вниманием, и наливает вина в кубок. Совсем немного, так, только губы смочить. Но не удерживается — тоже протягивает гостю. Правда, сомневаясь в том, что тот согласится.
Браслет на ноге танцора ловит отблески тусклого пламени, звенит, журчит едва слышно, мелодично, притягивает взгляд. Рука тоже унизана браслетами, широкими и тонкими гладкими кольцами. Будто можно такую красоту сделать еще краше. Вот только это не отвлекает внимания от занятной мелочи: откуда простому слуге знать греческий?
— Пришелся по нраву, — соглашается, кивая, князь и тут же отвечает на предложение повторить танец: — Можешь. Только поешь сперва. — Алексей переносит поднос со столика прямо на кровать. Здесь целая гора фруктов и затерявшееся среди них тонко нарезанное мясо.
Персик исчезает под одеждами. Но гость делает всего один укус. Нельзя отвлекаться. Не сейчас.
— Благодарю за угощение, владыка. Вы щедры.
Ни капли искренности в голосе, уже давно не принадлежащем мальчишке. В таком возрасте обычно не позволяют танцевать. Хозяева любят смотреть на гибкие юношеские тела. Впрочем, это-то у него сохранилось. А рта можно слишком часто не раскрывать.
Тень поднимается с кровати. Ступает плавно, скользит на середину комнаты, обходя князя по дуге. Персик остается на подносе, затерявшись среди других. Сейчас важно не показать ни взглядом, ни речью ничего, кроме послушания. Провести ладонью по воздуху рядом с княжеским плечом так, чтобы приковать чужое внимание к шороху своих шагов, звуку своего дыхания. Поймать отголоски музыки, доносящейся со двора, вторя ей плавными движениями.
Вот бы стать цикадой. Сидеть ночью под горячим ветром совсем без одежды да смотреть на листья и луну. Не знать ни тревог, ни печалей. Умереть к исходу лета.
Алексей отмечает и низкий голос, и плохо скрываемое равнодушие. Юноша явно пришел не ублажать его. Вьется в танце вокруг ладно, умело, но речь выдает, что ему это… Не по душе? Любопытно. Тревожно, но любопытно. Настороженность и интерес окончательно растворяют хмельную муть. Звон браслетов не отвлекает, Алексей уже готов пересчитать их по памяти, если бы кто вдруг спросил.
— Научи меня! — Князь вторгается в личное, вырастает перед танцором, придвигаясь почти вплотную. Грудью к груди. Ведет рукой по воздуху у его талии, вторя чужому, свежему в памяти, жесту. Не прикасается, но ладонь так близко, что можно почувствовать кожей тепло его пальцев. Голос мягкий, совсем негромкий: к чему кричать, если слышно шепот?
Ночь скручивает горло в тугой узел, перехватывает дыхание. По лопаткам Тени мелкими уколами рассыпается дрожь. Значит, вот ты какой, правитель Алексы? Долго задавался вопросом, кем нужно быть, чтобы твоим именем назвали княжество. И хотел бы сказать это вслух, но нельзя.
— С радостью. — Можно изменить оттенок голоса, показывая толику искренности.
