и мне. Его звали Боб. Зная немного русский, я смеялась: «Какая ирония – Соя и Боб». Но это не смущало меня. До свадьбы Боб был человек-забота, человек-доброта. Но после свадьбы он изменился. Боб стал избивать меня, он пользовался мной, а после трех лет нашей совместной жизни стал изменять мне, приводя в дом каких-то девиц, зная, что я слышу то, что происходит в его комнате. Я оставалась с ним только потому, что безгранично могла тратить его богатство. Сначала у меня был план его разорить, но, чем больше я тратила, чем больше он зарабатывал. Не знаю, как у него это получалось.
Однажды, зайдя в магазин книг, я стояла и выбирала самую дорогую книгу, как вдруг услышала:
– Здравствуй, Соя.
Книга выпала из моих рук, я обернулась и увидела Ханса. Да, это был он. Я бросилась в его объятия, но он только оттолкнул меня. И тут я поняла, что он в одежде бедняка смотрится жалко по сравнению со мной и моим богатым платьем.
– Я слышал, ты замужем. И как тебе? Счастлива?
Он с укором смотрел на меня. Возле глаза я увидела у него новый шрам, пересекающий бровь. Я видела, что сейчас он одновременно и любит меня, и ненавидит.
– О, Ханс, пойми, что сейчас только ты один в целом свете можешь мне помочь. Мой муж деспот, изверг, он избивает меня!
Впервые за долгое время я смогла кому-то рассказать о своем горе. Слезы брызнули из моих глаз. Я замолчала, увидев решимость Ханса сейчас же пойти и убить Боба.
– Нет, Ханс, даже не думай об этом. Он растопчет тебя, – пыталась я образумить его.
Постепенно он успокоился и пригласил меня к себе. В своей комнате он овладел мной. Впервые за долгое время мне было приятно, а не противно. Через месяц я поняла, что беременна. Но от кого? От Боба или от Ханса? В то время никто точно не мог сказать, но я считала, что это ребенок Ханса. Несмотря на мое положение, Боб продолжал избивать меня, как будто догадывался, что у меня роман на стороне. Тогда я поняла, что не могу больше терпеть. Я решила убить его, но так, чтобы никто не догадался. Нарвав в поле цикуты…
– Что, прости? – перебила я бабушку.
– Цикута – это такое растение с белыми цветами в виде зонтика. Так вот, нарвав цикуты, я добавляла эту траву в еду Боба малыми дозами. Через несколько дней у него стала болеть голова и началась рвота. Врачи не знали, что с ним, а я решила поскорее закончить начатое, и добавила слишком большую дозу. Он ничего не подозревал, потому что я беспокоилась за него и заботилась о нем, но, конечно, делала лишь вид. После его смерти все деньги отошли мне. Бог наказал меня за убийство: у меня родилась мертвая девочка.
Ханс так и не стал моим мужем. Он скрывался, и в качестве человека его не должно было существовать. Позже он рассказал, что из плена ему удалось бежать. Но и здесь не ждали с распростертыми объятиями. Мы даже жили не вместе. Конечно, он часто приходил ко мне. Бывало, оставался на неделю или на две, но это не приносило полного счастья. Даже, когда от Ханса у меня родилась твоя мать, Эмилия, я понимала, что никто не должен знать, кто её отец.
– Но мама говорила, что она чистокровная еврейка.
– Она так хочет думать. Мы говорили ей, что её отец Боб, еврей. В то время быть внебрачным ребенком – значит навсегда заклеймить себя бесчестием. Мы спасли ее от этой судьбы, солгав ей. Но, когда она выросла, то стала задавать вопросы. Пришлось ей сказать правду. Она очень сильно обиделась на нас и сейчас не хочет даже видеть меня.
– О да, это у нас было вечной проблемой в семье. Отец – истинный иудей, поэтому не имеет права разводиться, и не имеет права на отношения с женщинами других наций, в том числе с нечистокровными евреями.
– И как они уживаются? – спросила бабушка.
– Живут вместе. Вроде бы всё улеглось. Смирились со своим положением.
– Тогда хорошо.
– А сын? – вновь вспомнила я о рассказе. – Почему ты не хочешь его видеть?
– Он родился у нас, когда мы были уже немолодыми. Наверное, поэтому его и разбаловали. Он вырос невоспитанным, пропивал наше имущество. Я выгнала его, сказав, что от меня он не получит и копейки.
– А что с Хансом? Где он?
– Я всем говорю, что он умер еще во время войны в лагере от пыток. Но, на самом деле, он всё ещё заходит ко мне. Просто не хочет, чтобы о нем кто-то знал. Он ведь считался врагом народа после того, как помог мне. И пусть прошло уже много лет, но Ханс не видит смысла менять что-либо или начинать сначала. Уже слишком поздно.
– Почему ты ему не оставишь всё своё состояние?
– Зачем оно ему? Он такой же старик, как и я. Передать мои богатства кому-то он не может. Сара, ты одна понимаешь меня. Я знаю, что тебе, в отличие от других, не нужны мои деньги, именно поэтому ты их и получишь. Ты терпишь меня, хоть я иногда бываю ворчливой, ты заботишься обо мне. Я поступила правильно, переписав завещание на твоё имя. Хоть раз в жизни я поступила правильно.
Бабушка закрыла глаза. Этот поток слов отнял у неё слишком много сил.
Поцеловав её в лоб, я вышла из комнаты и решила сходить к озеру, чтобы переварить всё, что услышала, сделать выводы для себя и подумать, что мне делать с Томом.
Спускаясь по лестнице, я встретила старого дворецкого. Он загадочно мне улыбнулся и сказал:
– Здравствуйте, мисс!
В ответ я лишь кивнула ему и только на улице поняла, что в глаза мне бросился его шрам, пересекающий бровь.
На моих губах остался солёный привкус слёз и сладость поцелуя.
Лето. Солнце припекает. Я стою на вокзале, где пахнет мазутом, и прощаюсь с мужем. Он держит моё лицо в своих больших руках и говорит:
– Не надо, не плачь. Я скоро вернусь.
Пытаюсь каждой клеточкой лица запомнить его прикосновения. Большим пальцем он вытер слезу с моей щеки и улыбнулся ласково, но с грустью в глазах.
Поезд издал протяжный звук. Это сигнал к отправлению. Муж прыгнул в вагон, но ещё долго не отпускал мою руку, пока состав
