узнает, что сейчас там подковывают старую лошадь с твердыми копытами, — и, не помня себя от волнения, идет по направлению к кузнице, чтобы еще раз взмахнуть молотом. Убедительно звучит при этом тонкое замечание, которым сопровождает Келлерман этот порыв своего героя: «Можно было подумать, что у него здоровые глаза, так уверенно подошел он к наковальне».
Жизненной правде писатель не изменяет и тогда, когда рассказывает, как Карл старается преодолеть отчаяние, охватывающее его от сознания собственного бессилия, как берут в нем верх здоровые инстинкты, как тяжелые, заскорузлые руки кузнеца приспосабливаются к плетению корзинок, к этой «позорной», «женской» работе, как начинает он испытывать удовлетворение и от этого труда. Понимая, что такой душевный процесс не мог совершаться гладко, без конфликтов, автор подчеркивает мучительность этой «перестройки».
Трагедия Карла используется для раскрытия важнейшей темы книги — темы дружбы. Весьма возможно, что никакие здоровые инстинкты, о которых говорилось выше, не спасли бы Карла, если бы Бабетта, Герман, Антон и другие его друзья не оказывали ему помощи, не старались бы, хоть и с грубоватой простотой, но всегда тактично и не навязчиво отвлекать его от мыслей о его неполноценности, не охраняли его бдительно от покушений на самоубийство.
Борн превращается в оплот дружбы трудящихся людей, в незыблемую крепость подлинно человеческих взаимоотношений. Но крепость эта стоит как бы на островке, вокруг которого продолжает бушевать стихия капиталистического мира со свойственными ему нравами: своекорыстием и стяжательством, обманом и цинизмом, подкупом и моральным разложением. Эти нравы царят в городке Хельзее, близ которого расположен Борн и от которого до некоторой степени зависит жизнь на хуторе. Нити, связывающие жителей Борна и Хельзее, дают Келлерману возможность совершенно естественно, без всякой нарочитости строить двухплановое повествование, противопоставляя нравы, господствующие в этом городе, нравам обитателей хутора. Правда, возможно в угоду «развлекательности» романа, автор иногда увлекается изображением городских эпизодов, чересчур отклоняясь от своей основной темы.
И до создания «Песни дружбы» Келлерман уже не раз доказывал, что одинаково хорошо знает и изображает жизнь и крупнейших столиц мира и маленьких провинциальных городков. Захолустный Хельзее заставляет нас вспомнить город Анатоль из одноименного романа, по крайней мере до того момента, когда в нем происходит «нефтяной переворот». Нефть, открытая в Анатоле, является лишь мощным катализатором, дающим возможность сразу обнажить те язвы, которые давно уже были на теле этого города. В Хельзее такого катализатора нет, и социальное зло, свившее свое гнездо и здесь, как в любом капиталистическом городе, Келлерман показывает поэтому не в столь грандиозных масштабах, однако с не меньшим правдоподобием.
Не изменяя свойственной ему манере обрисовки характеров в мягких тонах, как всегда прибегая часто к добродушному юмору, автор «Туннеля», «Девятого ноября», «Братьев Шелленберг», «Города Анатоля» и в романе «Песнь дружбы» снова обнаруживает себя как большой мастер социальной критики.
Длинная галерея образов жителей Хельзее, несмотря на разницу положения и характеров героев (а может быть, именно благодаря этой разнице), способствует созданию мрачной картины упадка, которая является выгодным фоном для морально полноценной жизни на хуторе Борн. Все эти люди, в отличие от Германа и его друзей, не стремятся добывать себе средства к существованию собственным трудом. Это коммерсанты и лавочники, как Шпан, вся жизнь которого была направлена «на сохранение и приумножение его состояния» и «скупость которого была общеизвестна», или как старик Шпангенберг и его сын, толстяк Бенно, которому «война пошла на пользу», наглые гуляки, как сын владельца лесопильни Вальтер Боригребер, ханжи и воры, как Фрида Шальке, или девицы, гоняющиеся за выгодными жейихами, как Вероника и Долли. Их моральные принципы прямо противоположны тем, которые определяют норму поведения жителей Борна. И, как бы отвечая на девиз дружбы, под которым живут Герман и его друзья, старик Шпангенберг поучает своего сына Бенно: «Друзья? Ах, ты еще веришь в дружбу? Ты веришь во всякую ложь, которую люди повторяют ежедневно? Дружба, любовь, благодарность — все это ложь! А ты еще веришь тому, что говорят эти лицемеры и дураки!..И на этом ты хочешь строить свои дела в этом мире?» И когда читатель видит, как старик Шпангенберг пытается отбить с помощью своих денег, во власть которых он твердо верит, невесту у разорившегося сына, он понимает, что слова эти не являются лишь циничной фразой, а вполне отвечают моральным принципам старого коммерсанта.
В галерее этих образов особенно интересен образ вдовы Шальке, большая творческая удача автора. Логично и последовательно раскрывает писатель внутреннее содержание своей героини, показывая, как под личиной вкрадчивости и мнимо благожелательного отношения к людям в этой одинокой женщине, зарабатывающей себе на пропитание шитьем, живет зависть к богатым людям, как гложет ее страсть к наживе, как умело пользуясь оружием сплетни, она втирается в доверие к теряющему рассудок Шпану, как, все больше и больше входя во вкус, обкрадывает его. Ее перевоплощение происходит на глазах у читателя совершенно закономерно, в полном соответствии с теми чертами ее характера, которые Келлерман сначала лишь намечает, а затем все более раскрывает.
Если в Борне царит атмосфера взаимного доверия и взаимной помощи, то население Хельзее (по крайней мере его буржуазные и мелкобуржуазные слои, особенно интересующие Келлермана) живет в обстановке сплетен и мелкого злорадства по поводу больших и малых бед соседей, и в этом смысле характерны сообщения местной газетенки, которые несколько раз приводятся в романе. Быть может, следует усматривать некоторую аллегоричность в том, что Борн, живущий высокими нравственными принципами, по воле автора расположен на горе, а Хельзее находится внизу, в долине.
От затхлой атмосферы Хельзее ищет спасения в романтической мечте о счастливой жизни с режиссером, доктором Александером, Христина Шпан; она бежит из родного города, но, потерпев крушение, больная и морально опустошенная, возвращается домой. Борн и любовь Германа возвращают ей физические и моральные силы, и когда в конце романа одна из лошадей Германа несет на своей спине выздоравливающую героиню «прямо навстречу пылающему солнцу», то лучи этого солнца должны, очевидно, по мысли автора, символизировать победу Борна над Хельзее. На этой концовке романа, напоминающей, кстати, заключительную часть «Братьев Шелленберг», в которой показано «обращение» Венцеля и его приход к идеям брата, лежит налет схематизма.
Но есть в ней и другое — идилличность, связанная со всей социально-утопической концепцией романа. Противоречивость и ограниченность мировоззрения буржуазного писателя-гуманиста, находящегося в плену превратных представлений о классовой борьбе и ее результатах, заставляет его временами идти на компромиссы во имя «мира и спокойствия» в человеческом обществе, обходить острые углы и отказываться от поисков источников социального зла. Келлерман сознательно уходит от спора
