мне не понравилась, и я тут же съел свое творение. Взглянув на часы, обнаружил, что на это занятие ушло восемь минут. Про себя еще подумал: «Будь я достаточно терпелив, поработай минут двенадцать, возможно, мне не пришлось бы съесть фигурку. Так еще, чего доброго, поддавшись вдохновению, растолстеешь или вовсе аппетита лишишься».
Я осторожно постучал в дверь спальной.
Ева сидела за туалетным столиком из светлого клена. Обернулась, на лоб упала темная прядка, карие глаза сверкнули озорством. Покатые плечи прикрывали белые кружева. В правой руке она держала синюю фарфоровую баночку. Перед зеркалом — шпильки, гребенки, пудра с пуховкой из страусовых перьев, алый стерженек губной помады. Легким прикосновением кончиков пальцев Ева растирала крем по лицу.
— Сударыня, кушать подано, — сказал я с поклоном.
— Ступайте, сейчас приду.
Так я забавлялся по утрам, когда не работал.
Но бывают утра, когда, еще не проснувшись, я думаю о работе. Сплю и чувствую откровение, словно соль на губах. Чувствую, что день будет страдным, а глина послушной. У меня тонкий слух, я улавливаю малейшее дуновение ветра. «Ветер, — говорю я, — какой ты?» — «Я теплый», — отвечает ветер. Чтобы хорошо работалось, ветер должен быть теплым. Иначе не распахнешь окно. Окно же распахнуть необходимо, не могу работать в тишине, я должен слышать мирские шумы. Во дворе кричат дети, их голоса, словно тонкие прочные нити, соединяют меня с жизнью. Я слышу гудки автомобилей, это уже канаты, но они так резко обрываются. Моторы капризны! Иной раз день выдается тихим, я чувствую, как мышь пробегает по двору, и я улыбаюсь, потому что я со-участник того таинства, имя которому жизнь. А в те утра, когда дует холодный ветер, мне тяжело просыпаться, и я долго ворочаюсь с боку на бок, прежде чем встать. Случается, я вижу сны, иногда они о работе, иногда фантастичны, без видимой связи с жизнью, по крайней мере, в том смысле, в каком эту самую жизнь понимает большинство людей.
Этой ночью мне почудилось, что я проснулся, и чей-то голос сказал: «Ну вот, теперь ты бог!»
Я стоял на гребне облака и в то же время глядел на себя откуда-то со стороны. Да, это был я, Юрис Ригер. Я прекрасно понимал, что сплю, что вижу сон, мне даже казалось, я уже не раз по ночам взбирался на это облако, но всякий раз мне что-нибудь мешало досмотреть до конца свой сон. Вокруг простиралась бесконечность. Не всякому дано увидеть подобные вещи. А между тем события шли своим чередом.
Я стоял на круче облаков, мимо проносились ангелы. Впереди каждого летела коза, ангел держал ее за хвост, на спине у козы были крылья, скорость полета достигала ста километров в час. Одежды ангелов развевались на ветру. «Еретический сон, — подумал я, — тот еще сон, хорошо, что я неверующий!» Проносясь со свистом, ангелы салютовали мне левым крылом.
— Куда они так торопятся? — удивился я.
— Они одержимы бесом, — ответил голос. — Да ты не расстраивайся, вот сотворим свой мир, чертей спровадим в ад, и тогда ангелочки вздохнут с облегчением.
— Кто, кто сотворит мир? — спросил я.
Мне хотелось разглядеть говорившего, но как я ни старался, ничего не увидел. Ну, погоди, сейчас ты мне откроешься, старче! У меня, видимо, был на уме какой-то ловкий трюк, с помощью которого я собирался распознать своего собеседника, но, как часто бывает во сне, я никак не мог вспомнить, что это за трюк.
— Ты сотворишь мир! — произнес торжественно голос.
Передо мною выстроилось множество людей. Правда, они только до пояса походили на людей, а нижней своей частью напоминали ванек-встанек. У меня появилось желание перестроить человечков на свой собственный лад, потому что у меня, как личности творческой, имелись свои планы переустройства мира. Я добивался того, чтоб крикуны не кричали в уши тихоням, чтоб бесстыдники не совращали целомудренных, чтоб ненормальные не отравляли жизнь нормальным, но люди вдруг всполошились, стали колотиться друг о дружку и кричать на разные голоса:
— Мы сами! Все сделаем сами!
— Кто они? — спросил я.
— Не нашедшие себя люди, и ты должен вместо них сотворить мир. Не могу же я этих тупиц допустить к созданию цивилизации!
— А разве цивилизация до сих пор не существует?!
— Постой, — сказал мне голос, — взгляни, как из яиц вылупливаются мои верблюды.
Облака превратились в яйца. Из них вылуплялись верблюды так, что треск стоял. Одногорбые, двугорбые, серые, черные, коричневые верблюды. Еще совсем маленькие, с влажной слежавшейся шерсткой, они неуверенно вставали на длинные тонкие, как былинки, ножки, беспомощно покачивались и жалобно мычали. Верблюдов было так много, что вскоре подо мною образовалась живая гора.
— Я сотворил верблюдов! Аминь! — сказал голос.
Тут я проснулся, потому что верблюды тронулись в путь, а я был низвергнут в бездонность, в бесконечность. Забавный, хотя и утомительный сон, в нем все время приходилось быть начеку, к тому же еще наблюдать за собой со стороны.
Не нравятся мне сны, которые не разрешают поставленной задачи. Не нравятся мне сны, которые разрешают задачу неправильно. И уж тем более не нравятся сны, которые разрешают задачу лишь формально правильно, уводя меня в сторону и уподобляя мою философию Пизанской башне. Я проштудировал — от древних греков до наших дней — все, что касается скульптуры. И каждый вечер я даю себе наказ искать то великое неизвестное. Машина работает даже во сне. Утром я должен разобраться в полученной информации. Моя философская система основана на том, что жить имеет смысл уплотненной жизнью. Я уверен, большинство людей безбожно обкрадывает себя, прожив, в сущности, одну шестую часть того времени, когда открыты глаза и действует рассудок. Конечно, емкое восприятие мира требует и большого расхода энергии, на первый взгляд может показаться, что человек, на все смотрящий сквозь увеличительное стекло, непременно должен свихнуться, попасть в желтый дом. Но это неверно. Как неверно и то, что нельзя купаться зимой в проруби. Смерть, воспаление легких! Ничего подобного. Морж закален, ледяная вода ласкает кожу. Главное — тренировка.
В свое время мне нравился бокс. Я был чемпионом спортивного общества. На ринге все кончалось быстро, девять-десять минут, не считая отдыха между раундами. Необходимость вынуждала мобилизовать силы, внимание, волю на короткое время. Победа или поражение. Я любил бокс еще и потому, что в нем (как сказали бы индейцы) ты видишь скальп противника. Бывали и поражения, однако нокаутов — ни разу. Меня бьют, но я могу дать
