очень удивился. И было чему: на берегу ждалъ его малютка-мальчикъ. Онъ былъ босикомъ, въ бѣлой сорочкѣ и держалъ въ рукѣ золотое яблоко.
— Благослови Христосъ тебя, дитя! воскликнулъ изумленный великанъ, — откуда ты? кто бросилъ тебя здѣсь въ такую бурную ночь?
Малютка ничего не отвѣтилъ, лишь показалъ знакомъ, чтобы Христофоръ перенесъ его за рѣку. Добродушный силачъ подставилъ спину и… въ первый разъ въ жизни закряхтѣлъ отъ натуги: такая страшная тяжесть легла на его плечи.
— Что со мною? устыдился богатырь, — мнѣ трудно поднять дитя, которое въ пору няньчить любой бабѣ?
Собравъ свою силу, онъ одолѣлъ тягу и шагнулъ въ рѣку. Воды въ Рейнѣ тѣмъ часомъ очень прибыло, и Христофоръ погрузъ по самыя плечи. Ребенокъ сидѣлъ на хребтѣ богатыря въ важномъ и спокойномъ молчаніи.
Христофоръ выбивался изъ силъ подъ непонятною тяжестью ноши: точно весь міръ навалился на него. Онъ задыхался, обливался потомъ, жилы на лбу надулись, какъ веревки, готовыя лопнуть отъ напряженія. Нѣсколько разъ онъ близокъ былъ упасть на колѣни: ноги его гнулись и вязли въ илѣ и пескѣ. Наконецъ, онъ — чего никогда не бывало прежде — оступился; волна опрокинула его, хлынула ему въ ротъ и носъ, душила, не давала подняться.
— Христосъ! Пусть я пропаду — спаси невиннаго младенца! — подумалъ Христофоръ, крѣпко прижимая къ себѣ ножку дитяти.
И въ тотъ-же мигъ снова былъ на ногахъ, а ноша показалась ему теперь много легче.
Молчаливый младенецъ отверзъ уста и произнесъ:
— Помнишь ли ты свой грѣхъ, когда, служа индѣйскому царю, ты убилъ многія тысячи людей, раззорилъ и обездолилъ многія семьи?
— Помню… но откуда ты знаешь? — удивился Христофоръ.
— Сейчасъ — за то, что, въ смертномъ страхѣ, ты подумалъ обо мнѣ, - этотъ грѣхъ тебѣ простился.
Снова оступился Христофоръ, снова сталъ тонуть, снова заплакалъ онъ къ Христу:
— Пожалѣй дитя, которое несу я на плечахъ!
Когда Христофоръ оправился, ноша показалась ему легче перышка. А младенецъ сказалъ:
— Помнишь ли ты свой грѣхъ, когда обманулъ тебя дьяволъ, и ты покорился ему и сталъ творить его злую волю?
— Помню, дитя.
— Сейчасъ — за то, что, утопая, ты думалъ не о себѣ, но обо мнѣ — этотъ грѣхъ тебѣ простился.
Такъ добрались они до середины Рейна, — и тутъ младенецъ внезапно сошелъ съ плечъ Христофора и пятнышкомъ свѣтлаго тумана побѣжалъ предъ нимъ по водамъ вверхъ по теченію рѣки….
— Христофоръ! Иди за мною, Христофоръ! — звенѣлъ издали его серебряный зовъ.
Богатырь понялъ, что надъ нимъ свершается чудо и благоговѣйно отдался во власть ему.
Онъ шелъ за пятнышкомъ и удивлялся, что рѣка, вмѣсто обычнаго теченія, начала подниматься подъ его ногами струистою полосою свѣтло-зеленаго свѣта. Влага отвердѣла. Онъ ступалъ по ней, какъ по горному хрусталю, и она звенѣла подъ его ногами сотнями стеклянныхъ колокольчиковъ. Впереди синѣло. Что? море или небо? — Христофоръ не успѣлъ разобрать, какъ уже утонулъ въ бирюзовой пучинѣ — живой, трепещущей, населенной милліонами свѣтлыхъ образовъ. Они колыхались въ волнахъ дрожащихъ лучей, не похожихъ ни на лучи солнца, ни на лунные… Мелькали прекрасныя лица, сіяли задумчивые глаза, вѣяли радужныя одежды, вспыхивали огненныя крылья, сверкали короткими молніями золотые мечи… И вся жизнь этого таинственнаго воздушнаго океана свѣта и образовъ сливалась въ торжественномъ грохотѣ, звучавшемъ, какъ пѣснь побѣды — пѣснь, выросшая въ общемъ ликованіи дивнаго царства, до величія громовыхъ раскатовъ, до рева морскихъ валовъ у подножія первозданной скалы. Христофоромъ овладѣло радостное предчувствіе.
— Я у Христа! думалъ онъ, — такъ хорошо можетъ быть только у Христа!
И незримая сила поставила его предъ сверкающимъ престоломъ Того, Кого любилъ и искалъ онъ такъ страстно, такъ долго. И онъ довѣрчиво протянулъ Ему свою крѣпкую волосатую руку и сказалъ:
— Это ты, Господи? Я нашелъ Тебя, наконецъ. А я — богатырь Христофоръ, пришелъ служить Тебѣ, потому что Ты сильнѣе всѣхъ на свѣтѣ.
Но Господь сказалъ:
— О, Христофоръ! Какой службы еще ты хочешь? Ты служилъ мнѣ — самъ того не зная — всю свою жизнь. Каждый день твой былъ подвигомъ во имя Мое. И такъ могучи были вѣра и любовь твоя ко Мнѣ, что, когда Я возложилъ на твои плечи Себя самого и весь міръ, съ грѣхами его, коего Я Искупитель, — ты не погибъ подъ тяжестью, но вынесъ Меня изъ водной пучины… Велика твоя служба и велико будетъ воздаяніе. Теперь-же поздно тебѣ служить Мнѣ, потому что ты умеръ. Войди въ Мой домъ и сядь съ нами не слугою, но гостемъ званнымъ и избраннымъ!
Такова легенда о св. Христофорѣ. По крайней мѣрѣ, такъ разсказываютъ ее амальфитанскіе монахи, и такъ изображена она на грубой фрескѣ подъ навѣсомъ голой скалы Санъ-Кристофано… Простодушный сѣдой богатырь несетъ на плечахъ Младенца Христа черезъ бушующій потокъ… А вблизи ревутъ, бросаясь съ горы въ голубой Салернскій заливъ, живые каскады. Кричатъ орлы, плещетъ море, дышетъ благоуханіями лимонъ, качаютъ головами стройныя пиніи, граціозно обдумываютъ свои печальныя элегіи темные кипарисы…
1901
Обычный анахронизмъ легендъ Неаполитанскаго края. Хайреддинъ Барбаросса нагналъ на средневѣковую Италію такого страха, что на Неаполитанскомъ и Салернскомъ побережьи имя его какъ имя полумифическаго злобнаго существа — вплетается въ легенды самыхъ разнообразныхъ эпохъ, начиная чуть не съ Тиверія и кончая чуть не Наполеономъ.
