Ах ты, милый друг, камаринский мужик!
Ты зачем, зачем по улице бежишь?
Он бежит, бежит, повертывает!
Да-а-и всего его подергивает!
Ах-ти-ти-ти, калинка моя!
Да в саду ягода малинка моя!
Замашистая, разгульная камаринская подергивала даже тех, кто находился в числе зрителей; она действовала даже на седых стариков, которые, шествуя спокойно подле жен, начинали вдруг притопывать сапогами и переводить локтями. О толпе, окружавшей певцов, и говорить нечего: она вся была в движении, пронзительный свист, хлопанье в ладоши, восторженные восклицания: "Ходи, Яша!", "Молодца!", "Катай!", "Ох, люблю!", "Знай наших!" сопровождали каждый удар смычка.
Под ускоренный такт всей этой сумятицы в середине круга плясал какой-то чахлый человек в жилете, надетом на рубашку. Изнеможение проглядывало в каждой черте его лица, в каждом члене его чахоточного тела; ноги его ходили, как мочала, пот ручьями катил по зеленоватому, болезненному лицу. Но глаза его сверкали необыкновенным блеском, как у камчадала, напившегося настоем из мухомора. Он, казалось, заплясывался до смерти; иной раз он как будто останавливался, но восклицание: "Ходи, Яша! Молодца! Ай да Яша!" - и звуки камаринской, подхваченные еще живее, снова приводили его в какое-то исступленное состояние, и он снова принимался семенить ногами, приговаривая: "Что ты? Что ты? Что ты?.." В порывах восторга он перекувыркивался и даже ударял себя в голову.
- Ах ты, господи! Вот поди ж ты, о сю пору все еще пляшет! - воскликнул молодой мельник, указывая Глебу на Яшу. - Где еще было солнце, когда я сюда приходил, он и тогда все плясал!.. Диковинное дело!
- Ну, а Захар-то где ж? - спросил Глеб, оглядывая толпу.
- И то; должно быть, ушел, - заговорил мельник, просовывая вперед голову.
- За вином побежал! - сказал, смеясь, близстоявший человек, похожий с виду на приказчика. - Думает, Герасим в долг поверит... Не на таковского напал! Видно, что внове у нас в Комареве...
- А то разве заплатить за вино нечем? - спросил мельник.
- Весь, как есть, профуфырился! - отвечал приказчик, осклабляя желтые, как янтарь, зубы. - И бог весть что такое сталось: вдруг закурил! Как только что попал в круг к бабам, так и заходил весь... Татар этих поить зачал, поит всех, баб это, девок угощать зачал, песельников созвал... ведь уж никак шестой штоф купил; за последние два полушубок в кабаке оставил, и то не угомонился! Опять за вином побежал!
- Захар! Захарка! Захар! - раздалось неожиданно вокруг.
- Сторонись! - закричал кто-то в толпе.
И вместе с этим восклицанием подле Яши, который все еще плясал под звуки неумолкаемой камаринской, показался Захар.
Глеб увидел короткого, но плечистого, приземистого парня - то, что называют обыкновенно в народе "усилком". Мельники, хозяева пристаней, зажиточные ремесленные мещане и богатые домохозяева из мужиков, нуждающиеся в батраках, дают всегда большую цену таким усилкам, для которых поднять плечом подводу или взвалить на спину восьмипудовый мешок с мукой - сущая шаль. Молодцы эти, с красивым лицом, как у Захара, не знают счета своим победам; это - сельские ловласы. Орлиный нос Захара, белокурые намасленные волосы, пробранные с заметным тщанием и зачесанные в скобку, залихватские приемы, обозначавшие страшную самоуверенность, ситцевая розовая рубашка с пестрыми ластовицами и оторочкою (он никогда не носил других рубах) - все это, вместе взятое, покоряло с первого взгляда самое несговорчивое, ретивое сердце. Смелость, наглость и бесстыдство составляют, как известно, неминуемые отличительные свойства ловласов вообще; природа щедро снабдила ими Захара; в его серых глазах, равно как и во всей наружности, было что-то ястребиное, невообразимо нахальное. Хмель, бродивший в голове его, выказывал еще резче эти качества. Весь этот кутеж, затеянный Захаром, песельники, музыканты, угощение, стоившие ему последних денег и даже полушубка, вызваны были не столько внутреннею потребностью разгуляться, расходиться, свойственной весельчаку и гуляке, сколько из желания хвастнуть перед незнакомыми людьми, пофинтить перед бабами и заставить говорить о себе цель, к которой ревностно стремятся не только столичные франты, но и сельские, ибо в деревнях существуют также своего рода львы-франты и денди. Но о Захаре мы будем еще иметь случай распространяться.
Глеб остался очень доволен своими наблюдениями, хотя молодой мельник, не отрывавший глаз от старого рыбака, ничего не встретил на лице его, кроме нахмуренных бровей и сурового раздумья. В мнении простолюдина физическая сила считается не последним достоинством человека, и с этой стороны Захар совершенно удовлетворял Глеба, с другой - хмель и расположение к кутежу сильно не нравились Глебу: старик, как уже знают, не любил баловства. Он рассудил, однако ж, что у себя в доме не даст Захару времени баловать: а наконец, если батрак сильно задурит, можно согнать его, приискав к тому времени другого. Главное в том, что в настоящую минуту работник необходим; пора стоит самая рабочая, рыбная, - народу нет в доме: надо выгадать пропущенное время.
Возвращение Захара с пустыми руками произвело невыгодное впечатление. Перед отправлением своим Захар хорохорился неимоверным образом, клялся и божился, что "подденет" Герасима, сорвет с него два штофа "говоруна" и "самопляса", как называл он вино, - и возвратился ни с чем. Слава его на минуту поколебалась: музыканты тотчас же замолкли; сам Яша перестал семенить ногами и вдруг исчез. Весельчаки и балагуры, которые давно еще подтрунивали втихомолку над Захаром, разразились теперь громким хохотом. Остроты посыпались на его голову.
- Что, аль без денег-то не верит?
- Он ведь это так только прикидывается: у него денег-то куры не клюют!
- Эй, ребята, нет ли гривен шести - молодцу душу отвести?
- Нет, должно быть, у молодца только и золотца, что пуговка оловца!
- Прогорел! - кричит другой.
- Чему обрадовались? Чего зубы-то скалите! - воскликнул Захар сиплым голосом, надорвавшимся от крика, вина и одышки. - Эх вы, шушера! - продолжал он, молодцуя перед бабами. - Вам только подноси, а сами жидоморничаете! Никто косушки не выставил! А еще богачами слывут: фабричные! купцы! Туда же! Эх, вы!
- Отчаянная башка... Вишь, Глеб Савиныч, ведь я тебе говорил: не для тебя совсем человек - самый что ни на есть гулящий, - шепнул сын смедовского мельника, не знавший, вероятно, что чем больше будет он отговаривать старого рыбака, тем сильнее тот станет упрямиться, тем скорее пойдет наперекор.
Так и случилось. Вместо ответа Глеб припер плечом впереди стоявшего соседа и протискался в первый ряд круга.
- Что ж вы, ребята, аль взаправду штофа жаль? - продолжал между тем Захар, уперши кулаки в бока и расхаживая по кругу. - А еще комаревцы, в славе, говорите, по всему округу! Эх вы, комарники! Да ну же, ребята, выходи; полно вам срамиться перед девками - надо распотешить красавиц! Вишь, и музыка наша стала! Только что начали было разгуливаться... Что ж вы?.. Эх, разбейся штоф, пролейся вино, пропадай моя беда! Дряни вы все, жидоморы! Где вам! - подхватил Захар, разгорячаясь. - Эй, выходи, у кого есть деньги, бери с меня что хошь! В работники нанимаюсь! В кабалу иду!..
- Зачем в кабалу! Можно и так: почем наемка? - отрывисто проговорил Глеб.
Мужики, которые стояли возле Глеба, толкали его и ругались, тотчас же посторонились. Внимание присутствующих мгновенно обратилось на старого рыбака.
- Что, аль денег хочешь дать? - живо воскликнул Захар, подходя к рыбаку.
- Почем наемка? - повторил Глеб рассудительно-деловым тоном.
- Что тут долго толковать! Давай только!.. Сойдемся опосля!.. За себя постоим!.. Ну, борода, раскошеливайся! - воскликнул Захар, хлопнув по плечу старого рыбака.
Но Глеб, не любивший панибратства, отдернул руку, отступил на шаг и сказал не совсем ласково:
- Добре, оченно прыток - вот что! Молодцуй с бабами, а со мной говори толком...
- Да ты кто таков? - нетерпеливо спросил Захар, озадаченный несколько строгим тоном и еще более строгою седою наружностью собеседника.
- Мы из здешних рыбаков.
- Сдалече?
- Нет, с той стороны, верст шесть отселева.
- И того не будет! - заговорило неожиданно несколько голосов. - Верст пяток... вот как есть против Комарева, как луга пройдешь... Мы его знаем... из рыбаков... Глебом Савиновым звать... из здешних... мы его знаем!
Даже те, которые впервые видели Глеба, повторяли за толпою:
- Точно, недалече... мы его знаем... точно... человек здешний.
- Вот, примерно, наслышан я, что ты в работники нанимаешься, продолжал Глеб, - какая же твоя цена?.. Мы поденно не нанимаем: берем по месяцам.
- Ты сколько даешь? - спросил Захар.
Глеб, несмотря на грусть, тяготившую его сердце, рассудил весьма основательно, что в настоящую разгульную минуту Захару не до счетов: были бы деньги. Он положил воспользоваться случаем и дать не восемь целковых средняя плата батракам (двугривенный в день), - но несколько меньше; основываясь на этом, он сказал решительно:
