обучения, – статус, не получивший должного интереса от подписчиков. По всему видно, что Матео никогда особенно не любил делиться фактами своей жизни, однако всегда можно было ожидать, что он оставит комментарий под твоим фото или лайкнет твой статус. Если что-то важно для тебя, оно автоматически становится важным и для него.
Лидия злится, что Матео где-то там ходит сам по себе. Сейчас не начало двухтысячных, когда люди просто умирали без предупреждения. Отдел Смерти появился для того, чтобы подготовить Обреченных и их близких, а не чтобы Обреченные поворачивались к близким спиной. Лидия хотела, чтобы Матео впустил ее в свою жизнь, полностью, без остатка, до последней своей минуты.
Она просматривает фото Матео, начиная с самых свежих: вот они с Пенни дремлют на том самом диване, на котором Лидия сейчас сидит; вот Матео несет Пенни на руках через террариум в зоопарке, где они оба испугались, что змеи вот-вот покинут свои стеклянные дома; вот Матео в кухне у Лидии со своим отцом, который учит их готовить рис по-пуэрторикански; вот Матео вешает бумажные гирлянды к первому дню рождения Пенни; вот Матео, Лидия и Пенни улыбаются, сидя на заднем сиденье бабулиного авто; вот Матео на выпускном в академической шапочке и мантии обнимает Лидию, которая подарила ему букет цветов и шарики. Лидия закрывает окошко с фотографиями. Прогулка в прошлое приносит слишком много боли, особенно когда она знает, что ее друг все еще жив, но где-то далеко. Она пристально смотрит на его аватар. Это фото она сделала у Матео в комнате, когда он смотрел в окно и ждал курьера с коробкой Xbox Infinity.
Завтра в это же время Лидия напишет пост о том, что умер ее лучший друг. Ей начнут писать люди и выражать соболезнования, как тогда, когда погиб Кристиан. И после того, когда все вспомнят, кто такой этот Матео (тот самый мальчик, с которым они учились, с которым сидели рядом в столовой), они бросятся на его страницу и начнут оставлять комментарии, создавая настоящее цифровое кладбище. Пожелают, чтобы земля была ему пухом. Скажут, что он был еще слишком молод. И как жаль, что они не нашли времени поговорить с ним, пока он был еще жив.
Лидия никогда не узнает, как Матео проводит свой Последний день, но надеется, что ее лучший друг нашел то, что искал.
Руфус
09:41
Мы натыкаемся на семь заброшенных таксофонов в какой-то канаве под шоссе, ведущим на север к мосту Куинсборо.
– Пойдем посмотрим.
Матео уже готов воспротивиться, но я поднимаю вверх указательный палец и быстро пресекаю его порыв.
Потом бросаю велик на землю, и мы лезем в дыру в заборе из сетки-рабицы. Здесь и ржавые трубы, и битком набитые мусорные мешки, воняющие тухлятиной и дерьмом, и следы почерневшей жвачки, обвивающей таксофоны. А еще здесь граффити: бутылка пепси насмерть избивает бутылку кока-колы. Я фотографирую его, выкладываю в инстаграм и отмечаю Малкольма, чтобы он знал, что в свой Последний день я думал о нем.
– Тут как будто кладбище, – говорит Матео и поднимает с земли пару кроссовок.
– Если там внутри пальцы ног, валим, – говорю я.
Матео исследует содержимое кроссовок.
– Пальцев или других частей тела не наблюдаю. – Он роняет обувь на землю. – В прошлом году я встретил на улице одного парня без обуви. У него из носа шла кровь.
– Бездомного?
– Нет. Причем наш ровесник. Его избили, а потом у него отняли кроссовки. Я отдал ему свои.
– Ну разумеется, – говорю я. – Таких, как ты, на свете больше нет.
– Да не, я не напрашивался на комплимент. Прости. Любопытно просто, как у него сейчас дела. Хотя сомневаюсь, что узнал бы его. У него все лицо было в крови. – Матео мотает головой, как будто хочет прогнать воспоминание.
Я наклоняюсь и рассматриваю один из лежащих на боку таксофонов. Синим маркером на том месте, где раньше была телефонная трубка, написано: «Я СКУЧАЮ ПО ТЕБЕ, ЛИНА. ПЕРЕЗВОНИ».
Лине вообще-то сложновато перезвонить тебе, Человек, если самого телефона нет.
– Какая безумная находка, – говорю я и весь сияю, переходя к следующему таксофону. – Я чувствую себя Индианой Джонсом.
Матео молча улыбается, глядя на меня.
– Что?
– Я эти фильмы запоем смотрел, когда был ребенком, – говорит он. – Но только сейчас об этом вспомнил. – И он рассказывает мне, как его папа прятал сокровище в квартире. А сокровище всегда было одним и тем же: банкой с двадцатипятицентовиками, которые они использовали в прачечных. Матео надевал ковбойскую шляпу из костюма шерифа Вуди, а вместо лассо использовал шнурок. Каждый раз, когда он подбирался ближе к банке, его папа надевал мексиканскую маску, которую ему подарил сосед, и швырял Матео на диван для грандиозной битвы.
– Как круто! По рассказам твой папа клевый.
– Мне повезло, – говорит Матео. – Однако я затмил твой лучик радости. Извини.
– Не, все нормально. Это ведь не какое-то событие вселенского масштаба. Я ж не собирался разразиться пламенной речью о том, что исчезновение таксофонов с улиц – начало всемирного разлада или еще какой-нибудь чепухи. Просто смотрится охрененно. – Я делаю несколько фото на телефон. – Но все же удивительно, да? Платные таксофоны скоро перестанут существовать. А я не знаю ни единого номера наизусть.
– Я помню только номера папы и Лидии, – говорит Матео.
– Хорошо хоть я не за решеткой, было бы совсем отвратно. А так знаю я чей-то номер или не знаю – уже не важно. Нам никогда не оказаться в двадцати пяти центах от звонка кому-нибудь. – Я поднимаю телефон. – Я даже пользуюсь не настоящим фотоаппаратом. Пленочные камеры тоже скоро исчезнут с лица земли, вот увидишь.
– А за ними почтовые отделения и написанные от руки письма, – говорит Матео.
– Кинопрокаты и DVD-плееры, – добавляю я.
– Городские телефоны и автоответчики, – продолжает он.
– Газеты, – подхватываю я. – Настенные и наручные часы. Уверен, кто-нибудь сейчас разрабатывает девайс, с помощью которого мы могли бы автоматически знать время.
– Бумажные книги и библиотеки. Они исчезнут еще не скоро, но в конечном счете это все равно произойдет, так ведь? – Матео замолкает, наверное, думает о тех книжках про Скорпиуса Готорна, которые упомянул в своем профиле в приложении. – И нельзя забывать о животных, находящихся под угрозой исчезновения.
О них-то я как раз и забыл.
– Ты прав. Совершенно прав. Все проходит,
