Илья Ефимович замолчал, о чем-то раздумывая, потом снова заговорил:
- Может, я рассказ написал этот только для того, чтобы заронить зерна этих мыслей. А Селин, Париж, прохиндейство нашей жизни - все это так, пустое. Хотел представить, как Иисус встретился с Иоанном Крестителем. Они оба оказались посвященными в эту тайну. Представляю их блаженство. Илья Ефимович помедлил в задумчивости. - Насчет исчезновения тела Христа... Конечно, кто-то из его учеников. Голова Иоанна Крестителя на блюде - слишком сильный аргумент для жалких человеков. Какие уж тут разговоры о духе. Исчезновение тела Христа как раз свидетельство того, что его ученикам не была доступна тайна учителя. Для них важнее были другие аргументы. Но это не значит, что не исчезни тело Христа - и он разделил бы судьбу своего собеседника Иоанна, и на том конец. Все шло бы своим чередом: озаренные постигали бы вечность, все прочие падали бы в прах. Я бы сказал, эта история, как булыжник на дороге, споткнешься - да оглянешься, может, мысль дельная посетит, задумаешься... Предвидел ли свою судьбу Иисус? Что гибель неминуема, конечно, знал. Но радость ощущения вечности оказалась сильнее страха. Не побоялся с другими делиться этой радостью.
- Нечто подобное, - нерешительно произнес Елисей, - происходит и со мной. Не знаю, как выразить эти ощущения, но выводы похожи.
- Верю вам, голубчик, - поспешил успокоить его Илья Ефимович.
- За городом у мольберта бывало такое. Как будто оцепенение - и такое счастье. Всего лишь жнивье заморозками схваченное, или голубизна неба непередаваемая. Последнее время, передать это трудно. Думал, нечто вроде галлюцинаций, - Елисей задумался, пытаясь понять, как лучше выразить свои впечатления. - Наверное, похоже на чистый голубой поток, пронизанный золотым сиянием - и радость, которая затмевает все... Когда в мае цветут одуванчики, целыми луговинами. Тысячи одуванчиков солнечно-желтых. Если посчастливится зайти на такую поляну, и тут солнце из-за туч выбивается - и сразу воздух вспыхивает золотым сиянием. Ты плывешь в солнечном потоке. Так пусть жизнь будет пронизана сиянием вечности... А мы еще посмотрим, обман ли это или правда.
***
Ночь сгустилась. Вместе с последними шорохами ветра смолкли писк и копошение животных, только изредка донесется птичий крик, и тут же снова все замрет. Отяжелевшее сияние звезд еще ближе нависло над землей, но потом звезды поблекли и отдалились. Тьма на востоке стала наливаться светом, разлилась сиянием, и над скудной пустыней стал выползать огромный диск луны.
- Почему ты улыбаешься? - прервал долгое молчание Иохан, и в отсвете луны было видно, что он нахмурился.
- Я радуюсь, - ответил Иошуа. Его глаза плавно скользнули по мозаике звезд, осветились лунным сиянием, остановились на смуглом лице собеседника.
- Я ушел в пустыню, чтобы не видеть радостных лиц. Я видел радость на похотливых лицах властителей, когда перед ними казнили людей, радость на лице жадного торговца, когда он считал монеты в своем кошельке. Когда человек скорбит, похоть и ложь умирают.
- Радость властителя и торговца - это радость плоти, когда она насытилась или предвидит насыщение. Столь же яро плоть скорбит, если не насытится. Стоит душе прозреть, и ей становится доступна подлинная радость вечной жизни, так же доступна ей и подлинная скорбь о слепых душах.
- Но чего стоит душа, если ради вечности она не может отказаться от радости? - Иохан повел пальцами во тьму. - Посмотри вокруг, на эти камни, на скудную траву, на спящих людей. Они пришли сюда, расстались с соблазнами сытости, богатства. Неужели они менее достойны тех, кто спит среди семьи в жилищах, у хлевов полных скотом?
- Наиболее достоин тот, кто разбудил в себе бессмертную душу и сделал себя равным тем, для кого не стали помехой ни достаток, ни бедность, ни радость, ни скорбь.
- Это твоя правда? - спросил Иохан и увидел, как его собеседник кивнул головой.
- Я пришел к божественной правде, когда поселился среди этих камней, - Иохан окинул взглядом тлеющую в лунном свете каменную долину. - Здесь я стал свободен от зла, суеты наживы. Всякого, кто приходит ко мне, я омываю водой, чтобы смыть грязь низкой жизни, чтобы освободить от пут, просветлить их очи. Ими они увидят новую жизнь. Как же ты прозрел?
Иошуа улыбнулся и молча поднял лицо к звездам.
- Там, где я родился, такие же звезды. Поэтому я думал, что Бог везде один. Но, когда я первый раз увидел пустыню, я решил, что Бог не везде одинаков. Среди камней так тоскливо. Первое, что я помню, были прохлада ручья, солнце в струях воды, на песке, под водой, тенистые деревья по берегу, ласковые руки матери. Это правда. Бог - это добро. Когда я подрос, то встречал восход солнца. Я видел чистое небо, изумрудные поля, цветущие сады, удивительную красоту и совершенство цветов, птиц, бабочек. Я понял, что красота вечна - и это Бог. Когда я оставался один в поле или на склоне холма среди деревьев, я слышал крики птиц, стрекотание цикад, я слышал тишину. Мне казалось, что тишина обращается ко мне, хочет поведать мне тайну. Однажды меня озарила истина - и тут пришла радость. Бог - это радость вне меня и во мне. Бог - это тысячи людей до меня, Бог - это я. Их тела исчезли, а они есть, моя плоть исчезнет - а я пребуду в вечности. - Иошуа затих с улыбкой на губах, он посмотрел на замершее лицо Иохана и сказал: - Ты шел своей дорогой, но дом у нас один. Мы должны соединиться в этом доме. Мы будем едины.
Луна поднялась над горизонтом, с ее диска исчезли красные тона, и на камнях безмолвно лег голубоватый свет.
- А мне запомнилась пыль на улочках Иутты. Дикие вопли мальчишек за стеной дома, визг стрижей. - Иохан улыбнулся, но потом нахмурился. Злобные драки мальчишек. Безумие и ненависть толпы, радость тупых правителей, когда повелевают сбродом. О! Им так нравится топтать людей, видеть страх, угодничество прислужников. Больше всего я ненавидел несправедливость. Ради справедливости можно отдать все. Поэтому я все бросил: родной дом, достаток, благополучие. Я стал свободным, пороки надо мной не властны. Эту истину я дарую людям. Когда они поймут это, царство зла будет сметено.
- А станет ли такой человек свободен от плоти? - спросил Иошуа.
- Плоть нужно топтать, тогда она будет покорна.
- Может, ей оставить немного добра и любви?
- Плоть вводит в соблазн, - вспылил Иохан.
- Если душа слепа, - мягко добавил Иошуа, помедлив, заметил. - Ты же осудил тиранов, угнетающих бедняков, так и доброму человеку не следует угнетать свою плоть. Дай ей необходимое.
Иохан засмеялся, откинув голову назад. Луна озарила белым светом его худое, обожженное солнцем лицо.
- Да, да, - с улыбкой добавил Иошуа, - только необходимое, и ты знаешь, сколь мало требуется... Помнишь, наверное, как мало надо было в детстве? Погожий день, с друзьями игра, кусок хлеба, глоток молока да ласка матери, доброе слово отца.
- Я с братьями часто дрался. Но все-таки в детстве они были лучше. Сейчас они жадные, глупые, смеются надо мной. Глупцы.
- Слепой щупает руками, - заметил Иошуа. - Если попадется что в руки, думает, что это нечто ценное. Не видит он истинных ценностей. Слепая душа уподобляется слепцу и бредет, спотыкаясь, пока не свалится в яму. На распутье дорог без проводника трудно выбрать дорогу. Вот и приходят люди: кто к жадности, кто к безумству власти, кто к утехам плоти.
- Мне нравятся твои слова, - сказал Иохан. - Я слышал о тебе раньше. Теперь вижу, что это была правда. Мы должны помогать друг другу. Я хочу тебя крестить. Ты согласен?
- С радостью, - ответил Иошуа. - Пусть в водах реки Бог одарит нас той же радостью, что дает детям, прыгающим в струях воды.
- Будем нести людям истину... - Иохан замолчал, внимательно вглядываясь в собеседника. - Но ты ведь знаешь, что собаки тиранов в любой день могут нас убить? Ты готов?.. Меня нисколько не страшит смерть.
- Для нас смерти нет, - с улыбкой сказал Иошуа. - Тело - наш дом. Если он разрушится, то мы перейдем в другой, наш общий дом. И не стоит рыдать над разбитой лодкой, на которой удалось добраться к спасительному берегу, ее надо беречь, пока не добрался до кромки суши.
- Я слышал, ты об этом сказал сегодня своим ученикам, - вспомнил Иохан и замялся.
- Да, говорил. Я им часто говорю об этом.
- Сейчас они спят, - Иохан оглянулся в сторону, где спали люди. - Нас не услышат. - Понизив голос, придвинулся ближе, со страхом глянул в глаза Иошуа и спросил шепотом: - Ты сам веришь?
Иошуа молчал, опустив глаза.
- Почему я спрашиваю? - добавил торопливо Иохан. - Сам я верю в Господа нашего. Но соблазн сомнений... будь он проклят. Как червь, нет-нет, да и станет точить. Потому и терзаю плоть голодом и одиночеством, хочу соблазн задавить... Тебя мучают сомнения?
- Я уже с Господом, - тихо ответил Иошуа, поднял глаза на бледного Иохана и улыбнулся ему.
Мгновение Иохан сидел неподвижно, потом лицо его исказилось болью, и он отшатнулся, согнулся и спрятал лицо в ладонях. Стало тихо, через какое-то время издалека донеслось чье-то сонное бормотание.
