Аполлон Григорьев - Одиссея последнего романтика

Всё это знаю я.

И скоро, может быть…

Но тайны разрешенья
Добиться ль мне?..

Кто он? Но что за дело мне?
Смутить меня не мог он речью страшной…
Ведь к жизни ль, к смерти ль — постоянно
Я равнодушен — и вполне.

Ты видишь, милый мой… я плохо как-то верю
В эманципацию — и в этом вовсе я
Для странности не лицемерю.
По-моему, для женщины семья
Есть дело первое. Донская,
Положим, и умна, как бес, и хороша…

Донская…

Но поверь, моя душа, Что мужу-то с ней каторга прямая…

Молчи — не оскорбляй, чего не в силах ты
Понять и оценить. Вгляделся ль ты глубоко
В ее болезненно-прозрачные черты?
В ее страданием сияющее око?..
Да! женщины судьбу готовы вы всегда
Понять по-своему — и гнусного суда
Неотменимы приговоры…
Зачем она чиста, зачем она горда,
Зачем больна она? Зачем пустые вздоры
Ее не могут занимать…
Зачем ей гадок муж? Как смеет презирать
Она рабов общественного мненья?

Не то, совсем не то… Ведь мужа жизнь — мученье;
Его не знаешь ты, добрейший человек;
Немного лгать привык — и то, когда женился;
Водой не замутит — и без нее бы ввек
С ним никогда никто не побранился.

Я узнаю ее… Проклятия печать
Лежит на ней — ей суждено страдать,
И мучить суждено. Но, боже, эти муки
Мне возврати скорей… Бежал я тщетно их,
Ни здесь, ни в небе нет разлуки
Для нас двоих!

Да, это точно он, меня не обманули.

Je vous connais, beau masque.[53]

Едва ль.
А если так, то очень жаль…

Жаль — отчего же?

Вы вспомянули
Некстати слишком старину.
Скажу вам истину одну,
Увы! печальную, быть может:
Я знаю вас…

И что же?..

Это вас тревожит?
Не правда ли?… Но верьте, между нас
Давным-давно печальною развязкой
Окончилась комедия, — одно
Скажу я вам: расстались мы давно.

Хотите ль, вас я позабавлю сказкой,
И длинною?

Садитесь — всё равно —
Я слушаю.

Она и он когда-то…

Она и он — заглавие старо…

О, знаю я, что вам ничто не свято,
Что надо всем вы шутите остро,
Но умоляю вас, как брата,
Как друга, выслушать…

Известно вам, что слез
Я не терплю, — воспоминаний тоже.

Ставунин… я была тогда моложе
И ветреней…{243}

И, кроме детских грез,
Из жизни ничего не вынесли вы, боже!
О, мне вас жаль, глубоко жаль,

И только?..

Что же вам угодно?

Любви…

Увы — любовь свободна.

Ты любишь?

Может быть.

Любил?

Едва ль.

По крайней мере!

Рада ты?

Чему же?
Мне разве лучше оттого,
Что для тебя на свете хуже?..
Ты женщин знаешь, может быть,
Но не совсем…

Любить и мстить —
Вот общий их девиз…

О, нет… любить, любить,
И только… Ты бежишь…

Прощайте, маска…

Минуту: обещал ты — что же сказка?

Конец я знаю наперед.

А если нет?..

Так пусть нежданно он придет.

Безумная!.. искать, что отвергала прежде,
И глупо верить так несбыточной надежде…
О боже, боже! пала я…
Но, что бы ни было, слезами и тоскою
Ужель хоть миг один забвения с тобою
Не заслужила я?..

Зачем ты здесь?

Кто вы?..

Тебе скажу я,
Кто ты.

Что ж далее?

Ты хочешь?

Да, хочу…

Оставь его!..

Его?..

Твою мечту пустую. Тебя не любит он.

Молчите.

Я молчу.

Кого он любит?

Я молчу.

Скажите,
Что нужно вам: молений, слез?.. Кого
Он любит?.. Говорите, говорите…

Узнаете… За мною!

Для чего?

Узнаете…

Семья — славянское начало,
Я в диссертации моей
Подробно изложу, как в ней преобладала
Без примеси других идей
Идея чистая, славянская идея…
Читая Гегеля с Мертвиловым вдвоем,
Мы согласились оба в том,
Что, чувство с разумом согласовать умея,
Различие полов — славяне лишь одни
Уразуметь могли так тонко и глубоко…
У них одних, от самой старины,
Поставлена разумно и высоко
Идея мужа и жены…
Жена не res[54] у них, не вещь, но нечто; воля
Не признается в ней, конечно, но она
Законами ограждена…
Муж может бить ее, но убивать не смеет:
Над ней духовное лишь право он имеет,
И только частию in corpore[55] притом,
Глубокий смысл в преданьи том,
Иль, лучше, в мысли той о власти над женою.
Пусть проявляется под жесткою корою,
Под формою побой; что форма? Признаюсь,
Семья меня всегда приводит в умиленье…
Власть мужа, и жены покорное смиренье…
Чета славянская — я ей не надивлюсь!{244}