Максим поглядел с участием на мужика и его хозяйку и высыпал свои червонцы на стол.
- Бог с вами, бедные люди! - сказал он и схватился за дверь, чтобы выйти.
Хозяева повалились ему в ноги.
- Батюшка, родимый, кто ты? Поведай нам, кто ты? За кого нам богу молиться?
- Молитесь не за меня, за Малюту Скуратова. Да скажите, далеко ль до Рязанской дороги?
- Да это она и есть, сокол ты наш, она-то и есть, рязанская-то. Мы на самом кресте живем. Вот прямо пойдет Муромская, а налево Владимирская, а сюда вправо на Рязань! Да не езди теперь, родимый ты наш, не езди теперь, не такая пора; больно стали шалить на дороге. Вот вчера целый обоз с вином ограбили. А теперь еще, говорят, татары опять проявились. Переночуй у нас, батюшка ты наш, отец ты наш, сокол ты наш, сохрани бог, долго ль до беды!
Но Максиму не хотелось остаться в избе, где недавно еще проклинали отца его. Он уехал искать другого ночлега.
- Батюшка! - кричали ему вслед хозяева, - вернись, родимый, послушай нашего слова! Несдобровать тебе ночью на этой дороге!
Но Максим не послушался и поехал далее.
Не много верст проехал он, как вдруг Буян бросился к темному кусту и стал лаять так зло, так упорно, как будто чуял скрытого врага.
Тщетно отсвистывал его Максим. Буян бросался на куст, возвращался весь ощетиненный и снова рвался вперед.
Наскучив отзывать его, Максим выхватил саблю и поскакал прямо на куст. Несколько человек с поднятыми дубинами выскочили к нему навстречу, и грубый голос крикнул:
- Долой с коня!
- Вот тебе! - сказал Максим, отвешивая удар тому, который был ближе.
Разбойник зашатался.
- Это тебе не в почет! - продолжал Максим и хотел отвесить ему второй удар; но сабля встретила плашмя дубину другого разбойника и разлетелась наполы.
- Эге, посмотри-ка на его сбрую! Да это опричник! Хватай его живьем! - закричал грубый голос.
- И впрямь опричник! - завизжал другой. - Вот, потешимся над ним с ребятами!
- Ай да Хлопко! уж ты и рад тешиться!
И в тот же миг все вместе навалились на Максима и стащили его с коня.
Глава 24.
Бунт станичников
Версты полторы от места, где совершилось нападение на Максима, толпы вооруженных людей сидели вокруг винных бочек с выбитыми днами. Чарки и берестовые черпала ходили из рук в руки. Пылающие костры освещали резкие черты, всклокоченные бороды и разнообразные одежды. Были тут знакомые нам лица: и Андрюшка, и Васька, и рыжий песенник; но не было старого Коршуна. Часто поминали его разбойники, хлебая из черпал и осушая чарки.
- Эх, - говорил один, - что-то с нашим дедушкой теперь?
- Вестимо что, - отвечал другой, - рвут его с дыбов, а может, на виске потряхивают. [114]
- А ведь не выдаст старый черт; я чай, словечка не выронит!
- Вестимо не выронит, не таковский; этого хоть на клочья разорви, не выдаст!
- А жаль седой бороды! Ну да и атаман-то хорош! Сам небось цел, а старика-то выдал!
- Да что он за атаман! Разве это атаман, чтобы своих даром губить из-за какого-то князя!
- Да вишь ты, они с князем-то в дружбе. И теперь, вишь, в одном курене сидят. Ты про князя не говори, неравно атаман услышит, сохрани бог!
- А что ж, коль услышит! Я ему в глаза скажу, что он не атаман. Вот Коршун, так настоящий атаман! Небось был у Перстня как бельмо на глазу, так вот его нарочно и выдал!
- А что, ребята, ведь, может, и в самом деле он нарочно выдал Коршуна!
Глухой ропот пробежал меж разбойников.
- Нарочно, нарочно выдал! - сказали многие.
- Да что это за князь? - спросил один. - Зачем его держат? Выкупа за него ждет атаман, что ли?
- Нет, не выкупа! - отвечал рыжий песенник. - Князя, вишь, царь обидел, хотел казнить его; так князь-то от царя и ушел к нам; говорит: я вас, ребятушки, сам на Слободу поведу; мне, говорит, ведомо, где казна лежит. Всех, говорит, опричников перережем, а казною поделимся!
- Вот как! Так что ж он не ведет нас! Уж третьи сутки здесь даром стоим!
- Оттого не ведет, что атаман у нас баба!
- Нет, этого не говори, Перстень не баба!
- А коли не баба, так и хуже того. Стало, он нас морочит!
- Стало, - сказал кто-то, - он хочет царскую казну на себя одного взять, а нам чтоб и понюхать не досталось!
- Да, да, Перстень продать нас хочет, как Коршуна продал!
- Да не на таковских напал!
- А старика-то выручить не хочет!
- Да что он нам! Мы и без него дедушку выручим!
- И без него казну возьмем; пусть князь один ведет нас!
- Теперь-то и самая пора: царь, слышно, на богомолье; в Слободе и половины опричников не осталось!
- Зажжем опять Слободу!
- Перережем слободских!
- Долой Перстня! Пусть князь ведет нас!
- Пусть князь ведет! Пусть князь ведет! - послышалось отовсюду.
Подобно грому прокатились слова от толпы до толпы, пронеслися до самых отдаленных костров, и все поднялось и закипело, и все обступили курень, где Серебряный сидел в жарком разговоре с Перстнем.
- Воля твоя, князь, - говорил атаман, - сердись, не сердись, а пустить тебя не пущу! Не для того я тебя из тюрьмы вызволил, чтобы ты опять голову на плаху понес!
- В голове своей я один волен! - отвечал князь с досадою. - Незачем было меня из тюрьмы вызволять, коли я теперь в неволе сижу.
- Эх, князь, велико дело время. Царь может одуматься, царь может преставиться; мало ли что может случиться; а минует беда, ступай себе с богом на все четыре стороны.
- Что ж делать, - прибавил он, видя возрастающую досаду Серебряного, - должно быть, тебе на роду написано пожить еще на белом свете. Ты норовом крут, Никита Романыч, да и я крепко держусь своей мысли; видно, уж нашла коса на камень, князь!
В это мгновение голоса разбойников раздались у самого куреня.
- В Слободу, в Слободу! - кричали пьяные удальцы.
- Пустим красного гуся в Слободу!
- Пустим целое стадо гусей!
- Выручим Коршуна!
- Выручим дедушку!
- Выкатим бочки из подвалов!
- Выгребем золото!
- Вырежем опричнину!
- Вырежем всю Слободу!
- Где князь? Пусть ведет нас!
- Пусть ведет князь!
- А не хочет, так на осину его!
- На осину! На осину!
- Перстня туда же!
- На осину и Перстня!
Перстень вскочил с места.
- Так вот что они затевают! - сказал он. - А я уж давно прислушиваюсь, что они там голосят. Вишь как расходились, вражьи дети! Теперь их сам черт не уймет! Ну, князь, нечего делать, вышло по-твоему; не держу тебя доле: вольному воля, ходячему путь! Выйди к ним, скажи, что ведешь их на Слободу!
Серебряный вспыхнул.
- Чтоб я повел вас на Слободу? - сказал он. - Да скорей вы меня на клочья разорвете!
- Эх, князь, притворись хоть для виду. Народ, ты видишь, нетрезвый, завтра образумятся!
- Князь! - кричали голоса, - тебя зовут, выходи!
- Выйди, князь, - повторил Перстень, - ввалятся в курень, хуже будет!
- Добро ж, - сказал князь, выходя из куреня, - посмотрим, как они меня заставят вести их на Слободу!
- Ага! - закричали разбойники, - вылез!
- Веди на Слободу!
- Атаманствуй над нами, не то тебе петлю на шею!
- Так, так! - ревели голоса.
- Бьем тебе челом! - кричали другие. - Будь нам атаманом, не то повесим!
- Ей-богу, повесим!
Перстень, зная горячий нрав Серебряного, поспешил также выйти.
- Что вы, братцы, - сказал он, - белены, что ль, объелись? Чего вы горла-то дерете? Поведет нас князь куда хотите; поведет чем свет; а теперь дайте выспаться его милости, да и сами ложитесь; уже вволю повеселились!
- Да ты что нам указываешь! - захрипел один. - Разве ты нам атаман!
- Слышь, братцы, - закричали другие, - он не хочет сдать атаманства!
- Так на осину его!
- На осину, на осину!
Перстень окинул взором всю толпу и везде встретил враждебные лица.
- Ах вы, дураки, дураки! - сказал он. - Да разве я держусь вашего атаманства? Поставьте над собой кого знаете, а я и сам не хочу; наплевать мне на вас!
- Хорошо! - закричал кто-то.
- Красно говорит! - прибавил другой.
- Наплевать мне на вас! - продолжал Перстень. - Мало, что ли, таких, как вы? Эка честь над вами атаманствовать! Да захочу, пойду на Волгу, не таких наберу!
- Нет, брат, дудки. От себя не пустим; еще, пожалуй, продашь, как Коршуна продал!
- Не пустим, не пустим; оставайся с нами; слушайся нового атамана!
Дикие крики заглушили голос Перстня.
Разбойник огромного роста подошел к Серебряному с чаркой в руке.
- Батька! - сказал он, ударив его широкой лапой по плечу, - пробазарил ты свою голову, стал нашим братом; так выпьем вместе да поцелуемся!
Бог знает, что бы сделал Серебряный. Пожалуй, вышиб бы он чарку из рук разбойника и разорвала б его на клочья пьяная толпа; но, к счастию, новые крики отвлекли его внимание.
- Смотрите, смотрите! - раздалось в толпе. - Опричника поймали! Опричника ведут! Смотрите, смотрите!
Из глубины леса шло несколько людей в изодранных одеждах, с дубинами в руках. Они вели с собой связанного Максима. Разбойник, которого он ударил саблей, ехал на Максимовом коне. Впереди шел Хлопко, присвистывая и приплясывая. Раненый Буян тащился сзади.
