там кто-нибудь, чтобы запереть дверь. В такси на пути в больницу – поездка, казалось, длится вечность, хотя заняла всего пятнадцать минут – Руби старалась отогнать всплывавшие воспоминания о разрушенных зданиях, которые она видела, и сосредоточиться на выживших, у которых она брала интервью. Никто из ее знакомых не мог сравниться с Мэри по крепости, стойкости духа и неуязвимости. Ни один человек. Она жива, должна быть жива, все с ней будет хорошо.
Вбежав в дверь приемного покоя, Руби остановилась перед столом дежурной медсестры.
– Я хочу увидеть Мэри Бьюканен. Меня просил прийти мистер Качмарек. Он уже здесь.
– Да, конечно, – сказала женщина с непроницаемым выражением лица. – Идемте со мной.
Кач сидел на стуле в самом дальнем углу зоны ожидания, уперев голову в руки.
– Я пришла, – сказала Руби, прикоснувшись к его плечу.
Он поднял голову, кивнул и показал на стул рядом с собой.
– Чего мы ждем? – спросила она.
– Доктора еще обследуют ее. Я пока не знаю, что с ней. Насколько это опасно. Пока сестра только сказала, что состояние тяжелое.
И они сидели в ожидании. Никто не выходил, чтобы сказать им, что происходит, минута за минутой волна удушающего страха в груди Руби поднималась все выше и выше и наконец уже грозила затмить все мысли в ее голове. Почему никто не выходит к ним?
Они просидели молча еще минут пятнадцать, наконец Кач шевельнулся, упер локти в колени, наклонил голову и посмотрел на Руби.
– Мэри рассказывала историю, как мы познакомились? – спросил он.
– Нет. Говорила только, что много лет знает вас.
– Она была первым фотографом, которого мне выделили, когда я приехал в Лондон. Я оставил «Ливерпуль Геральд», убежденный, что в большом городе трава зеленее. Джон Эллис написал мне очень хорошую рекомендацию, гораздо лучше той, что я заслуживал, и я получил должность в самом низу редакционной лестницы в «Ивнинг Стандард». На мою беду мне вменили в обязанность освещать женские вопросы, и я, к моему непреходящему стыду, счел это ударом по моей гордыне. Мэри была фотографом в моем первом задании.
– Я уже за вас переживаю, – сказала Руби. – Так в чем история?
– Нас послали в какой-то рыночный городок в глуши Котсуолдса. Название его я забыл. Стоял конец сентября, и у них проводилась ярмарка в день архангела Михаила. Насколько мне помнится, год был какой-то юбилейный – их семисотый день основания города или пятнадцатилетие чего-то.
Нам дали маленькую машину, хотя я не помню, откуда она взялась. Вероятно, принадлежала кому-то из коллег. Я был так глуп, что настоял: за рулем буду сидеть я сам, хотя с трудом отличал сцепление от тормоза.
– Я ездила с Мэри, – сказала Руби, вспоминая их сумасшедшую поездку в Ковентри. – Она за рулем не лучше вас.
– Ну, она опытный водитель. Просто не из осторожных. Так вот, поехали мы туда, а я так ужасно нервничал рядом с ней. Она была в сто раз умнее меня и такая шикарная, уверенная и царственная, что вся моя мужская гордыня перед ней просто съежилась.
– И что же случилось на ярмарке?
– Ничего особенно драматического. Я пребывал в убеждении, что смогу найти какую-нибудь изюминку, чтобы вокруг нее сплести историю, какой-то подход, который заставит моего главреда удивиться и обратить на меня внимание.
– И нашли?
– Нет, конечно. Обычная сельская ярмарка, более или менее такая же, какие проводились в этом городке на протяжения трех четвертей тысячелетия. Если там и была какая-то история, то о людях, с которыми мы разговаривали. Но я был так занят попытками произвести впечатление на Мэри и найти какой-то другой ракурс, что почти ни с кем не говорил, а если и говорил, то толку от этого было мало. Я не задавал вопросы и не выслушивал ответы.
– А чем занималась она?
– Она не выносила мне мозг. По крайней мере, поначалу. В основном позволяла мне бродить туда-сюда, как здоровенному спятившему медведю, и распугивать всех, кто мог хоть как-то наполнить статью жизнью. Спустя какое-то время она сказала, что хорошо бы нам поесть в местном пабе. Время, наверно, уже перевалило за двенадцать, и когда мы сели есть, она сказала мне, чтобы я слушал и не говорил ни слова, пока она не закончит. Она сказала мне, что я новичок и мне явно требуется помощь, а потому она даст мне совет. Она сказала, что я просто уничтожаю будущую статью на корню, и если не научусь держать язык за зубами и слушать, то никакого журналиста из меня не выйдет.
– И у нее при этом было ее фирменное выражение лица? Вскинутые брови и пронзительный взгляд, которым она вас просто припечатывает к месту. Такой взгляд, что пронзает вас до костей?
– Да, – сказал он и улыбнулся своему воспоминанию. – Я чувствовал себя так, будто она протянула руку, вытащила пробку у меня из груди, и из меня вышел весь горячий воздух. Я знал, что она права, но не знал, что мне с этим делать.
– И? – подсказала Руби.
– И я спросил у нее, что же я должен делать. Она сказала, что я должен доесть ленч, а потом мы начнем все сначала. Только чтобы я теперь держал в голове два правила. Во-первых, никогда не недооценивать умственный уровень читателя. И, во‐вторых, никогда не мешать фотографу. И это сработало.
– У нее инстинкт – она умеет находить интересных людей, – сказала Руби.
– Это да. Я позволил ей стать ведущей, и она повела меня к людям, а я начал говорить с ними. Но не свысока, дескать, я из очень важной лондонской газеты и хочу с вами поговорить. Думаю, теперь я общался с ними куда заинтересованнее – ну-ка, посмотрим, что у вас за кабачки? Это вы сами выращивали? Правда? Вы давно выращиваете кабачки? С чего вы начали?
Он сжал голову руками, ссутулился.
– Я в тот день влюбился в нее, – прошептал он.
– Ах, Кач. Я догадывалась. Но вы оба такие скрытные. Так и не могла понять – то ли вы близкие друзья, то ли вы что-то большее.
– Большее. Но никогда в достаточной мере.
– Что вы имеете в виду?
– Когда я в конечном счете набрался смелости сказать ей, что я чувствую, примерно через год после нашего знакомства, она обошлась со мной по-человечески. Она не смеялась надо мной. Да что говорить – она не отвергла меня. Но ответ ее был совершенно ясным. Она может согласиться стать моей любовницей, но никогда не будет чем-то большим. Она видела, что происходит с женщинами, которые выходят замуж и забывают о своих амбициях, и она поклялась, что с ней такого никогда не случится.
Он поднял голову, на
