Все были до последней точки удивлены, потому что Дронов был вообще не речист, да и по развитию считался не из бойких, но ведь так человек устроен, что, ежели он взаправду что полюбит или возненавидит, об этом он способен сказать крепче всякого заправского, искусному слову обученного оратора.
Школа рукоплескала, потому что Вавиловых в ней было один-два и обчелся: ведь не в мастеровые какие, в офицерское благородное сословие готовила школа! Но резолюцию все же приняли без поправок, потому что председательствующий разъяснил: "на данном этапе" политичнее выражаться именно так, с округленностью, дабы преждевременно не обострять парламентских отношений и соблюсти революционную демократию.
Было это в то еще время, когда думали удушить большевизм и, стало быть, революцию бесшумным манером.
Но Дронова после митинга взяло на особую примету начальство, как фронтовика, по чувствам и свойствам своим могущего послужить твердо Временному правительству. И когда получен был из соответствующего ЦИКовского — в ту пору еще меньшевистско-эсеровского — раздела секретный запрос, нет ли в школе кого понадежней для отправки во фронтовые части на предмет поднятия духа и показа преданного Временному правительству нижнего чина, поскольку солдаты обижаются, что к ним штатские, притом господа, ездят, да еще матрос Баткин, который, по флотскому разъяснению, оказался и вовсе не матрос, — школьное начальство немедля командировало в служебном порядке Дронова, каковой, получив суточные и квартирные, выехал по мандату в 172-й полк. Зачем он ехал, в точности ему не объяснили, пообещав, что по прибытии на место в полковом комитете и штабе даны ему будут подробные инструкции и оказано полное содействие, что оговорено и в мандате.
* * *
В штабе 172-го начальство встретило очень радушно: ЦИК эсеровски-меньшевистский — за войну до победного, стало быть, на хорошем счету у командования. Хорошо встретили и в полковом комитете: там, как и в штабе, большевиков не было.
— В самый раз подъехали, товарищ, лучше нельзя! И предъявили бумажку: "Телефонограмма
Прошу передать всем товарищам всех рот и команд, как строевых, так и нестроевых, как находящихся при штабе полка, так и дивизии, так и в обозе 2-го разряда, что сегодня в час дня состоится митинг возле штаба дивизии, где дам ответы на вопросы о войне и мире. Если завоевали вы свободу, и должны ли мы брать оружие домой. Ярко опишу наше офицерское отношение к вам и многие другие вопросы. Также сообщу всем товарищам дивизии, что против меня нашли товарищи N-ского полка, за что из них прапорщик N хотел застрелить; сверх того — постановление дать ответы начальнику дивизии о войне и мире.
Товарищ прапорщик Дмитриев".
У Дронова от политического соображения похолодели виски.
— Сегодня? Сейчас, стало быть? Это что же за Дмитриев? Комитетские отозвались вперебой:
— Вреднейший человек. Против войны говорит преимущественно и вообще гнет большевистскую линию. Не то что полк — всю дивизию перебаламутил. Мы его заарестовать хотели, да солдат приходится опасаться: им ведь о мире только скажи… Сегодня мы вас как из центра приезжего на митинге председателем проведем, вы уж ему сбейте форсу…
Дронов промолчал. От председательского почета не хотелось отказаться, да и председательствовать на митингах — он же видел — не хитрая штука: объявляй ораторов да ставь на голосование. И еще: "Призываю к порядку!"
И насчет того, чтобы сбить с прапорщика Дмитриева форс, у него тоже не было опасений: как он тогда, в школе, барабахнул!.. Потому что для него, Дронова, большевики — заклятые враги, а человек так устроен, что, ежели он взаправду что, полюбит или… возненавидит…
— О партийности вашей мы объявлять не будем: скажем только — окопник, герой, три креста, от центра уполномоченный… Так выйдет политичнее… А то у нас есть который народ аховый, крикуны, по-ихнему — если не большевик, то, значит, безусловная сволочь. Говорить, пожалуй, не дадут. А то и еще хуже может выйти: приезжал к нам с подарками уполномоченный один, от Союза городов, так ему на митинге и вовсе морду побили… Правда, был он по своей форме кадет, а все же… Совсем, я говорю, аховый у нас стал окопник… Не остерегись — еще на штык подцепит, ей-богу. И манеру завели — на митинг с оружием выходить…
* * *
— Окопник, герой, три креста, от центра уполномоченный…
На объявление это приветным хлопанием отозвался митинг. А все-таки дрогнуло сердце Дронова, когда стал он за председательский стол, на пригорке, и увидел плещущие руки и глаза, устремленные на него: тысячи полторы глаз, не менее.
"А ежели… да по морде?"
В горле сразу стало сухо, и голос совсем не по-председательски, не по-командному прозвучал, когда провозгласил Дронов с почетного своего места:
— Слово предоставляется докладчику, который есть прапорщик Дмитриев. (Политично не упомянул "товарищ".)
Дмитриев, прапорщик, был худой и чернявый, в мятой солдатской гимнастерке, в защитных погонах — солдатских же, — только чернильным карандашом прочерчены по ним полоска и звездочка. И по всему видно: совсем из простых — из батрачков, как Вавилов, или фабричных каких; и не школу проходил, а всего вернее здесь же на фронте по боевой выслуге, по случаю убыли господ офицеров, чин получил. Заговорил он сразу в подъем — против войны и тех, кто войну поддерживает, — капиталистов и империалистов… За смыслом речи не успевал следить Дронов, потому что говорил Дмитриев быстро и горячо, не округло, а как бы в обрыв, то об одном, то сейчас о другом, вперемежку и враздробь, без всякого словесного ранжиру. Совсем, можно определить, беспорядочно говорил, а все же на прапорщичьи слова гулом и хлопаньем дружным — все как один! — и выкриками ему в подкрепление откликался митинг.
Председатель комитета, сидя с Дроновым рядом, прошептал ему на ухо:
— Вы бы, товарищ, построже вели заседание. Слышите, как он начальство чешет! А вы не остановили. И Керенского покрыл…
— …И немедленно убрать социалиста в кавычках и без кавычек, политического авантюриста Керенского, позорящего и губящего своим бесстыдным политическим шантажом в пользу буржуазии великую революцию…
Да. Сказано было. Да. Слышал Дронов. И знал — надо одернуть: "Призываю к порядку!"
Но от гула хлопков, от разгоревшихся глаз (полторы тысячи — боевых, окопных) прилип к пересохшему горлу командный председательский оклик.
* * *
Дмитриев кончил, как начал. В газете было бы сказано словом иностранным — "бурные овации". Он передал Дронову листок:
— Проект резолюции. К голосованию.
Но председатель комитета перебил громким выкриком:
— Слово имеет высокоуважаемый председатель митинга — окопный герой и товарищ Дронов.
Дронов встал. Все, что Дмитриев сейчас говорил, было ему ненавистно, потому что шло от того, от Ленина, а человек так устроен, что ежели он взаправду что… ненавидит…
Дронов поднялся с разгону:
— Товарищи!
И сразу — тишина ожидания… тех сотен, смотрящих навстречу, схватила мертвой хваткой за горло. Еле управился. Однако ж управился.
— Хотя оратор Дмитриев и сказал нечто касательное, однако в суждении на предмет войны и… то мы, обратно, должны принять во внимание…
Глаза перед Дроновым затемнели, как пулеметные дула. С первого ряда окликом грозным:
— Что принять во внимание? И в каком это особом смысле «обратно»?
От оклика на сердце похолодело. Куда против них, ежели их — сила? То самое, чего он боялся еще в мыслях своих в школе, подступило в упор. То-то ни одного офицера на митинге. Поди зыкни… Хорошо еще, ежели только побьют. А то — вона: винтовки! Он сказал хрипло:
— Именно как товарищ Дмитриев. Не имею добавить. Ставлю на голосование.
И тут случилось совсем непоправимое: Дмитриев перед всеми протянул Дронову руку. Как своему, будь он проклят.
— Руку, товарищ!
Громом прошли по всему полю рукоплескания. Но на этот раз хлопки били Дронова, как пощечины…
Комитетские, отступив, перешептывались за спиной у Дронова. Но ему было уже все равно: как задеревенелый отстукивал он одну за другой дмитриевские резолюции — болыпе-вист-ские, ле-нин-ские… Все до одной.
* * *
С митинга шли молча. Когда пришли в помещение комитета, председатель придвинулся к Дронову вплотную и сказал не голосом — шипом:
— Это что ж… провокация?.. Мы просили, чтобы прислали кого за Керенского, а ты каким обманом пролез? Говори начистоту: большевик? Это у вас тактика такая пошла?.. Для легкости циркуляции — будто от правительственной партии?.. А еще с тремя крестами!.. Кресты тоже для конспирации небось навесил?..
Дронов хотел объяснить, почему так случилось, но комитетские зашумели:
— Арестовать его!.. Есть приказ: приезжих большевистских агентов арестовывать…
