- Голова хорошая, - подтвердил Брянцев, - генератор идей. Вот нервишки подводят... Очень уж бит жизнью. И все боится, что его обворуют.
- Воруют те, у кого своих идей нет. А у нас, слава богу, их избыток, можем на сторону отпускать, - заносчиво произнес Кузин.
- Но, но... - остановил его Честноков.
- К чему относится "но, но"? - улыбаясь, спросил Брянцев. - К избытку идей или к отпуску на сторону?
- К скромности. А вот антистарителем, Юрий Сергеевич, займись. Потребуй, чтобы тебе выслали точный анализ, если только этот антистаритель сам еще не состарился, - и давай. Не возражай. В этом Брянцеву надо помочь определиться. Мнение двух заводов уже никакой институт не опрокинет. Опыты не в пробирке ведем, а на стендах и на дорогах. За наши шины он помогает воевать, и мы ему должны помочь. Задача-то важнющая - долговечность резины. Тут не только освобождением от импорта пахнет, но и возможностью экспорта. Валюта не из дома, а в дом. И немалая. Миллионов на десять. - Он повернулся к Брянцеву: - А ты все-таки отчаяка, люблю таких и только потому с тобой разговариваю. Иначе на порог не пустил бы. Двух лучших сборщиков уворовать! Эх-эх! Завод смотреть будешь?
- Конечно.
- Посмотри, посмотри. Не узнаешь. В новые цеха зайди - чисто, просторно, светло. И на испытательную станцию. Нет такой второй в Союзе. Даже ни в одном институте нет. Да, кстати, скажи откровенно: вы свой общественный институт не от бедности организовали? У вас ведь и лаборатория послабее, и конструкторские отделы тоже. У нас их три. Один специально по новым шинам.
- Как сказать, может, и от бедности, а может, от богатства, раздумчиво ответил Брянцев. - От духовного богатства людей. Мы, руководители, чем грешим? Берем только то, что приносят нам люди. Готовенькое. Ну как в скупочном магазине на приисках принимаем самородки. А золотоносную жилу разрабатывать надо. Крупица к крупице - право же, неизмеримо больше, чем любой самородок. Надо не только ждать, когда тебе принесут, но и побуждать людей к тому, чтобы они несли, чтобы искали.
- Я могу идти, Владимир Петрович? - нетерпеливо спросил Кузин, хорошо знавший, что возражать директору можно только до получения распоряжения. Получив, оставалось выполнять.
- Об одном я хочу попросить товарища Кузина, - заторопился Брянцев, поборите свою антипатию к автору антистарителя. Это ведь тоже влияет на исход экспериментов.
- Да, да, ты мне смотри, - пригрозил Честноков. - Проверь серьезно и основательно. Слово ярославцев должно быть весомо и, главное, доказуемо.
В кабинет кто-то вошел. Лицо Честнокова просияло. Брянцев невольно обернулся: кого это так приветливо встречает директор? - и увидел Пилегина, сотрудника ЦНИИШИНа. Это он создал целую серию остроумнейших сборочных станков и постоянно огорошивал заводы-изготовители тем, что вносил к ним бесконечное количество улучшений.
- Хорошо живешь, Владимир Петрович, - сказал Брянцев. - Один ученый из дверей, другой в двери. А ко мне ни одного черта не заманишь.
- Вот, вот, ни одно доброе дело не остается безнаказанным, - с деланным возмущением произнес Пилегин. - Как раз вот этот черт прямо из Сибирска сейчас.
- Да ну? Что на заводе? - спросил Брянцев, хотя этой ночью, перед самым отъездом, говорил с Бушуевым.
- Все в порядке! - Пилегин достал пачку эскизов. - Ваши исследователи кучу поправок подбросили к моему последнему станку. И есть с изюминкой.
Честноков подошел к Брянцеву, положил руку ему на плечо.
- Знаешь, чем мне этот мужик нравится? - кивнул в сторону Пилегина. Он бог в своей области, а любую дельную поправку от любого человека не только без обиды, но даже с радостью принимает. Наши ему однажды тоже целый ворох всевозможных решений подкинули. Не все он принял, это естественно, но принял многое. А другому попробуй заикнись, что в его конструкции или в рецепте что-нибудь неладно. Да он тут до небес взовьется! Амбиция, обиды! Не рад будешь. И не только ученый мир этим грешен. Например, скажи тебе, что не так завод ведешь...
- А тебе? - прищурился Брянцев.
Честноков ничего не ответил.
- Я бы на вашем месте, Алексей Алексеевич, на завод не торопился, доверительно сказал Пилегин, уводя Брянцева к окну. - Жена Кристича совершенно обезумела от неизвестности, и ваш зам Карыгин заверял ее, да и других, что директор не приедет до тех пор, пока не отыщет его.
- Но не мог же я мотаться по Средней Азии, оставив завод. Там и без меня ведут поиски, всю милицию поставили на ноги.
Вошла секретарша.
- Владимир Петрович, тренер "Шинника" просит принять.
Пилегин и Брянцев переглянулись. Они хорошо знали, каким патриотом заводской футбольной команды был Честноков, как болезненно переносил поражения (как раз накануне "Шинник" проиграл), и решили ретироваться.
- Разреши пройти по заводу? - сказал Брянцев.
- Пожалуйста, - с готовностью сказал Честноков. - Только уговор: не вздумай переманивать. Иначе...
Брянцев ходил из пролета в пролет, из корпуса в корпус и испытывал острое сожаление оттого, что у него мало времени. Засел бы он тут недельки на две - привез бы множество новинок. Ведь внедрение передового опыта по-прежнему идет самотеком. Каждый дует, во что горазд. Кто хочет, тот ищет, перенимает, кто не хочет - свою лапу сосет.
Вот опять у сборочного станка чисто местное приспособление - прикатчики незнакомого ему типа. И станок какой-то непонятный - основные узлы Пилегина, а остальная оснастка не его.
- Чей станок? - спросил Брянцев первого попавшегося ему человека, с хозяйским видом расхаживавшего по пролету.
- Наш, ярославский, - не без гордости ответил тот и вдруг воскликнул: Лешка! Ты?
Брянцев с трудом узнал в плечистом, полноватом для своих лет человеке не кого иного, как Антея, а когда узнал - смутился. В ту пору отношения у них так и не сложились. Сначала он завидовал Антею, потом Антей завидовал ему. Правда, зависть у них была разная. Брянцев напрягал все силы, чтобы догнать своего соперника, а Антей, когда остался позади, злился, но особой прыти не проявлял и сил не тратил. Когда Брянцев ушел в институт, они холодно простились, и, как ни странно, этот холодок проступил и сейчас, спустя столько лет.
Они стояли, рассматривали друг друга и не знали, с чего начать разговор.
- А ты здоровый стал и важный, хотя и тогда фигурой отличался, - не особенно дружелюбно произнес Антей. - Небось уже большим начальником работаешь. Кем?
Не захотелось почему-то Брянцеву назвать свою должность, и он сказал:
- Вроде бы начальником.
- Начальник цеха? - допытывался Антей.
- Да нет, директор.
- Ишь ты, - с уважительной завистью произнес Антей. - Сколько же ты зарабатываешь?
Брянцев невольно усмехнулся:
- Ты лучше спроси, сколько я часов в день работаю, сколько ночей на неделе не сплю, сколько раз отпуска за работой проводил, сколько бит был, сколько шкурой своей рисковал. А ты сразу - заработок. По труду и заработок.
- Ну да, оно, конечно, так... - сказал Антей и заторопился. - Проста, сегодня у меня дело на участке плохо идет.
- А вообще как идет?
- Ничего, - уклончиво ответил Антей. - В начальники податься образование не пускает. Хорошо тебе: инженер.
Брянцев не стал с ним пререкаться, осведомился о здоровье их общего учителя Семена Гавриловича, передал привет и пошел дальше.
В конце концов он заплутался в лабиринте новых и старых корпусов, крытых переходов и, к стыду своему, вынужден был спросить дорогу в испытательный цех.
Он помещался в новом трехэтажном корпусе, который протянулся вдоль другого корпуса, тоже нового и большого. Брянцев знал, что испытательная станция здесь самая большая в стране, но действительность превзошла его ожидания.
В огромных двусветных залах можно разговаривать, только крича человеку в ухо, настолько силен здесь шум множества стендов для испытания шин. Со скоростью в шестьдесят - семьдесят километров катились шины разных конструкций по отполированной поверхности маховиков, стучали о плицы, имитирующие неровности почвы. Но были в этом здании и тихие залы, где в термокамерах испытывали шины на морозостойкость и на тепловое старение.
- А эти стенды почему закрыты кожухом? - спросил Брянцев встретившегося ему начальника цеха.
- Обкатываем шины при температуре в шестьдесят градусов, - охотно объяснил тот и открыл задвижку на небольшом отверстии, из которого вырвался поток горячего воздуха. - Это шины в тропическом исполнении. А вот то, в углу, - камера для гидравлических испытаний - рвем шины под давлением изнутри.
Вечерело. Изрядно уставший от обилия впечатлений, Брянцев вышел с завода. Направо от него протянулись через Волгу пять арок железнодорожного моста. Несметное количество бомб бросали на мост гитлеровские летчики в годы войны, но так и не смогли попасть в цель.
Стоя на остановке в ожидании трамвая, Брянцев заметил на здании, не принадлежащем заводу, выполненный из светящихся неоновых трубок призыв: "Повысим ходимость шин!", огромнейшую автопокрышку с буквой "Я" посредине и строки какого-то стихотворения. Подошел поближе, прочитал:
