Когда Дубовскій собрался, въ маѣ, въ Россію, на мѣсяцъ, то возникъ вопросъ, на кого оставить племянницу, подъ чьимъ покровительствомъ.
Дѣло рѣшилось просто. Ближайшій другъ, женщина, нѣжно интересовавшаяся Эми Скритицыной за все время ея болѣзни, — предложила свои услуги. Это была баронесса Юлія Герцлихъ, жившая теперь уже на очень широкую ногу, ведшая grand train, благодаря состоянію мужа.
Баронесса была въ Парижѣ, но собиралась сдѣлать кругъ по Пиринеямъ и окончить сезонъ въ Біаррицѣ. Она обрадовалась взять Эми подъ свое покровительство, а молодая дѣвушка съ своей стороны была даже счастлива. Теперь она любила баронессу за прошлое. Съ ней, болѣе чѣмъ съ кѣмъ-либо, могла она бесѣдовать о своемъ дорогомъ прошломъ. И бесѣдовать искренно, по душѣ. А для Эми теперь оставалось отъ всего только одно — вспоминать, жить воспоминаніями.
Довольно большое общество, въ которомъ было одно французское семейство и одно англійское, образовалось съ цѣлью сдѣлать въ экипажахъ турнэ по всѣмъ маленькимъ мѣстечкамъ Пиринеевъ… Баронесса Герцлихъ съ дочерью и съ Эми примкнула тоже… Съ ними двинулся и Гастингсъ-Машоновъ, и семья Простаковыхъ, и Гастонъ д'Ульгатъ, или Дюкло…
Путешествіе туристское началось съ Монрежб въ Люшонъ. Но именно здѣсь-то, въ началѣ турнэ, общество и застряло, а затѣмъ распалось… Почти всѣ вскорѣ двинулись далѣе, а баронесса Герцлихъ, ея дочь и Скритицына, отправившіяся не столько за, тѣмъ, чтобы любоваться природой, сколько за тѣмъ, чтобы провести пріятно время, пожелали отдохнуть тотчасъ же, на этомъ первомъ же пунктѣ своего кругового путешествія. Застрять въ Люшонѣ было немудрено. Въ особенности такой отчасти легкомысленной женщинѣ, какъ баронесса. Здѣсь было весело, бурно, шумно. Здѣсь, какъ и всякій годъ, были почти всѣ звѣзды парижскаго полусвѣта, своего рода знаменитости, а вмѣстѣ съ ними было много извѣстныхъ парижскихъ актрисъ, изъ тѣхъ, что славятся своей игрой и на подмосткахъ, и безъ сцены, просто въ жизни.
По милости этихъ звѣздъ, звѣздочекъ, а равно и первыхъ сюжетовъ съ разныхъ парижскихъ сценъ, въ Люшонѣ была масса молодыхъ и пожилыхъ людей, французовъ и «экзотиковъ».
Всему этому бойкому и «легкому» обществу было здѣсь привольнѣе, чѣмъ гдѣ-либо. Въ томъ же Парижѣ существуютъ грани, тогда какъ здѣсь не было никакихъ. Здѣсь самая отчаянная женщина, о двухъ головахъ, не стѣсняясь, пила воды, гуляла по бульвару и по сосѣднимъ горнымъ тропинкамъ, кушала мороженое въ кафе или сидѣла въ креслахъ театра Казино, рядомъ съ молоденькими дѣвушками какой-нибудь русской или испанской семьи, съ птенцами, только впервые выпорхнувшими изъ гнѣзда. Забубенной головѣ изъ «Casino de Paris», или съ подмостковъ Variétés, было лестно и забавно пробыть мѣсяцъ между такими цыплятами и заткнуть за поясъ ихъ мамашу или ихъ старшую замужнюю сестру своими туалетами и брильянтами.
Молодыя женщины всякихъ національностей, а равно и эти птенцы, прямо выпорхнувшіе изъ гнѣздъ, присматривались, приглядывались къ этимъ звѣздамъ. Съ начала онѣ конфузились, смущались отъ близости «этихъ дамъ», отъ ихъ диктаторскихъ замашекъ, ихъ рѣчей, ихъ взглядовъ. А затѣмъ понемногу онѣ привыкали и начинали имъ подражать, а иныя даже — почемъ знать — въ тайнѣ завидовать.
Вагонъ, гостинница и курортъ — вотъ, увы, новые роковые воспитатели дѣтей… не однихъ лишь экзотиковъ!
Отличительная черта всѣхъ этихъ люшонскихъ звѣздъ была, конечно, та, что каждая изъ нихъ казалась какой-нибудь эксъимператрицей или, по крайней мѣрѣ, милліонершей. Всѣ онѣ смотрѣли кругомъ себя настолько черезъ плечо, и на мужчинъ, и на женщинъ, что иногда чудилось, будто онѣ стѣсняются и стыдятся, въ какое неподходящее общество попали. Ни одна женщина изъ семьи монарховъ никогда не станетъ озираться такъ, какъ обыкновенно озираются на всѣхъ «ces dames».
Разумѣется, этимъ высокомѣріемъ и надменностью онѣ мстятъ за тѣ взгляды, которыми ихъ встрѣчаютъ и провожаютъ порядочныя женщины.
Эми пугливо смотрѣла на этихъ женщинъ, боялась ихъ, сама, конечно, не понимая — почему… Бѣдная Эми не могла предугадать… Но она могла предчувствовать…
Въ этой обстановкѣ, въ Люшонѣ, она, разумѣется, не жила нормально, а прозябала, но все-таки забывалась, и ей было легче.
А жилось ей теперь трудно, мудрено…
Полюбить, собираться выйти замужъ, рѣшиться тайно бѣжать, чтобы вѣнчаться… Очутиться за два шага отъ этого брака — и остановиться!.. На время! Потому что это всегда успѣется! Затѣмъ, чрезъ свое слабоволіе, потерять того, кого любишь — убитымъ… И все это пережить въ девятнадцать лѣтъ?.. Вдругъ, сразу… Подобное не проходитъ даромъ.
Въ чужомъ краю акклиматизированная «Эми», но все-таки русская Любочка, съ простымъ, не горячимъ, а теплымъ сердцемъ, была раздавлена своей собственной участью, судьбой. Это была ея первая любовь. А любовь такъ именуемая всегда одно изъ двухъ… Или это милый жизненный анекдотъ, à l'eau de rose, оставляющій на всю жизнь воспоминаніе, что были:
Шопотъ, робкое дыханье…
Рядъ волшебныхъ измѣненій
Милаго лица…
И лобзанія, и слезы,
И заря! заря!
Заря новаго дня, новой жизни, которая вытѣсняетъ изъ памяти волшебное лицо, стираетъ поцѣлуи и осушаетъ слезы.
Или же это первая любовь — и послѣдняя. Сердце ожило, жило и умерло. И ему не воскреснуть. Это — участь тысячей Ромео и Джульетъ, не рѣдкихъ и въ нашъ вѣкъ. Чаще это — нравственное самоубійство.
Эми была увѣрена, что отжила. Второй разъ она не полюбитъ. Вѣдь она по неволѣ всякаго ровняетъ съ нимъ. А онъ «оттуда» смотритъ на нее съ такимъ свѣтлымъ ликомъ, что гдѣ же кому-либо сравняться съ нимъ «здѣсь»!
Долго проболѣвъ, хотя собственно «органическаго разстройства», какъ говорили доктора, у нея не было никакого, Эми поднялась, стала на ноги и грустно оглянулась на окружающее… Чего-то въ этомъ Божьемъ мірѣ не хватало… Небо и солнце, природа и люди, суета, радости и горести толпы — все было попрежнему, но все это потеряло смыслъ, краски и звукъ… Все было пошло, нѣмо, сѣро… И Эми изъ свѣтской безпечной дѣвушки стала дѣвушкой тихой, разсудительной и вѣчно смотрящей куда-то чрезъ головы людей — или въ небо иного міра, или въ свое собственное пережитое, минувшее и канувшее на вѣки куда-то.
Одно сказывалось въ ней ясно, сильно, жгуче… раскаяніе! Тяжелое, гнетущее и самое ядовитое чувство изъ всѣхъ, не удаляющееся отъ времени, а будто ростущее… Чувство невозможности кого-либо или что-либо обвинить.
Виновата она сама. И что же она сдѣлала?
Погубить любимаго человѣка и разбить свою жизнь… Изъ-за чего? Изъ-за нерѣшительности, изъ-за желанія соблюсти нѣчто безсмысленное, выдуманное людьми. Условные законы приличія… А что такое эти выдумки, свѣтскія формы соблюденія правилъ общежитія сравнительно съ тяжкимъ несчастіемъ испортить свою жизнь?! Вѣдь послѣ ея бѣгства и тайнаго вѣнчанія она явилась бы въ то же общество въ качествѣ законной жены избраннаго ею… И онъ былъ бы живъ теперь, и они, двое, были бы счастливы… А «они» теперь цѣнятъ ли ея жертву, имъ принесенную?.. Нѣтъ! Это до нихъ не касается… Наше счастье до нихъ касается… Они шумятъ и на насъ бросаются. А до нашего горя имъ дѣла нѣтъ. Они шумятъ и идутъ мимо…
И Эми горячо полюбила теперь добрую и умную баронессу, полюбила за то, что она когда-то была противъ ея слабоволія. Она всячески мѣшала ей разбить свою жизнь и помогала стать счастливой.
Въ Люшонѣ вдругъ невольно всѣ замѣтили въ баронессѣ какую-то большую и странную перемѣну. Она, вѣчно довольная, свѣтски-беззаботная, болтливая и смѣющаяся, стала пасмурна, задумчива, подчасъ тревожна. Иногда она такъ грустно глядѣла, что Эми пугалась за нее… На всѣ вопросы баронесса отвѣчала дѣвушкѣ, что ей это кажется… И Эми вѣрила… Она только чуяла, но не видѣла и не понимала, что около нея начинается драма… И драма ужаснѣе ея собственной.
Съ баронессой вдругъ произошло нѣчто, смутившее ее настолько, что она, быть можетъ, въ первый разъ въ жизни потеряла голову… Она, лишь свѣтски-легкомысленная, но въ жизни разсудительная, практическая женщина, уже въ двадцать лѣтъ владѣвшая собой и гордившаяся силой воли, теперь, подъ-сорокъ лѣтъ, чувствовала, что окончательно теряетъ самообладаніе, готова сдѣлать то, надъ чѣмъ всегда подсмѣивалась всю жизнь, готова идти просить совѣта у кого бы то ни было, готова бѣжать исповѣдаться.
Случилось внезапно въ Босьерѣ нѣчто очень простое, а вмѣстѣ съ тѣмъ невѣроятное, пагубное… Оно казалось, однако, баронессѣ долженствовавшимъ случиться, совершенно естественнымъ. Ей казалось, что она будто предвидѣла и предчувствовала это. Обращаясь мысленно назадъ на свое прошлое, она приходила къ убѣжденію, что теперешнее роковое сочетаніе обстоятельствъ — прямой результатъ всего ея существованія. Да! Это ужасно, но это такъ и должно было случиться.
