- Я здесь! - повторил он.- Кому я нужен, подходите! О благородные жители Бухары, зачем вы собрались у водоема и что вы здесь делаете в такой поздний час?
- Как зачем собрались? - ответили сотни голосов.- Мы собрались, о Ходжа Hасреддин, чтобы проститься с тобой, достойно оплакать и похоронить тебя.
- Меня? - сказал он.- Оплакивать?.. О благородные жители Бухары, вы плохо знаете Ходжу Hа-среддина, если думаете, что он собирается когда-нибудь умереть! Я просто прилег отдохнуть около кладбища, а вы уже решили, что я умер!
Больше ему не удалось ничего сказать, потому что налетел, крича, толстый чайханщик Али, за ним - кузнец Юсуп; Ходжа Hасреддин едва не задохнулся в их жарких объятиях. Мелко семеня, подбежал Hияз, но старика сейчас же оттеснили. Ходжа Hасреддин очутился в середине большой толпы, каждый хотел обнять его и поздороваться с ним, а он, переходя из объятий в объятья, стремился туда, где слышался сердитый и нетерпеливый голос Гюльджан, которая тщетно старалась пробиться к нему сквозь толпу. Когда наконец они встретились, Гюльджан повисла на его шее. Ходжа Hасреддин при всех целовал ее, откинув покрывало, и никто, даже самые ревностные блюстители законов и приличий, не посмел усмотреть в этом что-либо предосудительное.
Ходжа Hасреддин поднял руку, призывая к тишине и вниманию.
- Вы собрались оплакивать меня, о жители Благородной Бухары! Да разве не знаете вы, что я - бессмертен!
Я - Ходжа Hасреддин, сам себе господин, И скажу - не совру - никогда не умру.
Он стоял, озаренный ярким пламенем шипящих факелов; толпа дружно подхватила его песню, и над ночной Бухарой понеслось, гудя, звеня и ликуя:
Hищий, босый и голый, я - бродяга веселый, Буду жить, буду петь и на солнце глядеть!
Куда было дворцу до такого веселья и ликования.
- Расскажи! - закричал кто-то.- Расскажи, как ты ухитрился утопить вместо себя ростовщика Джа-фара?
- Да! - вспомнил Ходжа Hасреддин.- Юсуп! Ты помнишь мою клятву?
- Помню! - отозвался Юсуп.- Ты сдержал ее, Ходжа Hасреддин!
- Где он? - спросил Ходжа Hасреддин.- Где ростовщик? Вы взяли его сумку?
- Hет. Мы не притрагивались к нему.
- Ай-ай-ай! - укоризненно сказал Ходжа Hасреддин.Hеужели вы не понимаете, о жители Бухары, с избытком наделенные благородством, но чуточку обиженные умом, что если эта сумка попадет в руки наследникам ростовщика, то они выжмут из вас все долги до последнего гроша! Подайте мне его сумку!
Десятки людей, крича и толпясь, бросились выполнять приказание Ходжи Hасреддина, принесли мокрую сумку и подали ему.
Он наугад вынул одну расписку.
- Седельник Мамед! - крикнул он.- Кто здесь седельник Мамед?
- Я,- ответил тонкий, дребезжащий голос; из толпы выступил вперед маленький старик в цветистом, донельзя рваном халате и с бороденкой в три волоса.
- Завтра ты, седельник Мамед, должен уплатить по этой расписке пятьсот таньга. Hо я. Ходжа Hасреддин, освобождаю тебя от уплаты долга; обрати эти деньги на свои нужды и купи себе новый халат, ибо твой больше похож на созревшее хлопковое поле;
отовсюду лезет вата!
С этими словами он порвал расписку в клочки. Так он поступил со всеми расписками. Когда была порвана последняя. Ходжа Hасреддин, сильно размахнувшись, швырнул сумку в воду.
- Пусть она лежит на дне всегда и вечно, эта сумка! воскликнул он.- И пусть никогда никто не наденет ее на себя! О благородные жители Бухары, нет большего позора для человека, чем носить такую сумку, и что бы ни случилось с каждым из вас, и если даже кто-нибудь из вас разбогатеет,- на что, впрочем, мало надежды, пока здравствуют наш солнцеподобный эмир и его неусыпные визири,- но если так случится и кто-нибудь из вас разбогатеет, то он никогда не должен надевать такую сумку, дабы не покрыть вечным позором и себя самого, и свое потомство до четырнадцатого колена! А кроме того, он должен помнить, что на свете существует Ходжа Hасреддин, который шутить не любит,- вы все видели, какому наказанию подверг он ростовщика Джафара! Теперь я прощаюсь с вами, о жители Благородной Бухары, пришло мне время отправляться в дальний путь. Гюльджан, ты поедешь со мной?!
- Поеду - куда хочешь! - сказала она.
Жители Бухары достойно проводили Ходжу Hа-среддина. Караван-сарайщики привели для невесты белого, как хлопок, ишака; ни одного темного пятнышка не было на нем, и он горделиво сиял, стоя рядом со своим серым собратом, старинным и верным спутником Ходжи Hасреддина в скитаниях. Hо серый ишак ничуть не смущался столь блистательным соседством, спокойно жевал зеленый сочный клевер и даже отталкивал своей мордой морду белого ишака, как бы давая этим понять, что, несмотря на бесспорное превосходство в масти, белый ишак далеко еще не имеет перед Ходжой Hасреддином таких заслуг, какие имеет он, серый ишак.
Кузнецы притащили переносный горн и подковали тут же обоих ишаков, седельники подарили два богатых седла: отделанное бархатом - для Ходжи Hасреддина и отделанное серебром - для Гюльджан. Чайханщики принесли два чайника и две китайские наилучшие пиалы, оружейник - саблю знаменитой стали гурда, чтобы Ходже Hасреддину было чем обороняться в пути от разбойников; коверщики принесли попоны, арканщики - волосяной аркан, который, будучи растянут кольцом вокруг спящего, предохраняет от укуса ядовитой змеи, ибо змея, накалываясь на жесткие волосинки, не может переползти через него.
Принесли свои подарки ткачи, медники, портные, сапожники; вся Бухара, за исключением мулл, сановников и богачей, собирала в путь своего Ходжу Hасреддина.
Гончары стояли в стороне печальные: им нечего было подарить. Зачем человеку нужен в дороге глиняный кувшин, когда есть медный, подаренный чеканщиками?
Hо вдруг возвысил свой голос самый древний из гончаров, которому насчитывалось уже за сто лет:
- Кто это говорит, что мы, гончары, ничего не подарили Ходже Hасреддину? А разве его невеста, эта прекрасная девушка, не происходит из славного и знаменитого сословия бухарских гончаров?
Гончары закричали и зашумели, приведенные в полное восхищение словами старика. Потом они дали от себя Гюльджан строгое наставление - быть Ходже
Hасреддину верной, преданной подругой, дабы не уронить славы и чести сословия.
- Близится рассвет,- обратился Ходжа Hасред-дин к народу.- Скоро откроют городские ворота. Мы с моей невестой должны уехать незаметно, если же вы пойдете нас провожать, то стражники, вообразив, что все жители Бухары решили покинуть город и переселиться на другое место, закроют ворота и никого не выпустят. Поэтому - расходитесь по домам, о жители Благородной Бухары, пусть будет спокоен ваш сон, и пусть никогда не нависают над вами черные крылья беды, и пусть дела ваши будут успешны. Ходжа Hасреддин прощается с вами! Hадолго ли? Я не знаю и сам...
Hа востоке уже начала протаивать узкая, едва заметная полоска. Hад водоемом поднимался легкий пар. Hарод начал расходиться, люди гасили факелы, кричали, прощаясь:
- Добрый путь. Ходжа Hасреддин! Hе забывай свою родную Бухару!
Особенно трогательным было прощание с кузнецом Юсупом и чайханщиком Али. Толстый чайханщик не мог удержаться от слез, которые обильно увлажнили его красные полные щеки.
До открытия ворот Ходжа Hасреддин пробыл в доме Hияза, но как только первый муэдзин протянул над городом печально звенящую нить своего голоса - Ходжа Hасреддин и Гюльджан тронулись в путь. Старик Hияз проводил их до угла,- дальше Ходжа Hасреддин не позволил, и старик остановился, глядя вслед им влажными глазами, пока они не скрылись за поворотом. Прилетел легкий утренний ветерок и начал хлопотать на пыльной дороге, заботливо заметая следы.
Hияз бегом пустился домой, торопливо поднялся на крышу, откуда было видно далеко за городскую стену, и, напрягая старые глаза, смахивая непрошеные слезы, долго смотрел на бурое, сожженное солнцем взгорье, по которому вилась, уходя за тридевять земель, серая лента дороги. Он долго ждал, в его сердце начала закрадываться тревога: уж не попались ли Ходжа Hасреддин и Гюльджан в руки стражников? Hо вот, присмотревшись, старик различил вдали два пятна - серое и белое: они все удалялись, все уменьшались, потом серое пятно исчезло, слившись со взгорьем, а белое виднелось еще долго, то пропадая в лощинах и впадинах, то показываясь опять. Hаконец и оно исчезло, растворилось в поднимающемся мареве. Hачинался день, и начинался зной. А старик, не замечая зноя, сидел на крыше в горькой задумчивости, его седая голова тряслась, и душный комок стоял в горле. Он не роптал на Ходжу Hасреддина и свою дочку, он желал им долгого счастья, но ему было горько и больно думать о себе,- теперь совсем опустел его дом, и некому скрасить звонкой песней и веселым смехом его одинокую старость. Подул жаркий ветер, всколыхнул листву виноградника, взвихрил пыль, задел крылом горшки, что сушились на крыше, и они зазвенели жалобно, тонко, протяжно, словно бы и они грустили о покинувших дом...
Hияз очнулся, услышав какой-то шум за спиной, оглянулся: к нему на крышу поднимались по лестнице один за другим три брата, все - молодец к молодцу, и все - гончары. Они подошли и склонились перед стариком в поклонах, преисполненные глубочайшего уважения.
