Шмелев делает вывод, что все не так плохо с усыновлением, цитирую:
"Итак, реальное положение дел таково: на семейные формы устройства в 2012 году в семьи российских граждан было передано 58,8 тыс. детей. Из них 6,5 тыс. — на усыновление (эта цифра и попалась на глаза сенатору Петренко), 37,3 тыс. — на безвозмездную форму опеки (попечительства), 15 тыс. — на возмездную форму опеки (попечительства), в том числе 13 тыс. — в приемные семьи, 0,2 тыс. — на патронатное воспитание. Возвращено же в детские дома из числа ранее взятых оттуда сирот было, действительно, около 4500 детей. Но не только и не столько усыновленных, а в основном тех, кого брали под опеку или под патронаж. Т. е. процент возврата равен не 70 % (4500 от 6500), как считают сенатор Петренко и блогеры-ретрансляторы, а в 10 раз меньше — примерно 7 % (4500 от 58800). Причем, усыновленных среди них — единицы (точную статистику сейчас не могу найти, но знаю, что именно усыновленных и удочеренных возвращают крайне редко)".
Конечно, замечательно, что процент оказался не 70, а 7. Но вдумаемся, что испытали эти 4500 (вы произнесите эту цифру медленно вслух) детей, которых бросили дважды! Четыре тысячи пятьсот детей… И это цифры одного только года! Многие ли из них после такого смогут прийти к нормальной жизни?
А вот в рамках моего вопроса о смысле такого разнообразия форм опеки, статья Шмелева дает вполне внятный ответ. Он указывает на то, что усыновленных-то (имеется ввиду официальное классическое усыновление) редко возвращают (далее в статье автор упоминает, что это сложный волокитный процесс), возвращают тех, кого взяли в рамках так называемой "возмездной" формы опеки. Мол, не страшно, этих возвращенцев еще ж не усыновили насовсем, их так, на время брали, посмотреть. Действительно, дети-то должны понимать разницу, что официально их еще не забирали из детского дома! Что тут сложного? Это был испытательный срок. И "родители" его не выдержали. Раз отношения возмездные, то и подход как в магазине: не подошло, извините, возвращаем.
Не стану осуждать этих несостоявшихся родителей и восхвалять тех, кто любой ценой вырастит приемного ребенка в своей семье. Увы, мы работаем с патологией, потому возможно многих позитивных исходов усыновления не видим. Не могу сказать, что классическое усыновление дает больше шансов на то, что от ребенка не откажутся. Увы, вариантов "спихнуть" такого ребенка неофициально тоже много. Часто бывают у нас такие усыновленные, которых отправляют не только в реабилитационные центры на годовое пребывание, но и в школы-интернаты, школы-пансионы (иногда очень даже элитные и платные, и творческие и интеллектуальные). При желании детей всегда можно куда-то отправить, пусть и не обратно в детский дом.
Вопрос в том, что государство, размышляя и создавая проекты в сфере социальной, использует те же технологии, что и в бизнесе. Поставили цель — осуществим цель. Рекламой и финансами стимулировать на усыновление можно тех, кто раньше не рассматривал всерьез вариант взять чужого ребенка. Ведь те, кто действительно хотят его вырастить, они и без рекламы свое желание реализуют.
Законодатели уравнивают детские судьбы с экономической судьбой российского туризма. Можно сагитировать любителя египетского "все включено" таки поехать отдыхать на наш юг. По-разному можно простимулировать: ценами, запретами, обещанным сервисом… Он может даже и поедет на русское Черное море. Правда ехать будет насторожено. Он раньше-то, пока санкций не было, и не задумывался, что на нашем море отдыхать можно. И смотреть он на все будет через призму сравнения. Но ведь есть шанс, что кому-то из таких новоиспеченных туристов наш юг понравится! Да так понравится, что он приедет снова, и вполне себе будет счастлив! Правда, остальные после такой поездки могут передумать… Но что нам до них! Они и сами справятся.
Вот только Черное море никак не пострадает от того, что кто-то в нем разочаровался и больше не приедет. А четыре тысячи пятьсот детей, к которым больше не приедут вернувшие обратно, разочарованные в них родители, вряд ли смогут с этим справиться. И их страдания, выливающиеся в асоциальное поведение, агрессию и наркотики, спишут на плохую генетику или влияние компьютерных игр.
Проводится ли анализ эффективности таких программ? Возможно, вкладывать нужно не в рекламу усыновления и пособия опекунам, а в более продуктивную работу школ приемных родителей, в психологическое курирование таких семей на протяжении всего пути, в формирование у взрослых реального, а не иллюзорного представления о том, что их ждет. Ведь детско-родительские отношения устроены несколько сложнее, чем экономическая модель спроса и предложения. Хочется, чтобы и подход к решению проблемы социального сиротства основывался не только на экономических факторах.
С начала этого года в США произошло 18 случаев стрельбы в школах (http://theguardian.com/world/2018/feb/14). Даже в сводках американских теленовостей не все эпизоды были освещены. В русских же СМИ анонсировали не более трех эпизодов. И проблема не том, что кто-то хочет занизить или скрыть цифры. Проблема в привычности подобных ситуаций в Америке. Освещают лишь те эпизоды, в которых было большое количество жертв.
До недавнего времени русский зритель смотрел подобные репортажи с ужасом, но и со вздохом облегчения: у нас такого нет, это у них там из-за того, что разрешено оружие. Но последние годы открыли глаза: чумой школьных расправ заразилась Россия. Наша статистика не такая жуткая по количеству жертв, но по количеству эпизодов она пугает. Только случаев стрельбы за последние 4 года не меньше 10 (http://tass.ru/info/4533764). Но как часто водится, в набат забили только тогда, когда начались массовые эпидемии школьных расправ.
Однако до сих пор мы не получили хотя бы самые приблизительные ответы на то, почему это случилось, каковы были мотивы, чего смогло добиться следствие в поисках причин и какие перспективы нас ждут.
Конечно же все сведущие и особенно не сведущие в подростковой психике тут же начали предлагать гипотезы. Во многих статьях "по горячим следам" обнаруживается стремление списать происходящее на увлечение компьютерными играми, жестокими фильмами. Но кто выпускает для детей эти видеоигры? Кто рекламирует их? Кто покупает и позволяет своим чадам сидеть часами, аккумулируя свою агрессию? Сколько можно сваливать на подростков, что они такие?! Ведь вырастили их мы. Те самые учителя в школах, на которых они идут с ружьем, их родители, которых подростки игнорируют, служащие бесконечных инстанций, вроде опеки, занятые бесконечной бессмысленной писаниной.
Нынешние подростки — дети двухтысячных. Их родители — дети начала восьмидесятых. Те, на кого девяностые обрушились в разгар их взросления. Обрушились и на годы придавили возможность самовыражения, мысли о выборе, творчество и многое-многое другое. Они росли, вставали на ноги, крутились
