Валерий Алексеев - Паровоз из Гонконга

- В каком это смысле? - удивился Андрей.

- А зачем ты в школу ходишь?

- Стенгазеты рисую, стенды в порядок привожу.

- С какой стати?

- А делать все равно нечего. Кареглазка помолчала.

- То-то я и гляжу, - проговорила она, - вид у тебя не дебильный, значит, что-то здесь не так...

- А в чем, собственно, дело? - Андрей остановился. - Выражайся ясней.

Кареглазка, вскинув голову, весело глядела на него из-под лихого козырька.

- Значит, ты не отстающий? - спросила она.

Школьными успехами в Щербатове хвастаться было не принято, и Андрей лишь пожал плечами. Это произвело на Женечку должное впечатление.

- Понятненько, - сказала она. - Благодарность посольства выколачиваешь. Ну-ну. Рисуй дальше. Только знай, хороший мой, что не те времена, на наглядности теперь далеко не уедешь. Естественный отбор.

- Если естественный - тогда за меня можешь не волноваться, - ответил Андрей.

- Я? За тебя? Волноваться? - Кареглазка засмеялась. - Да кто ты вообще такой?

Они стояли у широких решетчатых ворот, за которыми виднелся сад с подстриженным газоном. Посреди газона в качалке сидел темнокожий человек в расстегнутом офицерском мундире и с большим интересом глядел на спорящих.

- Я бы ответил тебе, кто я такой, - медленно проговорил Андрей, и лунная кровь в его сердце тяжело колыхнулась, - да боюсь, что ты испугаешься. Пойдем, на нас смотрят.

Вскоре путаница переулков кончилась, перед ними открылась широкая площадь. Дети вышли на самую ее середину, на горбатое открытое пространство - и, как это здесь часто случалось, налетел ветер, поднялась ржавая пыль, в небесах заворочалась невесть откуда взявшаяся толстая сине-белая туча, и хлынул плотный ливень. Пока бежали до ближайшего козырька над каким-то административным подъездом - промокли насквозь.

- Черт его знает, где он мотается, - проговорила Женечка, утирая ладонью залитое дождем лицо. - Выбрал дыру, могли бы в Дании жить...

Сейчас она была похожа не на дочку советника, а на простую щербатовскую девку, застигнутую дождем: так же ругалась, не заботясь о подборе слов, так же отфыркивалась и обжимала платье, потемневшее в тех местах, где оно прилипло к телу. Стало видно, что под платьем, кроме ничтожных трусиков, на ней ничего нет.

Вдруг она повернулась к Андрею, взглянула ему в лицо. Золотистые глаза ее блестели, как будто тоже были забрызганы дождем. Волосы промокли, и оттого головенка ее стала маленькая и темная, как, как у рыжего сеттера.

- А ты что губы распустил? - спросила она. - Есть, да не про вашу честь. Достань полотенце.

Андрей исполнил приказание и отвернулся, чтобы не видеть, как она, сунув полотенце за ворот, обтирает плечи и грудь.

- Все равно как голая, все облипло, - приговаривала Кареглазка. - Ну, куда он пропал? Может быть, за Гонконгом поехал?

- Может, и за Гонконгом, - чтобы только ее успокоить, сказал Андрей.

Но, должно быть, это прозвучало недостаточно убедительно, потому что Женечка вдруг перестала обтираться и обошла Андрея кругом, глядя на него, как на чудо света.

- Ой, какой дикий! - нараспев произнесла она. - Ой, какой крутой! Совсем пепа. Ты не знаешь, что такое Гонконг?

- Почему не знаю? - возразил Андрей. - Гонконг - это выписка.

- Правильно, выписка, - сказала Кареглазка. - Вообще-то я Гонконг не очень люблю, ширпотреб, дешевка, лучше выписывать напрямую из фирмы. В фирмах сидят такие лапочки! Представляешь: забыла размер указать... ну, там одного дела. Присылают - как влитое, и приписочка: "Просим нас извинить, но нам кажется, что эта вещь вам будет впору. Примите ее без включения в инвойс как скромный знак нашей благодарности". Хитрецы! Вычислили меня на своих компьютерах. Кстати, "Неккерман" свой летний каталог прислал, скоро будем заказывать. Если хочешь, я тебя подключу. "Неккерман" - это моя любимая выписка, я и приехала к летнему каталогу. Многие у нас так и живут - от выписки до выписки. Ну, так что насчет "Неккермана"?

- Нет, спасибо, - пробормотал Андрей.

Объяснение Женечки не прояснило картину, он так ничего и не понял. Ясно было только одно: это - совсем другая жизнь. Совсем другая. Вникать в нее - позабыть обо всем остальном. Все равно что учить язык суахили.

- А ты тоже от выписки до выписки? - спросил Андрей.

- Конечно, ответила Кареглазка. - Я же выездная. Как говорит папончик, на чью-то беду.

- В Москве, наверно, из "Березки" не вылезаешь? - усмехаясь поинтересовался Андрей.

Сам он в столичную "Березку" не заходил: ждал маму Люду у выхода. Ему запомнились окна, затянутые пустой холстиной (ну, хоть бы написали на ней для виду: "Храните деньги в сберегательной кассе"), и девочки, снующие взад и вперед, все миловидные, неуловимо похожие, с тупенькими носиками и остренькими глазками, раскрашенные, как жужелицы: тронь взлетит и с фырчанием унесется.

- Ну, прямо, - пренебрежительно сказала Кареглазка. - Вся торговля одета из "Березки". "Березка" - это для таких, как ты.

Она усмехнулась и добавила:

- Извини.

Ох, как легко ей давалось это "извини".

- Ну, хорошо, - сказал Андрей, - это пока твой отец выезжает. А как на пенсию уйдет?

- Папончик у меня еще молодец, - беспечно ответила Женечка.

- Но рано или поздно...

- Рано или поздно - выйду замуж за фирмача. Лучше за новозеландца.

Кареглазка сказала это так спокойно, что Андрей отшатнулся. Как будто она окаменела у него на глазах, обратилась в соляной столб.

- А что? - засмеялась Кареглазка, приближая к нему лицо и открывая ровные голубоватые зубки. - Не за тебя же, убогого! Алый шелк - рыбий смех - новый почин.

Андрей ошеломленно молчал. Ливень между тем настолько усилился, что все вокруг стало мутно-белым, у самых их ног заплескался поток желтопенной воды, в котором, кружась, уносились к океану мириады голубых цветов.

- Не понимаю, - проговорил Андрей, - почему за новозеландца лучше. Круглый год ходить вниз головой...

- Ну, раз уж ты такой патриот своего полушария, - сказала Кареглазка, - то отвези меня домой. Я замерзла.

Губы у нее и в самом деле стали сиреневыми.

Андрей огляделся. На площади не было ни души, только у соседнего здания жались к стене несколько женщин с плетеными сумками, да из переулка на Площадь Единства медленно выплывал большой темно-синий автомобиль с широким бампером: именно выплывал, подымая коричневые волны воды. Номер у него был белый, дипломатический. "Бог простит" - сказал себе Андрей и, выскочив из-под навеса на мостовую, бросился наперерез, выставляя большой палец правой руки, как это делал Ростислав Ильич.

К его удивлению, автомобиль остановился. Водитель, наклонившись, протянул руку и открыл переднюю дверцу. Это был африканец, круглолицый, улыбчивый, в ярко-синем, под цвет своего "вольво", костюме с пурпурным галстуком.

- Мэй ю гив ас э лифт? - произнес Андрей заранее заготовленную фразу и указал рукой на стоявшую под козырьком Кареглазку.

- Шуар! -улыбаясь, ответил африканец.

- Ну, ты даешь, - сказала Кареглазка Андрею, усаживаясь. - В Моршанске все так умеют?

В машине было мягко, сухо и тепло, мерно работали "дворники", разгонявшие по зеленоватым стеклам широкие потоки воды. Африканец оказался очень разговорчивый. Он посетовал на непредсказуемую погоду, похвалил английский язык юной леди и справился, откуда молодые люди прибыли. Женечка ответила, что из Финляндии. Потолковали о суровой северной зиме, о катании на лыжах и на коньках. Вопрос о том, какие фрукты растут в Финляндии, Кареглазку не смутил. Она ответила в том смысле, что фрукты-то есть, однако их названия не переводятся на английский. Африканец сочувственно покачал головой: надо же, это ж надо.

Андрей в разговоре не участвовал. Ему было горько, как будто его обобрали - да еще надсмеялись.

Тут африканец бросил на него веселый взгляд через плечо и спросил:

- Брат и сестра?

Кареглазка ответила отрицательно: признавать мальчика из Щербатова своим братом она не хотела.

Когда миновали многоэтажный центр и въехали в район дипломатических миссий и вилл, дождь уже кончился, и за кромкой уходящей тучи влажно поблескивало солнце. К самому офису Кареглазка подъезжать не захотела, попросила высадить их на углу.

- Спа-си-бо, - произнес Андрей, когда они стали вылезать из машины. Кареглазка метнула на него гневный взгляд, но он сделал вид, что ничего не заметил.

- Спа-си-бо, ха-ра-шо! - радостно проговорил африканец. И добавил по-английски:

- Как прекрасны эти скандинавские языки! Когда он уехал, Кареглазка холодно осведомилась:

- Ты нарочно? Или все-таки умственно отсталый?

- Не вижу причины стесняться, что я из Союза, - ответил ей Андрей. Ты в Новую Зеландию, а мне - домой.

Но Кареглазка его уже не слушала. Раздувая ноздри (в точности как советник), она глядела куда-то поверх его плеча, и глаза ее мстительно щурились. Андрей обернулся: белая "королла" Виктора Марковича как ни в чем не бывало стояла возле офисных ворот.