мужской силе была крайне неравнодушна. Она была одной из почитателей Правила Первой Ночи. То есть как какой парень 13 лет и старше женился, то она сразу же после венчания брала его к себе в опочивальню и пользовала его до такой степени, что к исполнению своих супружеских обязанностей мог приступить только на следующую ночь. И победная простыня над избой молодых вздымалась только через сутки. Но на невесту никто бочку не катил, потому что про нрав помещицы все знали доподлинно.
И так это тянулось довольно много лет. Пока одна молодая девка 12 лет, Ираида, не повенчалась с суженым-ряженым Антоном, сыном Гордеевым, 14 годков. И любовь промежду ними была сильная. Но только на звезды любовались и изредка за ручку ручкались. Уж больно горд был Артем, сын Гордеев. Целомудрие свое очень сильно берег и пестовал.
Но вот сразу после жатвы и обмолота, когда все зерно было смолото на мельнице Кузьмы Прокопыча, они и повенчались в деревенской церквушке Св. Ильи Пророка, и после застолья молодых повели на свадебное ложе. Ираиду – на свое, а Артема повели к Пелагее Никитишне.
Ну, что вам сказать… Поутру после той ночи Артем позора не вынес и повесился на вожжах в барской конюшне.
А Ираида, лишившись своей любви, собрала всех девок и баб на деревне и казнила Пелагею Никитишну лютой казнью.
С тех пор прошло много лет, я бы даже сказал – больше, чем много. Изгаляние Пелагеи Никитишны над своими крепостными как-то из народной памяти повыветрилось, а лютая казнь запомнилась. Казни вообще запоминаются лучше. Они как-то повеселее будут. И вот местные церковные люди и канонизировали Пелагею Никитишну как страстотерпицу. (Не погрешив против истины, между прочим.)
А потом храмы Св. Пелагеи Никитишны пошли-поехали по-вдоль течения реки Харонь.
И бич откинулся на спинку стула. И выпил еще коньяка и закусил пятым видом долмы. Он был чрезвычайно горд собой. Он не просто домогался похмелки, а заработал ее своей историей. И все с ним согласились. А Марусенька, девушка эмоциональная, взяла даже Нупидора за руку и слегка прослезилась.
– Ну, а теперь, господа, я могу проводить вас до церкви Святой…
Никто из наших как-то не сразу врубился, зачем им идти в церковь – что они, церквей не видали? Вон они по всей России в шаговой доступности. И тут Михаил Федорович, человек мудрый, предложил:
– А давайте, други мои, повенчаем Марусеньку и Нупидора – чем не пара?
И ни у кого это предложение не вызвало отторжения. И они пошли в церковь Св. страстотерпицы Пелагеи Никитишны. И отец Иоанн (Цинцин Цин) повенчал молодых, а пастух Лель-Лели-Лель сыграл им на оборзелке «Свадебный марш» Мендельсона. Какая же русская свадьба без Мендельсона? И какая же Россия без пастуха?
И все вернулись в ресторацию «Бигшиномонтаж» на свадебный пир.
А потом Марусенька и Нупидор взошли на брачную софу…
И Клоп не тронул их. У него брачные ночи с Клопихой продолжались.
А потом Марусенька закричала. Как до того не кричала никогда. И сама удивилась.
– У нас будет сын!!! – крикнул Нупидор.
И Клоп очнулся. А так как за время соития с Клопихй он да и она изрядно оголодали, то они от всего сердца тяпнули молодых. Но те этого даже и не заметили.
А застолье в ресторации «Бигшиномонтаж» шло своим чередом. Как в лучших домах русских олигархов в Лондоне, после всяческих ед было подано портвейновое вино из Порты. Не бывшей турецкой Порты, а Португалии. Из кофий тоже из Порты, но уже из турецкой. И размягший Калика поспрошал бича:
– А как ты, мил человек бич, достиг такого бичистого вида, что на тебя такое нашло, то ись как это все приключилось, как…
– Короче, – прервал слегка заплутавшего в словах Калику Михаил Федорович, – каков генезис твоего нынешнего состояния?
И бич головою поник поначалу, а потом головою воспрял и рассказал свою историю.
– Недолгим будет мой рассказ. Значит, когда наступили Великие и Ужасные Девяностые, когда привычный ход вещей рухнул, надобность в моей профессии отпала. А был я кандидатом философских наук в области футурологии. И занимался исследованием о Среднесибирском комсомоле в начале ХХI века. А тут наука в стране рухнула. И я стал возить товары повседневного спроса из Китая в Среднесибирск, и сейчас в них ходят и их носят все несостоявшиеся комсомольцы ХХI века. А потом мне это стало скучно. Я вспомнил свою футурологическую профессию. И вот… – прочистил бич горло коньячевским с портвейновым вином, запив все это кофием, – а потом собрал все скопившиеся денежки, собрал необходимые для моего проекта предметы, купил билет на фрегат «Баллада» и отправился на Дальний Восток… И высадился на берегу в одном красивом месте. Оно как раз подходило для осуществления моего замысла. Места, где возродится комсомол ХХI века. Место великой утопии, город Утопическ. Куда от суматохи буден девяностых соберутся комсомольцы всей России.
– Так это вы ее снесли?! – воскликнул Михаил Федорович.
– Что снес? – не понял бич.
– Чайную с пирогами с тайменем, под которые так хорошо шел ханшин? Зачем?!
– Не место пирогам с тайменем под ханшин в комсомольской утопии, – и бич печально замолчал.
– Так, – сказал Аглай Трофимыч, – а почему вся эта замечательная затея рухнула? Я вам спрашиваю?
– А потому, что когда в девяносто первом рухнула партия, то кому на хрен нужна ее смена? И комсомольцев, соответственно, не осталось. Комсомольцы поглавнее ушли в бизнес, помельче – остались с народом. Где мой народ, к несчастью, в то время был. – И обратно поник головой.
– Что-то я не понял, – нахмурил брови Михаил Федорович. – А зачем «Утопическ»?
– А как еще? – слегка оторопел Бич.
– Назвал бы красивее: Город Солнца, к примеру.
– Это неразумно. Не может быть Город Солнца на земле, где день сменяется ночью. Когда солнца на небе нет.
И все с ним согласились. Тем более что «Город Солнца» уже где-то был. В книгах.
– А как, мил человек бич, ты в Дальневостокске оказался? – поинтересовался Калика.
– А вот этого я не помню. Помню, что выпил весь оставшийся после сноса чайной ханшин, выкинул протухшие пироги с тайменем, заснул на берегу Харони в несостоявшейся Утопии, а проснулся в реальном городе Дальневостокск.
И все как-то легко согласились с такой версией жизненного пути. Михаил Федорович сам когда-то в доисторическое время праздновал в ресторане «Сахалин» Южно-Сахалинска один из каких-то дней недели и в малом рассудке оказался в порту Корсакова, где его выкинули с судна
