Маленьким выдумывают ласкательные и забавные клички!
И у меня никогда не хватало духа протестовать и потребовать, чтобы он меня так не звал.
Я боялся показаться мелочным, глупообидчивым и вздорно требовательным.
Как же меня звать? «Родитель»?
Итак, тогда «папахен», посидев минут десять, ушёл.
И когда за мной закрылась дверь, — я с горем услышал, как шум, смех, спор снова поднялись там, у них…
Ведь не подслушивать же мне было у двери!
На днях я, наконец, не выдержал и сказал моему сыну:
— Ваня, нам надо с тобой объясниться!
Он рассмеялся.
— Что это ты, папахен? Как в пьесе! «Объясниться». Это в современных пьесах очень принято это выражение! Жена подходит к мужу, муж к жене, отец к сыну: «нам необходимо объясниться»! «Объясниться насчёт наших настроений». Итак, насчёт каких же «настроений» угодно тебе, папахен, «объясниться». Объясняйся! Настроенный сын твой тебя слушает!
Я заметил:
— Не смейся. Я говорю серьёзно. Речь идёт о твоём духовном «я». О твоих мыслях, верованиях. Я — твой отец и хотел бы…
Он стал вдруг совершенно серьёзен.
— Ах, это вот о чём. Отец, я сам хотел поговорить с тобой об этом. Неужели ты думаешь, я не замечаю, как ты беспокоишься, волнуешься, тревожишься.
— Ну, и что же?
Сын обнял меня.
— Отец. Ты уверен, что я тебя люблю? Уверен? Ну, и всё. И будет с тебя.
— Но я хотел бы…
— Ты хотел бы, чтобы твой сын был точной твоей копией? Желание всех родителей! Чтобы я и сейчас, двадцатилетний юноша, думал, чувствовал, видел как ты, мой пятидесятилетний старичок? Да? Чтоб был твоим точным образом и подобием. Но подумай, папахен, что было бы с миром, если бы дети представляли собой точное, второе издание их отцов. Ведь мир не двинулся бы никогда ни на шаг. Если б Каин и Авель были во всём точными копиями Адама и Евы, — мы и по сию пору ходили бы в одежде из листьев!
— Ваня, мне не до шуток.
— И я не шучу, отец. Смотри. Первый и величайший из творцов — Сам Творец. Он создал человека по образу и подобию Своему, но дал ему свободную волю. «Дальше будь тем, чем хочешь». Ты добрый и честный человек. Довольствуйся тем, что я буду тоже добрым и честным человеком на всяком пути, который себе изберу. Изберу сам, свободно!
— Ага! И я, по-твоему, не имею права участвовать…
— В выборе пути для меня? В выборе образа мыслей? В выборе симпатий, антипатий? В выработке взглядов? Но какой же совет ты можешь мне подать? Я его знаю заранее. «Будь таким, как я». Все родители скажут одно и то же. Знаешь, папа, мне кажется, что матери любят своих детей более осмысленной любовью, чем отцы. Мама, например. Она очень любит меня и довольна тем, что я на неё похож. Что у меня её нос, её глаза, её брови. Но ведь она не требует, чтоб я во всём уже был совсем, как она. Чтоб я носил юбки, длинные волосы…
— Ты смеешь смеяться надо мной? Мальчишка! Дрянь!
Я был взбешён. Мне хотелось сказать ему что-нибудь обидное, злое, заставить его страдать.
— Слушай ты, мальчишка!
Его лицо было полно досады. Он пожал плечами.
— Добавьте ещё: «неблагодарный»!
— Да, да! Неблагодарный! Я в своё время был таким же, как и ты! И так же отвечал своему отцу. Но мой отец был крепостник. Это было другое время. Я не знаю, чем теперь увлекаетесь вы, — мы естественными науками. И там искали законное общежитие. Когда отец заметил мне, что я не таков, каким он хотел бы меня видеть, — я ответил ему «умной» тирадой. «Человек самое нелепое из существ, потому что он единственное, которое желает во что бы то ни стало уклониться куда-то в сторону от законов природы. Посмотрите, во всём животном мире, — родители пекутся о детях до тех пор, пока дети не окрепли физически. А дальше лети, беги, ползи куда хочешь!» Мой отец заплакал: «Что же, ты хочешь, чтоб мы жили, как животные?» Для меня это были смешные слёзы. «Слёзы ретрограда». И вот теперь это мне наказание за тогдашнее! В сыне я наказан за отца.
Он снова пожал плечами.
— Ты сам говоришь. Из поколения в поколение повторяется одно и то же.
— Да, да! Одно и то же! Неблагодарность, это — единственное, на что мы можем, должны рассчитывать от детей. Растить их, холить, лелеять, работать на них, не спать из-за них ночей от тревоги, — и в один прекрасный день получить за всё, за всё в отплату, в награду — неблагодарность!
— Если это всегда, со всеми отцами, — значит, это закон жизни! Его же не прейдёши.
— Слушай же ты! Выросший щенок! Вот тебе моё проклятие!
Я не помнил себя, что говорил.
— Вот моё проклятие! Придёт день, придёт час, — и как я теперь к тебе, как мой покойный отец ко мне, так и ты обратишься к твоему сыну. С теми же словами. И твой сын отплатит тебе за меня. Он скажет тебе: «Не твоё дело!» И это будет местью за меня.
Сын улыбнулся смело и вызывающе:
— Ну, и пусть! Пусть скажет: «Не твоё дело!» Я отвечу ему: «Да, ты прав. Это, действительно, не моё дело!»
Слёзы душили меня.
— Нет, врёшь, врёшь, мальчишка! Тогда старый, со слезами в горле, ты не ответишь этого… ты не ответишь… не ответишь… Ты тоже заплачешь…
Сын кинулся передо мной на колени.
— Папа… Папа…
Я отвернулся и ушёл.
Мне надо было проходить через комнату моей старухи.
— Что вышло? — обеспокоилась она.
— Пойди к твоему сыну! — крикнул я ей.
Она пожала плечами:
— Не говори глупостей!
Но неужели сын прав?
И то, что мы называем «неблагодарностью детей», есть только непреложный закон жизни?
Ах, Господи Боже мой! Ты мне уголовный фрак подаёшь! Дай тот, который по гражданским делам… постарее. Ну, вот! Слава Тебе Господи… До свидания, цыплёночек! Обедать? Нет, обедать буду в Эрмитаже. Да разве же ты забыла? Татьянин день сегодня… Да мне бы и самому, признаться, не хотелось, да неловко… традиция, знаешь… Нет, нет, нет! Духов не надо. Праздник демократический! Молодёжь, понимаешь, горячая… Ну, и выпившая. Слово им скажу Может, качать будут. Услышат, что от меня духами, — могут бросить… Да нет, душечка, не беспокойся. Теперь какая «Татьяна»? Теперь, строго говоря, и никакой Татьяны-то нет. Так! Традиция!.. Ах, прежде? Это действительно! На пальму лазал, это — верно. И в бассейне купался! Всё помнишь?.. Нет, теперь! нет! Теперь не то!.. Да ей Богу же, ни в одном глазу!.. Рано! Рано!.. Ну, какие там певицы!
— Онисим, в Эрмитаж. Да не в театр, дура. В ресторан… Можешь ехать домой. Меня не дожидайся.
— Здравствуй, Герасим!.. И тебе также!.. Тьфу, то бишь, спасибо, спасибо, голубчик. А много празднующих-то? Ого! И Иван Иванович уж здесь? И Пётр Петрович? А Семён Семеныч? И Семён Семеныч?! Чёрт, вечно опоздаю. Отдельно положи! Отдельно! Смотри, не перепутай! Соболья. То-то!
— Иван Иванычу! А, Семён Семеныч! С праздником, коллега! С Татьяной-с, Пётр Петрович, с Татьяной-с. Да, как вам сказать?! Года два ещё, пожалуй, протянется! Конкурсное дело оно… Кто это, Козьма Прутков, кажется, ещё сказал: «две вещи трудно окончить, раз начав делать: вкушать приятную пищу и чесать, когда чешется». А конкурсное дело, оно всегда чешется. Хе-хе! Шутник, Никифор Фёдорович. За ваше-с!
— Мне бы, собственно, не следовало. У меня, знаете ли, Остроумов нашёл… За ваше-с!.. Я Виши пью.
— Сеня! Голубчик! Лет-то, зим-то сколько! Постарел-то как! Ай-ай-ай! Да неужели учительствуешь? Ах, бедняга, бедняга! А юриспруденцию по боку? Не повезло? Географию преподаёшь? А! Жизнь-то как! Как разметала? А? С удовольствием, брат, выпью! Со старым-то закадыкой?! Вот рекомендую, брат, салат Оливье. Это из дичи. Да ты это не отбрасывай! Это, брат, трюфель! Да ты съешь, съешь. Хорошо? То-то и оно-то! Чеаэк! Рейнской у вас лососины нет? Ах, география, география! Вот рекомендую! Каждый, братец ты мой, слой своим жирком переложен. Так сказать, не рыба, а бутерброды, самой природой приготовленные! Рекомендую. Поесть? Поесть люблю. А прежде? Челыши помнишь? А Петька? Кирсанов Петька! Весёлый был малый, горячая голова! Где теперь Петька?! Ах, жизнь, жизнь, всех пораскидала! Выпьем за молодость, за Петьку! Да неужто он? Этот? Лысый? Петь… Петя! Господи! Господи!
Ах, вы в газетах пишите? Ну, и как это… то есть, я хотел сказать… в смысле заработка… ничего?.. Pardon[49], мне вот с председателем надо…
Как изволите видеть… Покорнейше благодарю, и жена! Ваше превосходительство, выпьем!.. Татьянин день!.. Ну, что такое рябиновая? Ваше превосходительство, казённой? Все мы казённые, и водка казённая! In vino veritas[50]! И правда казённая! А это, ваше превосходительство, Сеня. Закадыка мой, ваше превосходительство! Сеня! Географию учит! А? Ваше превосходительство? Россия-то? Силы на что тратятся? А? Силы, — и географии учат! Ваше превосходительство, ещё рюмочку! Одну! За силы, за гибнущие силы! А?
Ушёл, — и чёрт с ним. Бюрократия. А я свободной профессии! Свободной и наливай водки! Свободной, мне ни к кому подлизываться не надо! Нет, брат, шалишь, меня не перервёшь! Свободной! Сеня! Г. Кирсанов!.. Пётр… Пётр… Как его по отчеству?.. Вы хоть и враждебного лагеря, но выпьем! За старое! За молодость! За Alma mater[51]! Дай Бог, чтоб её традиции вы высоко несли и в журналистике! Чтоб и на этом пути вы не забывали!.. Да вы не обижайтесь! Печать, это — святое дело! К ней нужно дотрагиваться чистыми руками! Чистыми-с! Чистыми-с! Вам говорит старый студент! Старый студент Московского университета!.. И буду себя бить в грудь! И никакого скандала… И выпьем. И вот я тебя поцеловал, и его поцелую. И закушу колбасой.
