— Ты хочешь, чтобы ее отпустили къ этому купцу ея! — спросилъ онъ, нѣжно лаская Катерину Андреевну.
— Да. Она мнѣ все во снѣ снилась, и мнѣ жаль ее. Она не виновата ни въ чемъ. Отпусти ее, мой милый.
— Да все, что тебѣ угодно, будетъ сдѣлано, моя радость, а только я думалъ, что ты особенно должна ненавидѣть теперь всю эту породу. Ты ангелъ, ты святая у меня!..
Но Павелъ Борисовичъ ошибался.
Не чувство доброты заставляло Катерину Андреевну отпустить Надю, не смягчилось сердце красавицы во время болѣзни, нѣтъ.
Она, придя въ себя, только и думала о томъ, взята ли Наташа, арестована ли она, будетъ ли она наказана по заслугамъ? Эти недобрыя мысли волновали ее, и если она желала отпустить Надю, то по чувству какого-то суевѣрнаго страха. Ей казалось, что именно эта дѣвушка принесла имъ несчастіе и что если она не будетъ отпущена, то послѣдуютъ еще новыя несчастія. Павлу Борисовичу она ничего про это не сказала и похвалы его приняла, какъ заслуженную дань, нѣжно ласкаясь къ нему и представляясь растроганной.
Когда Катерина Андреевна настолько окрѣпла, что ей было разрѣшено покидать не надолго постель, она разспросила обо всемъ.
Разбойники были переловлены почти всѣ, бѣжать удалось очень немногимъ. Всѣ повинились и ждутъ по острогамъ своей участи. Въ острогѣ сидитъ заключенная въ одиночную камеру и Наташка. Она обличена, какъ руководительница шайки, всѣ улики противъ нея, да она и не отпирается, она созналась во всемъ.
Павелъ Борисовичъ не сказалъ Катеринѣ Андреевнѣ о томъ, что Наташа на допросѣ разсказала о своемъ намѣреніи замучить барыню до смерти, что и было главной цѣлью нападенія на усадьбу.
Въ свою очередь не разсказала ему Катерина Андреевна о пощечинѣ. Эта пощечина все еще словно горѣла у ней на лицѣ и жгла ея щеку.
— Что же будетъ съ Наташкой? — спросила она у Павла Борисовича, не смотря на него.
— Ее накажутъ кнутомъ на площади и, если она переживетъ наказаніе, сошлютъ на каторгу. Она вѣдь обвиняется въ разбоѣ, въ покушеніи на жизнь и какъ участница убійцъ поджигателей. Неужели тебѣ и ея жаль, Катя?
Катерина Андреевна вздохнула.
— Да, Поль. Это вѣроятно ужасно переносить такое наказаніе!
— Она заслужила его!
Чтобы перемѣнить этотъ разговоръ, Павелъ Борисовичъ разсказалъ обо всемъ томъ, что произошло во время болѣзни Катерины Андреевны. Дѣло о смерти Луки Осиповича Коровайцева кончено, и Катерина Андреевна имѣетъ полное право выходить замужъ. Освобожденъ отъ суда и Черемисовъ, который представленъ теперь къ наградѣ за геройскую защиту Скосыревскаго дома и за поимку шайки разбойниковъ. Черемисовъ согласился взять у Павла Борисовича денегъ подъ заемное письмо, покупаетъ имѣнье у нихъ въ уѣздѣ и на первыхъ же дворянскихъ выборахъ будетъ избранъ дворянствомъ единогласно исправникомъ. Мимолетная, хотя и сильная страсть къ Надѣ у него прошла, и онъ увивается уже за хорошенькой дочерью помѣщика Полтева и пользуется взаимностью. По всему вѣроятію дочка Полтева будетъ исправничихой; ее ужъ такъ и зовутъ родные и подруги.
Переговоривъ обо всемъ этомъ, Павелъ Борисовичъ и Катерина Андреевна рѣшили немедленно переѣхать въ Москву, — усадьба опротивѣла Катеринѣ Андреевнѣ, - обвѣнчаться безъ особой торжественности и сейчасъ же послѣ свадьбы уѣхать за границу.
Вскорѣ послѣ этого готовился къ свадьбѣ Иванъ Анемподистовичъ Латухинъ. Совсѣмъ было пропалъ и погибъ молодой купецъ послѣ горя, которое обрушилось на него, но его спасла религія, которая спасаетъ всегда вѣрующаго русскаго человѣка.
Поручивъ дядѣ Игнату увезти Надю и узнавъ о пораженіи разбойниковъ, Иванъ Анемподистовичъ окончательно упалъ духомъ и запилъ «мертвую». Онъ погибъ, думалось ему. Разбойники, конечно, покажутъ на допросѣ о его соучастіи съ ними и ему грозятъ судъ, позоръ, ссылка, можетъ быть, и плети. Напиваясь съ утра, Иванъ Анемподистовичъ каждую секунду ждалъ полиціи, ареста, страдалъ и мучился, какъ человѣкъ приговоренный къ смерти. Вино мало помогало ему. Напившись до полнаго забвенія, онъ засыпалъ тяжелымъ тревожнымъ сномъ и его душилъ кошмаръ, а когда хмѣль проходилъ, — наступало невыносимо тяжелое состояніе, и бѣдный Латухинъ думалъ о самоубійствѣ. Мысль эта все чаще и чаще являлась у него, и вотъ въ одну непогожую, дождливую ночь онъ, напившись въ какомъ то кабакѣ, пошелъ по Москвѣ-рѣкѣ съ ясно опредѣленною цѣлью покончить съ собою. Онъ выбралъ крутой берегъ за Симоновымъ монастыремъ и побрелъ туда. Дождь промочилъ его до костей, вѣтеръ сорвалъ съ него шляпу и унесъ куда то въ поле, а онъ все шелъ и шелъ. Вотъ и облюбованное мѣсто. Иванъ Анемподистовичъ подошелъ къ самому краю крутаго и глинистаго берега и глянулъ на рѣку. Глухо шумѣла она и плескалась; уныло завывалъ вѣтеръ.
— Господи, пріими духъ мой! — проговорилъ Иванъ Анемподистовичъ. — Прости мнѣ, Господи, прегрѣшенія мои! Великъ грѣхъ самоубійства, но нѣтъ мнѣ спасенія, нѣтъ и надо покончить съ собою!
Въ эту самую минуту на колокольнѣ Симонова монастыря ударили къ заутренѣ.
Дрогнулъ весь самоубійца и отпрянулъ отъ берега.
Торжественно и величаво гудѣлъ колоколъ среди вѣтра, и звонъ разносился далеко, далеко, разглашая вѣсть о молитвѣ, о спасеніи, будя надежду и радость.
Иванъ Анемподистовичъ упалъ на колѣни и склонился головою до холодной сырой земли.
— Прости меня, Господи, прости окаяннаго и прими мою покаянную молитву! — съ рыданіями молился купецъ. — Дай мнѣ силы понести крестъ, посланный Тобою, а я не посягну болѣе на жизнь свою, которую Ты даровалъ мнѣ, и безропотно приму мой жребій!
Иванъ Анемподистовичъ всталъ и быстро пошелъ къ монастырю. Онъ отстоялъ тамъ заутреню, раннюю обѣдню. Вернулся домой Иванъ Анемподистовичъ блѣдный, измученный, но покойный.
Онъ поклонился матери въ ноги, попросилъ у нея прощенія за свое «безпутство» и объявилъ, что пить болѣе не будетъ никогда. Съ этого же дня онъ принялся за дѣло и началъ приводить въ порядокъ пошатнувшуюся было торговлю, чтобы оставить ее въ полномъ порядкѣ, если придется идти въ Сибирь за соучастіе съ грабителями, но опасеніе это пало на другой же день. Къ Ивану Анемнодистовичу явился чиновникъ отъ губернскаго прокурора съ приглашеніемъ къ послѣднему для дачи показаній по поводу оговора одного изъ пойманныхъ на грабежѣ помѣщика Скосырева разбойниковъ. Парень этотъ, единственный изъ всѣхъ, показалъ между прочимъ, что Латухинымъ были выданы деньги убитому предводителю шайки Игнату, для успѣшной организаціи шайки.
Объявивъ объ этомъ, чиновникъ сообщилъ, что онъ можетъ дать Ивану Анемподистовичу очень полезный совѣтъ, чтобы выпутаться изъ непріятной исторіи.
— Ради Христа помогите, — земно поклонился Иванъ Анемподистовичъ.
Чиновникъ засмѣялся.
— Ради Христа нищимъ помогаютъ, купецъ, а вы не нищій, — сказалъ онъ.
— Батюшка, бери, сколько хочешь!
— Ну, на всякое хотѣніе есть терпѣніе, господинъ купецъ. Захочу-то я, можетъ, и очень много, да ты не дашь, а вотъ триста рублей ассигнаціями пожалуй.
Иванъ Анемподистовичъ немедленно вручилъ просимую сумму, и чиновникъ научилъ его.
— Скажите вы, государь мой, — говорилъ онъ, — что пришли къ вамъ невѣдомые люди, и, назвавшись посланными отъ помѣщика Скосырева крестьянами, просили у васъ отъ имени того помѣщика еще денегъ за купленную вами крѣпостную дѣвицу, а вы, по легковѣрію, деньги тѣ выдали. Вотъ вамъ и все.
Иванъ Анемподистовичъ такъ и показалъ. Такъ какъ репутація его была совершенно безупречна и въ прошлой жизни его не встрѣчалось и малѣйшаго пятнышка, могущаго его компрометировать, то онъ отъ всякаго слѣдствія былъ освобожденъ, тѣмъ болѣе, что въ палату уголовнаго суда была получена отъ гвардіи поручика Скосырева бумага, въ которой помѣщикъ этотъ отказывался отъ всякаго преслѣдованія купца Латухина и бывшаго своего управляющаго Бушерина за купленную обманомъ крѣпостную дѣвку Надежду, «каковая дѣвица Надежда», — такъ заключалась бумага, — «препровождается къ купцу Латухину, какъ вольная и пожелавшая вступить съ тѣмъ купцомъ въ бракъ».
Для объявленія этой бумаги Иванъ Анемподистовичъ былъ вызванъ въ палату.
Онъ не вѣрилъ ушамъ своимъ, когда секретарь читалъ ему эту бумагу.
— Что, купецъ, рехнулся отъ радости? — засмѣялся секретарь. — Поздравляю тебя, братъ, поздравляю, и «на сухую» не отдѣлаешься, — обѣдъ за тобой въ рестораціи.
— Батюшка, ваше благородіе, да что же это такое? — говорилъ Иванъ Анемподистовичъ. — Да какъ же это?
— А вотъ такъ. Знать, помѣщикъ то струхнулъ отъ нападенія порядкомъ и хочетъ теперь за спасеніе своей жизни отъ грозящей смерти добрыя дѣла дѣлать.
— А гдѣ же… гдѣ же Надя то?
— Ну, ужъ этого я не знаю. Да не бойся, получишь теперь свою Надю. Ступай домой и жди, а на счетъ обѣда помни. Мы прямо въ ресторацію придемъ, обѣдъ закажемъ, цымлянскаго спросимъ, а платить за тобой пошлемъ.
