Ягнич как-то сразу сблизился с первым шахтером.
Рабочие люди, они поняли друг друга с полуслова, посредника им не требовалось, потому что между людьми такого склада и опыта сама жизнь становится посредником. Лайба шахтера заинтересовала. Собственно, от старой лайбы теперь тут мало что осталось. За эту рабочую зиму судно подросло, выпрямило свои борта-плечи, как бы поднялось над самим собой, обрело иные, более плавные, обтекаемые формы, являло теперь собой вид чего-то очень небуднично го. Давно ли было почти утилем и вот воскресло, как феникс из пепла!-Все обшито красным (или под него имитированным) деревом, оснащено пусть условными, но все же орионовскими снастями и колесом-рулем наверху, пушками, смело торчащими из бортов во все стороны, гроздьями покрашенных в черное якорных цепей... Есть на что поглядеть. Своеобразной душой судна была мифическая вырезанная из белого явора русалка-нимфа (Оксенова работа), устремленная лицом к морю, к ветрам. Русалка на носу корабля в своем порыве чем-то напоминала летящую ласточку - создавалось впечатление, будто она вылетает из груди корабля, лишь на миг застыла в полете, вся в устремлении вперед. И самое судно словно бы затаило в себе движение, неукротимую энергию: кажется, вот-вот сдвинется с места со всеми своими якорями и русалкой и ринется в море навстречу невидимым бурунам... Нет, не узнали бы рыбкомбинатовские хозяйственники свою списанную на металлолом промысловую единицу, которую так преобразила, одела в дивные праздничные одежды Ягниче ва фантазия.
Новый друг орионца, шахтер, чей штрек где-то там, под заповедной степью, под конезаводом, хоть и не считал себя авторитетом в морском дело, однако же сразу оценил, какой немалый объем работы был тут выполнен, каких изобретательных усилий стоило, чтобы, начав почти с нуля, привести в исполнение замысел, продиктованпыи новым назначением судна. Сказать честно, мало кто из строителей представлял, какой облик обретет старая лайба после перестройки. Собственно, образ ее каждому виделся на свой лад: начальнику строительства она представлялась так, прорабу этак, а Ягнич уже тогда, вероятно, видел в своем будущем детище нечто свое, сокровенное, только его фантазии доступное... Видел в целом, а каким оно предстанет в деталях и как примут его другие, вызовет ли восторг или, может, насмешки и осуждение - попробуй угадай наперед! И вот только теперь открывается людям твое заветное.
Пускай не столь уж совершенное, но берег украсило. Мачты, увешанные снастями, стремительно рвутся вверх. Ле сенки канатные поднимаются до их верхушек. На носу и на корме фонари старинной формы из черного металла, под такими, может быть, в давние времена шли в океан, в неизвестность каравеллы среди разбушевавшихся штормовых ночей. Сбоку судна трап, поручни его из толстого манильского каната тоже Ягпичева придумка.
Посторонних сюда Ягнич пока не пускает (завершаются отделочные работы), однако у шахтера пропуска спрашивать не стал, с морским гостеприимством пригласил его ступить на судно, хотя тут, говорил ему, еще не совсем прибрано, не все доведено до полного ажура.
Только, чур! - предупредил он шахтера,- про болезни на судне ни слова. Есть такое неписаное правило моряков: разговоры о всяких болезнях оставляй на суше...
У нас, шахтеров, тоже немало своих разных примет... Где опасность - там и приметы...
При первом осмотре Ягпич совсем непредвиденно оконфузился: в одном из закоулков судна, на узловатом коврике, который собственноручно мастер связал из обрезков каната,- куча объедков! Огрызки колбасы, клочки газет, консервные банки с недоеденной салакой... Шахтер, правда, пиче.го не сказал, человек вежливый, но все-таки заметил и этого было достаточно, чтобы Ягнич чуть не сгорел от стыда.
Кандыбонко сюда! - в ярости крикнул он в глубину судна.
Появился хлопец в комбинезоне, ладненький такой, аккуратный с лицом простодушным, чуток, может, насмешливым.
По вашему вызову прибыл! - и даже изобразил рукой в воздухе бублик, то есть попытался козырнуть.
Твои объедки?
- Салака эта? А что же прикажите нам есть? Рыбца нету, осетрины тоже, а об икре и говорить нечего: пища богов, деликатес для избранных!..
- Убери, а не болтай, сдерживая ярость, буркнул Ягнич. До последней крохи все подбери!.. Так напакостить на судне... Недаром я собирался тебя, разгильдяя еще три дня назад списать.
Парень переминался с ноги на ногу, не спешил убирать объедки, надеясь, видимо, что бурю удастся утихомирить, но под неотступным требовательным взглядом старика всетаки принялся нехотя сгребать в газету остатки своего пиршества.
- Теперь куда прикажете? спросил насмешливо, кивнув на собранное.
Ягнича это еще больше обозлило.
Ты еще спрашиваешь? Унеси подальше! И сам уматывай туда же, чтобы глаза мои тебя не видели!.. Чтобы ноги твоей больше тут не было!
Пошел-побрел парень со своей ношей. Хоть он и послушался, однако настроение мастеру изрядно подпортил.
Старик разволновался, дышал часто, воздух захватывал с каким-то сопением, так что шахтеру пришлось даже успокаивать его:
- Но реагируйте вы так... Если на все обращать внимание - нервов не хватит...
- Видал, икры ему не хватает,- не мог угомониться Ягнич. А почему се нет? Из-за таких, как оно, и нет...
Когда Ягнич прибегает к неопределенной форме "оно", то это в его устах всегда означает крайнюю степень презрения.- Этот па судне мусорную свалку устроил, а другой, точно такой же, в море нечистоты спускает...
Или облако доломитной пыли выбросит над поселком, а она людям глаза выедает,-сдержанно добавил шахтер. Потом окажется, что в той зоне, где эта пыль оседает, почва теряет способность родить. И стекла на жнах от этой гадости не отчистишь каждый год приходится менять тысячи квадратных метров стекла...
Не скоро теперь Ягнич обретет спокойное, ровное расположение духа. Долго еще будет сидеть в его печенках этот Кандыбенко. Для него, оболтуса, ты, конечно, смешон, помешался-де на своих морских причудах моряк поза прошлогодний... И таких учить? Для таких столько стараться?
Шахтер, вот кто. оказывается, мог по достоинству оценить его труд, длившийся несколько месяцев! Всюду дерево, медь и латунь, и все нестандартное, нештампованное, и по большей части ручная работа, выполненная мастером. Только поахнвал да причмокивал от удивления шахтерский контроль, осматривая вязанные из каната коврики, прочные, из дубового дерева изготовленные сто лики, а возле них вместо стульев нарезаны из сплошного дуба кругляки (все годовые кольца можешь на них разглядеть), по углам лоснятся бочки, опять же дубовые (думайте, что они с ромом), на их округлостях вырезаны гроздья виноградные и весело скалятся такие же резные львиные пасти. Иллюминаторы из разноцветного стекла, будто витражи, создают необычное, фантастическое освещение, так и кажется, что попал в какой-то замок, а для ночи над головой опять-таки кованные из черного металла узорчатые фонари на старинный лад. Но самая большая тут гордость Ягнича - корабельная рында-колокол, настоящая, без подделки... Все на месте, все подогнано как нужно, и главное - чувствуется, что все это делалось с любовью, с великим тщанием. Осматривали реконструированный корабль внимательно, ничего не пропуская, пока наконец, выбравшись из лабиринтов судна, не очутились наверху, у рулевого колеса.
- Попробуйте, если хотите,- предложил Ягнич шахтеру.- Руль тоже настоящий, с корабля. Тут никакой подделки.
Судя по всему, руль этот познакомился со множеством рук - весь аж блестит, отполированный чьими-то трудовыми мозолистыми ладонями.
- Дело даже не в том, настоящий или под настоящий,- шахтер положил тяжелые свои руки на руль и застыл в задумчивости.- Главное, что есть у человека что-то дорогое в душе. Ну, как говорят, заветное...
И оба, приумолкнув, невольно засмотрелись на море, где в блеске солнца перед глазами одного засветился весенний ковыль над кряжами породы, а у другого - в далекой мгле белым облаком выступал высокий, наполненный ветром барк.
* * *
Не только Ягничу нужен был "Орион", оказывается, и на судне ощущалось его, Ягнича, отсутствие. Нет-нет да и отзовется тут его отлетевший дух, отзовется даже сейчас, когда этот чародей парусов, верный наставник навсегда исчез, растворился в знойных морях кураевской пылищи.
Где он там зацепился, старый ведун, где осел на закате дней своих? Чабаном стал, с герлыгой бродит где-то по степи? Дело хорошее, однако же... Не заболел ли, не подкосила ли его окончательно эта отставка? Всякий знает, какая тоска и неприкаянность наваливаются на человека в такомто положении. Не у каждого хватает сил, чтобы долго нести такой груз... Прикованный к степям, обдуваемый иными ветрами, какие он там теперь вяжет узлы?
Нет-нет да и зайдет на паруснике об этом речь. На весенние ходовые испытания вышел "Орион". Пока что почти дома, совершает маневры вблизи своих берегов, а впереди - ответственный далекий рейс, который будет длиться несколько месяцев, так называемый рейс престижа. Далеко пойдут, далеко понесет "Орион" красный цвет родных берегов, гордое знамя своей Отчизны! Курсантов для рейса отбирают из нескольких мореходок, шансы попасть имеют лишь те, кто более всего отвечает требованиям;
