тошноты и следующей за нею мучительной рвоты. Она все еще не понимала, что ей сказать, чтобы это прекратилось. Он снова читал ее блокнот. Нужно отвадить его рыться в чужих вещах и вмешиваться в чужие жизни, как бы он это ни проворачивал.
– Ты и не представляешь, насколько права. Хамелеоны меняют цвет кожи, верно? – осклабился Ян, – Вот и смотри на меня.
Грубый толчок заставил Фаину подчиниться гравитации. Истощенное тело девушки наткнулось на преграду, с деревянным стуком преодолело ее и опрокинулось на кровать. Девушка скривилась от боли и попыталась дотянуться до ушибленной области с обратной стороны колен. Одеяло под нею смялось. Выпрямляя ноги, она беспомощно задергалась на постели, как делает крупная рыба, оказавшись на льду и стараясь вновь достичь проруби. Ее попытки подняться привели в движение стоящую рядом тумбу, и стакан с водой опрокинулся на пол.
Задорный звон позволил Фаине сконцентрироваться на происходящем, будто вместе с тонким стеклом треснула и разбилась удушающе прочная оболочка паники. Конечности окаменели, тело не подчинялось простейшим командам, неуклюже ворочалось в зыбучих песках толстого одеяла. Подняться не удавалось. Нечто незримое удерживало ее на месте, как бы они ни изворачивалась.
Фаина отыскала взглядом единственного, кто мог быть виновен в происходящем, и прекратила дергаться, расширив глаза. Ян неспешно расстегивал последнюю пуговицу на рубашке. Полы ее разошлись, полосой обнажая безволосую упругую грудь и плоский живот. Затем руки его опустились, и он замер, глядя безо всяких эмоций.
Фаина была дезориентирована. Щеки горели, будто кто-то заставил ее наклонить голову над ведром свежесваренной картошки. Мозг не знал, как реагировать на происходящее, не успевал анализировать события и выбирать стратегию поведения. Фаине хотелось смеяться и рыдать одновременно. Но тут нечто, чему нет места в реальности адекватного человека, стало происходить в 405-ой комнате, и Фаина поняла, что это – последний рубеж ее психики, который она вот-вот перешагнет. И ничего уже не будет, как прежде.
Видимые участки кожи молодого мужчины менялись. Небольшие очаги в районе шеи, ребер и паха стремительно багровели, разрастались и сращивались. Несколько мгновений спустя кожа Яна выглядела так, словно ее тщательно покрыли слоем карминовой краски. Вытянутое лицо изменилось: губы потерялись на красно-пурпурном фоне, оставив на своем месте тонкий черный разрез; лоб и скулы блестели, словно свежее мясо, натертое паприкой; глубокие впадины сделали глаза еще более выразительными, подчеркнули пропасть, которая крылась в них. Это были глаза величественного лжеца и неумолимого торговца смертью.
Фаина потеряла чувство реальности и старалась не шевелиться. Была абсолютная уверенность в том, что она не спит, а значит, всему этому можно найти рациональное объяснение. Как ни странно, пока что это объяснение не желало осенить разум, бьющийся в конвульсиях. Главное – не двигаться. Если не делать резких движений, хищник не нападет. Так всегда говорил отец. Раньше эта схема работала безотказно. На охоте. С животными.
Ян расхохотался, мышцы на его изменившемся лице загуляли пугающе новым образом, и вот тогда Фаина по-настоящему запаниковала. Ей хотелось уйти, но двинуться с места не получалось, а вынести эту фантасмагорию в здравом уме едва ли было возможно.
Рванувшись изо всех сил, девушка вскрикнула. Так кричит лишь тот, кто принимает смерть лицом к лицу и в последний миг жизни стремится показаться сильным. Постель почти отпустила Фаину, но горячее красное тело врезалось в нее и повалило обратно, плотно накрывая собой.
Не прекращая вырываться, девушка с ужасом поймала взгляд кого-то, издали похожего на Яна, прямо напротив своих глаз, хотя слезы и застили ей обзор. Он играючи стискивал ей то запястья, то шею, вдавливая в кровать своим весом, утробно рычал, имитируя смех, и никак не реагировал на удары. Кожа его лица, рук, груди и живота все еще была насыщенно красной, глянцевитой. Однако, соприкасаясь с телом и одеждой девушки, никакого пигмента не оставляла.
В этом смерче из плоти, ужаса и насилия быстро возник недостаток воздуха. Фаина сбавила темпы сопротивления, обессиленная борьбой, которая оказалась ей не по плечу. Пышущее жаром лицо наклонилось к ней, плотоядно разинув рот. Белые зубы и глазные яблоки пугающе контрастировали с насыщенно красной кожей.
– Где же теперь твоя проницательность? – спросил он, до хруста сжимая ее запястья.
Голос был прежний – голос соседа по общежитию, пусть и самодовольного ублюдка, но обыкновенного человека. Это немного успокоило Фаину. Она притихла, чтобы восстановить силы и нанести очередной удар, который поможет ей вырваться и сбежать, но не успела. Дыхание всех сладострастников грешного мира коснулось ее щеки, чтобы незамедлительно впиться в плененные губы. Фаина замычала, испугавшись того, как горяч и влажен был рот, алчущий ее согласия. Ян упивался обездвиженностью жертвы, наконец-то он мог проявить всю власть и жестокость, на которые способен.
Прелюдия имела все шансы превратиться в стокгольмский синдром, слишком настойчив и заразителен был этот напор, слишком давно у Фаины не было мужчины, который вожделел бы ее так же, как Ян (если это все еще был Ян). Но внезапно она словно вынырнула из-под воды, очутившись на кровати в своей комнате.
Она долго и сипло откашливалась, зажмурив глаза так, что веки, казалось, вот-вот порвутся от напряжения. Спазмы стискивали ей горло, как если бы она долго находилась на большой глубине и чуть не утонула. Но воды в глотке и легких не было – наоборот, испепеляющая сухость. Даже хуже, чем при повышенном сахаре, когда пустыня во рту – ежедневная норма. Но сейчас все иначе. Что-то было не так прямо внутри, Фаина изо всех сил пыталась выкашлять это, но не могла.
Внутренности казались обожженными. Лишь через четверть часа это ощущение стихло. И девушка, наконец, пришла в себя. Гортань раздирало, голова налилась тяжестью, но это ничего. Нужно сконцентрироваться на чем-то, кроме болезненных ощущений, и тогда сознание прояснится. Физическую боль можно унять, если разум чист, но не наоборот – ты же помнишь это, Фаина?
Для начала девушка восстановила дыхание и осмотрелась. Она действительно находилась в своей комнате, в своей постели. За окном притаились глубокие сумерки, но быть этого никак не могло. Когда Фаина направилась к соседу, на часах было около трех, самый разгар солнечного дня. Как же она оказалась у себя? Почему прошло столько времени? Может, она потеряла сознание, а Ян отнес ее сюда? Фаина вспомнила, как кожа на нем краснела растущими пятнами, и вздрогнула. У нее не было никаких идей для объяснения случившегося. Точнее, никаких разумных идей.
Девушка откинула одеяло и обнаружила на себе ночное платье. Забавно, ведь она не надевала его. И уж тем более не ложилась спать. Босые ступни тихо опустились на холодный пол. Мягкая изогнутая подошва, чуть отросшие после
