равнодушие. Безмятежный веснушчатый айсберг. Всегда так. Он бы даже не вспомнил, если бы я ему не сказал про это. И про это. И про то. Ты что, Саш. Какой разговор. Ты, а не я.
Было пару раз, когда я зарекался с ним работать. Я говорил себе, я больше с ним не работаю. Алине обещал – больше с ним не работаем.
Он звал меня на фестиваль, я не поехал. Он всегда звал меня выпить с ним пива после концерта. Дело не в том, что я не хочу себе такого друга. Он запросто мог быть моим другом.
Это как клинч. Дружба с ним – это как клинч в боксе. Боксёры обнимаются, как лучшие друзья. И тяжело дышат один другому в шею, с почти нежными лицами. И похлопывают друг другу увесистыми перчатками по затылку, спине, почкам. Пока судья не разнимет. Я несколько раз зарекался работать с ним. Клинч – на грани правил. Клинч всегда нужен одному больше, чем другому. Ты, а не я.
Когда боксёр много пропустил, выдохся, когда всё блестящее тело покрыто потом и сверкает как айсберг, он стремится припасть к сопернику.
Самый опасный момент клинча – выход из клинча. Можно получить короткий и злой удар в челюсть. Шаткая стойка, падение, счёт, проигрыш.
Я не раз зарекался. И каждый раз не мог найти другого. Ремизов обожает клинчи. Он держит всех близко, чтобы было неловко высказывать претензии.
Но в этот раз я не смолчу. Я ему всё выскажу. Надеюсь – не придётся. Пусть воняет перегаром с похмелья, пусть косячит с местами, пусть даже обманет с процентом на пару косарей. Ничего ему не скажу, если достанет пульт и два микрофона.
5. Ирина В. Даль, директор фирмы, 60 лет
Время – это река, сынок. Большая и плавная, лошадиная шея, она течёт сквозь меня, оставляя следы. Серое в волосах, протоки морщин, рябь на груди, животе, бёдрах, течёт шестьдесят лет, сынок. А я стою по пояс, по грудь.
Река заберёт меня, и утащит бревном по весне в половодье, к Каспийскому морю, мимо пристаней и лодок, течением чёрным и плавным, наполню других. Я отдала реке всё, что у меня было, всё, что было.
Ох, я, вру тебе, мой мальчик, когда говорю, что отдала всё, что у меня было. Я отдавала всё своё, отдавала любовь и нежность, я дарила тебе вторую гитару, я доставала тебе краснокрылую книжицу с позолотой, «ограничено годен», вставала между тобой и ним, синяки на запястьях, я делала всё для тебя, но ты знаешь, что я не сделала ничего.
Я не отстояла тебя перед физтехом, институтом, я так боялась, что ты попадёшь в армию, сынок. Встала на его сторону. Убеждала, что ты не поступишь в консерваторию, что там всё по блату и за деньги, что огромный конкурс, даже позволила сделать вид, что не верю в тебя. Только, чтобы ты не оставлял наш город, отца, семью, меня.
Я всегда говорила, что боюсь дедовщины, зверств, издевательств, ада на земле и бычков, затушенных о плечи новобранцев и кровавых мозолей, и кирзовых сапог, но я так и не призналась. Я боялась, что ты всё-таки поступишь, оставишь пустую комнату, зарастающую хламом, пылью, комнатными растениями, а ведь так и оказалось. Я сама сделала это. Купила тебе краснокрылую книжицу, дала бежать, пусть и на два года позже, с гитарой, двумя клетчатыми сумками, дабы воплотить мечту, воплотил ли ты её, мой мальчик?
О, время это река, сынок, она течёт и смывает обиды, заносит песком, время – река. Я не отстояла в семнадцать твою консерваторию, я не отстояла тебя, когда ты завалил экзамены на третьем курсе, а отец в сердцах сломал свой же подарок, за гриф и об пол, а я откупилась другой. Мне так нужен был диплом, но на третий раз ты не стал, не стал играть в нашу игру, ты вышел из игры, так жестоко вышел из игры, а я помогла.
Два раза река приносила мне одну и ту же лодку, и только на третий я поверила.
Я очень надеюсь, что ты простишь меня, мой мальчик, простишь мать, что не отпускала тебя на другой берег, прятала вёсла, пугала волной. Теперь я смотрю по течению. Те, кто плывут поперёк или против, те не прощают обид, хранят вину за пазухой, как он, тех река старит быстрее, те устают плыть и идут ко дну.
Время река, и у реки два берега, а ты всегда был на другом берегу, я понимаю это только сейчас, только сейчас, как понимаю, что чтобы любить, не обязательно быть на одном. Ты кровь от крови моей, я узнаю в тебе свою улыбку и взгляд, и молчание отца, междуречье, коса, стрелка, и на каком бы ты ни был, мы любим тебя, даже он, даже он. Просто он стоит поперёк течения и не может принять, что ты уже там, что решился переплыть, переплыть эту реку, о чём он мечтал только в молодости. Те, кто стоят поперёк или плывут против, тех река старит быстрее. Но он любит тебя. С горечью, с илом на зубах, любит как река – омутами, водоворотами – но любит, и я бы так хотела, чтобы вы успели оглянуться друг на друга в реке. До того, как вода унесёт его.
Я желаю тебе счастья в этом пути, в этом сложном пути к тому берегу, ох, мой мальчик, надеюсь, ты счастлив в этом пути к тому берегу, в пути на маяк, надеюсь, твоя лодка крепка и в трюме нет воды, надеюсь, у тебя есть деньги и чистое бельё, надеюсь, ты надеваешь шапку и носишь перчатки, высыпаешься и хорошо ешь, надеюсь, у тебя не болит дырка в зубе, потому что если это не так, то объясни мне, зачем.
Зачем ты плывёшь к тому берегу столько лет, зачем покинул нас, и ранил его, и оставил пустую комнату, зарастающую комнатными растениями, будто пристань – водорослями. О, я знаю, ты скажешь про мечту, и я верю в мечту, я верила и поддерживала тебя всегда, почти всегда, не считая двух предательств, прости меня, но тебе уже тридцать один, сынок, а тот берег не стал ближе, время это река.
Ты также на середине, вокруг огни барж, в трюме вода, не долечен зуб, не высыпаешься, и вечно теряешь шапку и перчатки, и
