больше всего хотела.
Женя по-прежнему заходила на обеды. Мы с ней помногу разговаривали, пока она ела. Часто она задерживалась. Мы говорили не о том, о чем я хотела. После Маминой… смерти … я стала изрядной лицемеркой – говорила всем, что у меня все хорошо, улыбалась, когда мне было плохо, строила искренние отношения с теми, кого ненавидела или с теми, кому хотелось сказать: “Пожалуйста, ты мне нужна, поговори, останься, пожалуйста”. Может, это и называется взрослая жизнь.
В тот день я села на пороге своей комнаты, пока Женя одевалась.
– Тогда… когда Коля тогда накричал на меня… это разрушило меня… я поняла, хоть немного, то, о чем ты сказала, и я ужаснулась, я вспомнила то, как мы жили тогда, но мне кажется, что сделать такое в такой ситуации из-за грязных носков… да по любой другой причине можно только из мести… А я не думаю, что ты мне мстишь, я просто не понимаю, что произошло, и почему ты уехала…
– И ты специально начинаешь этот разговор сейчас, когда мне пора уходить?
– я просто хочу сказать, что разговор необходим… Мне он нужен… необязательно говорить сейчас… мне просто надоело скрывать свои мысли…
– Я не думала, что уезжаю так надолго – насовсем то есть, – ответила Женя, – я когда приехала больная, я думала остаться, по крайней мере на какое-то время, но тут приехал папа, и начал говорить про Маму, и я не могла оставаться.
Слышать это было радостно – она думала остаться!
– Понятно… – я задумалась. И все же: почему? Я понимаю, что тебе было очень трудно, со всеми семейными проблемами на себе, пока Мама болела, а я гуляла целыми днями…
– Сомневаюсь, что ты понимаешь, – ответила Женя.
– И все же: почему? Неужели это достаточно, чтобы устроить мне ад? – спросила я.
– У меня умирала Мама! А ты гуляла хрен знает где, и тебя никогда не было дома!
– У меня умирала Мама! А ты натравила на меня своего Колю, и на этом не остановилась!
Женя выбежала, хлопнув дверью. Я не успела даже понять, что произошло.
Я была в гневе. Женя, я думаю, тоже, и от этого я становилась еще злее – трудно думать, что твоя любимая сестра сейчас где-то несчастна, и виной – ты, а позвонить нельзя.
Я взяла краску, и покрасила на кухне часть стены в голубой. Размашистыми, яростными движениями.
…я потом хотела стереть этот прямоугольник, ведь он означал гнев. Но очень уж красивый он был – такие уверенные, непохожие на меня движения… Потом я написала поверх Птицу Феникс, яркую и красивую, летящую справа налево – не потому, что она летит в назад, в прошлое, а потому, что иначе она вылетала бы в окно.
Мне было очень жаль, что университет заканчивается. Я осознала, что у меня в жизни ничего, кроме него, нет. Когда я начала ходить в университет, он хоть как-то заполнил пустоту, которая была до этого. На 10 процентов, но заполнил, и я за это цеплялась. Страшно это, если вдуматься. Но… тоска – не делать больше того, что делал, не видеть больше этих людей так часто, расставаться с образом жизни и моделью поведения… Для меня всегда было трудно расставаться с людьми, я очень быстро привязываюсь – даже в улицы, и промелькнувшую улыбку, что уж там говорить о людях…
Но были и радостные новости – нас ждали последние две недели – учеба вместе с зачетами. А еще я должна была перепройти практику…
Последние занятия в университете были веселыми и грустными. Все было словно пропитано временем, которое уходило. Запоминался каждый момент, каждая улыбка и каждое слово.
Писать диплом у меня получалось плохо. Я словно разучилась что-то по-настоящему делать, словно энергии не хватало, словно приходилось себя вытаскивать из себя для каждого предложения.
Мы увиделись с Андреем в начале апреля. И потом встречались раз в две недели. Не знаю, как, я влюбилась. Может, потому, что долго думала о нем. Я ждала встречи с ним. Я использовала встречи с ним, как морковку – “не пропишешь эти пункты – отменишь встречу”. И я накатывала за ночь по семь листов. Приходила к нему усталая и очень красилась, чтобы скрыть недосып.
Мысли о нем заглушали мысли о Маме. Иногда он касался меня, когда мы переходили через дорогу. Иногда он смотрел на меня так, что мне хотелось оказаться у него дома сию минуту. Из равнодушной знакомой, встречающейся с ним “почему бы и нет” я превратилась в глупую девочку, не знающую, что сказать и как себя вести. Каждый раз – как первый. Я вспоминала чувство его присутствия рядом и заходила на сайт социальной сети полюбоваться его фотографиями. Скоро он занял прочное место в моих мыслях и помыслах. Скорбь стояла рядом и собирала мои слезы, но смерть отступила.
Андрей постоянно тоже намекал на близость, в шутку. Проверял почву, наверное. Ее не было. Она уходила из-под ног.
Мы встречались у памятника Жукову. Я так выглядела, что он, как мне кажется, немного ошеломленно и украдкой меня осмотрел. Не зря старалась, в общем. Мы пошли гулять по золотистым улицам Москвы.
Посидели в кафе на Китай городе.
– Спрашивай меня все, что хочешь, – сказал он.
Я постеснялась спросить о том, что мне интересно.
– Расскажи о своем отце, – это мне тоже было интересно.
– Ну, мама уехала от него, когда мне было пять. Он был военным, жили мы где-то в Сибири – и приехала в Клин со мной. Там она встретила отчима, который и научил меня всему – ну, что должны делать мужчины. Потом они расстались. Живем с мамой. У нас есть тренер, черты характера которого мне нравятся. И другие люди – друзья, учителя – выбирал качества сам и вырабатывал их.
Я уже восхищалась им.
– А отца так и не видел?
– Видел. В конце концов, он переехал в Тверь. Мама объяснила мне, как он выглядит, я поехал на место его работы, пошел к нему. Мы столкнулись в дверях. Он не мог знать, кто я. А я посмотрел и ушел.
– Ты не заговорил с ним?
– Нет. Кстати, я могу только до 8. Друг завтра женится, я свидетель.
– Нуу… – ответила я огорченно.
Видимо, я излучала какие-то флюиды, потому что через какое-то время Андрей сказал:
– Мой друг и тебя зовет. Если хочешь, поедем вместе.
Я задумалась ради приличия.
– Давай.
Его друг жил в Домодедово. Андрей долго выбирал в местном магазине хорошее вино – он, видимо, разбирался. И пошли к его другу.
Спали мы на одном диване в отдельной комнате. Андрей притянул меня к себе, я немного испугалась – я давно не была в одной постели с мужчиной. Он говорил:
– Тшшш… Тшшш… Расслабься… – так тихо, так
