зал взорвался такими аплодисментами и криками, каких я не слышал никогда, даже в записях с концертов знаменитых групп.
Мы с ребятами кланялись и кланялись, положив руки друг другу на плечи, зал колыхался, как сияющее море лиц, мой грим потек и щипал кожу. А выпрямившись, я заметил в первом ряду золотой блеск. Лис в своем расшитом золотом ханбоке стоял и улыбался, глядя на меня так, будто я сделал все даже лучше, чем он задумал. Или, может, мне привиделось, я уже ни в чем не уверен.
Когда нас отпустили со сцены, я на негнущихся ногах отправился в ближайший туалет, заперся в кабинке, и там меня вырвало. Я сидел на полу в своих изумительных концертных брюках и трясся от холода, пока в дверь не постучали.
– Эй, чудик, – сказал Пак. – Ты как?
Я в ответ что-то промычал. Мы не общались по нерабочим поводам уже почти месяц, и я не знал, где лучше разместить свой ответ на шкале от «Все нормально, сейчас выйду» до «Все ужасно, иди сюда, я расскажу тебе о своих бедах».
Послышалась какая-то возня. За верх кабинки ухватились бледные руки, затем показалось лицо, а потом Пак подтянулся и перевалился через дверь целиком. Он брякнулся на пол напротив меня. Это смотрелось очень странно, потому что он тоже был в крутейшем концертном наряде.
– Ну? – спросил он таким добрым голосом, что индикатор на шкале выбора ответов стремительно унесся к «Ты не представляешь, как я рад тебя видеть, у тебя найдется пара часов, чтобы послушать мою безумную историю в деталях?».
Но изо рта не вырвалось ни звука, и в этот раз не из-за проделок Лиса. Просто… Недаром ведь у меня никогда не было друзей, да? Делиться с кем-то своими тайнами – значит дать ему власть над тобой, а десять школьных лет в статусе сына незамужней матери-одиночки полностью отбили у меня способность кому-то доверять, чтобы опять не превратиться в то жалкое посмешище, каким я тогда был. Один раз я расклеился и изменил принципам, когда поделился с Паком мечтой поразить своими успехами неведомого отца, и сами помните, что после этого было.
И теперь я смотрел в лицо Пака, такое родное, с грубыми скулами и поплывшим от жара софитов гримом, и сказать хоть одно настоящее слово было куда страшнее, чем бросить вызов продюсеру, генеральному директору, Лису и всем оборотням этого мира. Я прислонился затылком к стене и помотал головой.
– Все нормально. Перенервничал, – сказал я.
Потому что правда, самая настоящая правда обо мне состоит в том, что быть добрым, заботливым и благодарным – лучшая защита. Выглядишь нормальным членом общества, просто немного нелюдимым. Отношения с другими людьми – слишком большой риск, лучше уж лавировать среди них, не приближаясь, чем собирать потом осколки разбитого сердца.
Мы молча сидели на полу туалета, глядя друг на друга, потом Пак вздохнул и поднялся.
– Ну ты вроде не умираешь, так что давай-ка так. Сейчас ты поедешь в общагу, умоешься, ляжешь спать, а завтра в десять придешь в переговорную на собрание.
Я еще не решил, как быть дальше: прийти на собрание, сбежать в Китай, податься в монахи, уйти в запой, – поэтому сделал головой какой-то неопределенный жест: ни да ни нет. Пак зло фыркнул, резко распахнул дверь кабинки и обернулся.
– Как же ты люто, чудовищно меня бесишь, – выдохнул он. Я моргнул от неожиданности. – Ты же у нас такой славный парень, никогда не говоришь ничего лишнего. Никто не знает, чего ты хочешь, о чем думаешь и что вообще с тобой не так. Поначалу это выглядит классно, ты типа такой загадочный, но потом… – Пак сжал ручку двери так, будто собрался ее оторвать и ею же меня прикончить. Я замер, глядя на него с пола. – Давай-ка вспомним, как ты сбежал в Ботанический сад снимать заклятие. Я-то думал, мы – одна команда, все делаем вместе, но нет! Ты застрял на долбаной томатной ферме, так, может, стоило хоть слово кому-нибудь написать? Нет, зачем, ты даже матери в основном смайлики с медвежатами посылал, у тебя же всегда все в порядке! Голос вернулся? Чудесно, сиди и молчи об этом среди томатных грядок! Если сидеть тихо, никто тебя просто не заметит, это же так удобно. – Губы у Пака скривились от ненависти. – Вот только люди тебя замечают. И знаешь что, козел? Им тяжело быть рядом с человеком, который со своими воображаемыми друзьями общается больше, чем с реальными людьми. Теряюсь в догадках, как Лис ухитрился услышать твое желание попасть в «Тэянг», потому что ты наверняка его даже вслух не сказал!
Кто-то заглянул в туалет, услышал лютый голос Пака и немедленно скрылся. А я сидел на полу, заледенев от того, как сильно били его слова, и думал: «Так вот с чего все началось, вот когда Лис меня услышал». Я все-таки произнес свое желание вслух. Мы с мамой смотрели по телевизору новости о «Тэянг», и я сказал ей: «Если бы только я умел петь, пошел бы к ним на кастинг».
Видимо, молчал я слишком долго, потому что Пак вдруг яростно пнул перегородку между кабинками. Я вздрогнул, очнувшись от размышлений.
– Опять? – прошипел Пак. – Никто в жизни не узнает, что ты там думаешь, пока ты не скажешь вслух! О, но тебе ведь поэтому и нравится общаться с фанатами. Это безопасно: можешь выдавать только то, что хочешь, они далеко, ты выполняешь свою повинность по освещению мира добром и справедливостью, при этом никто к тебе не лезет. Идеально! Но знаешь что? – Он нагнулся ко мне, и я невольно вжался спиной в перегородку. – Ты сам впрягся в одну упряжку со мной и еще двумя придурками. И мне плевать, что там с тобой произошло на концерте и какие диалоги ты с собой на эту тему ведешь. Но я по глазам вижу, что ты хочешь сбежать. Ты всегда сбегаешь. Только попробуй, я тебя из-под земли достану. Сейчас ты отсюда выйдешь, улыбнешься, поблагодаришь всех за крутую работу, а завтра придешь на собрание и приступишь к работе над туром вместе со всеми. Это ясно?
Я еле заметно кивнул, и он пошел к двери.
– П… подожди секунду, – выдохнул я. Мне было очень больно, потому что все это была правда, и мозг зацепился за тему, которая не доставляла таких страданий. – Откуда ты знал текст песни?
Пак повернулся очень медленно, и какое-то мгновение я всерьез думал, что сейчас он меня убьет.
– Классная важная информация, давай ее
