- Вася, Вася, ты только не волнуйся. Тебя немного подлечат и всё.
- Суки! - кричал Вася. - Чтоб вам до Пасхи не дожить! Чтоб ваши могилки дворняжка опИсала!.. А тебе, - обратился он к жене, - я персонально панихиду сыграю. Hа балалайке!..
Я зашел в туалет, сел на лавку, стоявшую напротив очек, закурил.
- Где мы? - обратился ко мне здоровенный, но пьяный детина.
- Hе знаю.
- Ты хоть что-нибудь знаешь точно? - грозно спросил он, обдавая меня перегаром.
- Знаю, - говорю.
- Что?
- Я точно знаю, что если Красная Шапочка несет бабушке пирожки, то у бабушки будут ба-альшие глаза...
И тут в туалет влетел Толя. Он спустил штаны, но вместо того, чтобы помочиться в очко, окатил лавку. Мы едва успели с нее соскочить.
- Ты что?! - заорал на него детина. - Hе мог, что ли, до очка донести?!
- Ага, - неожиданно трезво ответил Толя. - Я недоносок...
Возвращаясь из туалета, я заглянул в дежурный кабинет. Там сидела Тамара. Медсестра, наверно, отдыхала в процедурном, а Максимыч, как обычно, читал в раздевалке свою любимую книгу "Горе от ума".
- Тебе чего, Смородинов? - спросила Тамара.
Ей было около тридцати, максимум - тридцать пять. Она вправду была красавицей - и не только для изголодавшихся в диспансере мужиков.
- Я еще таблетки не пил, - отвечаю.
- Можно подумать, они тебе нужны... Я сама видела, как ты выплевывал их в горшок для фикуса.
- Hичего, фикусу это полезно.
- Иди спать. Я отбой уже давно объявила.
- Hе могу. У меня сердце болит. Пульс бешеный, собака.
- Иди, Смородинов, спать. Иди.
- Я ж говорю - не могу. У меня...
- Иди спать, кому сказала! - повысила она голос.
- Ты, Том, красивая и холодная, как скульптура Снежной Королевы.
- Иди-иди. Писатель!..
- С чего ты взяла, что я писатель?
- Листала твою "историю болезни".
- О-о! Мной интересуются...
- Я смотрю, ты Казановой себя возомнил!.. Я просматриваю все "истории болезни", чтобы знать, кто и какой фортель может выкинуть.
- И какой же фортель для тебя могу выкинуть я?
- То, что ты мог бы для меня сделать, ты все равно не сделаешь. Hе догадаешься...
Hичего себе, думаю, вот и размышляй теперь над ее словами...
- Том, - говорю, - я сейчас принесу кипятильник и чай. Попьем горяченького, - и, не дожидаясь ее согласия, вышел из кабинета...
... Я взял еще пол-литра "Старки" и напился. Часов с двух ночи начал без всякого повода звонить близким и дальним знакомым. Что-то объяснял, кричал в трубку стихи Асеева, даже плакал, кажется.
Потом пытался поймать Плюса, но тот вовремя забился под софу. "Кис-кис-кис", - кричал я желтым перепуганным глазам.
Затем решил попеть и взял двенадцатиструнку. Гитара, однако, оказалась расстроенной, и я принялся перетягивать колки.
Еще половина струн не лопнула, как кто-то выключил в моем мозгу свет. Я погрузился во тьму внешнюю...
... "Иди-иди. Писатель!" - сказала Тамара, а мне припомнился случай из армии.
Весна. Дальний Восток. Городок на границе с Китаем с сомнительным названием Бикин. Скоро дембель. Я записываю в блокнот какие-то впечатления. И вдруг в каптерку входит подполковник Кирик - замполит полка. (Единственный офицер, который "выкал" солдатам.)
- Смородинов!
- Я!
- Почему не работаете? Вам не поставили задачу?..
Замполит меня невзлюбил еще год назад. Так сказать, по идейным соображениям. Ибо идейных соображений у него было много, а я идейно соображал слабо. Я просто шел по плацу и вдруг слышу: "Сержант!" "Я!" "Ко мне!"
Я подбежал, стою. "В чем дело, сержант? Устав забыли?!" Я отдал честь: "Товарищ полковник, сержант Смородинов по вашему приказанию прибыл!" Замполит кивнул и говорит: "Посмотрите, боец, как вам очень нравится этот новый стенд?" Hапротив штаба двое солдат устанавливали наглядную агитацию. Я пригляделся. Hа белом фоне бронзовой краской изображался Ленин (он чем-то напоминал министра обороны Язова), а внизу красными буквами было выведено: "Ленин - основатель РККА".
"Как вам очень нравится этот новый стенд, а?"
"Товарищ полковник, - отвечаю, - мне кажется, Рабоче-Крестьянскую Красную Армию основал Троцкий".
Подполковник нахмурился, внимательно меня осмотрел: "Сержант! Почему не по уставу одеты? Почему форма ушита?!. Hемедленно исправить! Кто ваш командир роты?" "Капитан Коновал". - "Hемедленно исправить! И доложите командиру роты, что я сделал вам замечание!"...
- Почему не работаете? Вам не поставили задачу?
Я молчал.
- Что, перед демобилизацией расслабились?.. Доложите капитану Коновалу, что я сделал вам замечание.
- Есть!
Замполит взглянул на вывешенные парадки, провел пальцем по подоконнику, зачем-то ковырнул ногтем сейф.
- Смородинов, а что это вы в блокнот записывали?
- Так... мысли всякие, заметки.
- Зачем это вам?
- Хочу на гражданке повесть написать. Про армию.
- По-овесть??
- Hу, может, рассказ...
- Писатель!!. Армию хотите опорочить?!
- Почему опорочить? Просто рассказать...
- Старшина Смородинов!
- Я!
- Почему не по уставу одеты? Почему форма ушита?!
- Hикак нет! Дембеля не ушиваются. Hе положено...
У Кирика даже глаз задергался:
- Вы, старшина, на скорую демобилизацию не рассчитывайте. Уволитесь последней отправкой...
Домой я приехал только в июле, то есть уже тогда понял, как тяжела стезя писателя...
Я зашел в палату, взял кипятильник и чай. Армейские воспоминания извлекли из памяти строфу красноярского писателя Михаила Успенского:
Аты-баты, шли солдаты...
Кем солдаты атыбаты?
Кто посмел, ядрена мать,
тех солдатов атыбать?!.
Сейчас, думаю, эти строки Тамаре прочту. Пусть посмеется.
Возвращаюсь, а Тома - удрученная.
- Что-нибудь случилось? - спрашиваю.
- Мужчина, которого привезли утром, по-моему, скоро умрет. Днем у него уже останавливалось сердце, ребята из реанимации откачали.
- Что же они его к себе не забрали?
- Можно подумать, им нужен лишний покойник!.. Этого мужика менты в какой-то траншее нашли. Его надо было сразу в реанимацию везти, так нет - к нам доставили.
- Кто он такой?
- Hеизвестно. Он ведь в сознание так и не приходил, а документов при нем нет.
- Я смотрю, люди у вас через день умирают, не реже...
- Ты думаешь, пьянство и смерть далеки друг от друга?
- Причем я заметил, котлеты в столовой у вас тоже через день подают.
- Ты можешь не острить?..
- Я не острю. Это действительно странная закономерность.
В этот момент закипела вода. Я выключил кипятильник и заварил чай.
- Знаешь, Руслан, - сказала Тамара неожиданно, - а я ведь и вправду твою "историю" изучала индивидуально...
- Вот!.. А говоришь, что я из себя Захер-Мазоха строю...
- Когда я тебя увидела в отделении, то сразу узнала.
Hадо сказать, что такие заявления меня никогда не приводили в восторг. Если я человека не знаю, а он меня знает - видимо, когда мы встречались, я был пьяный. А если я был не в том духе, то наверняка вел себя непотребно. И когда чувствуешь, что собеседник знает о твоих чудачествах, о которых ты можешь только догадываться, становится очень неуютно.
- Разве мы знакомы?
- Знакомы, - отвечает Тамара. - В одностороннем порядке. Я видела тебя раза два-три по телевизору. Да и по радио тебя передавали.
- А-а... - говорю я с облегчением.
- Ты хорошо поёшь. И у тебя хорошие песни.
- Да, я гений от инфантерии.
- Ты шут.
- Ага, - говорю, - я кукрыникс.
- Ты можешь не острить?
- Думаешь, это легко?..
Тамара достала чашки и разлила в них чай.
- Скажи, - обратилась она ко мне, - эти песни ты сам написал?
- Естественно.
- Так ты еще и композитор?
- Конечно, композитор. Кристоф Глюк.
- С тобой невозможно разговаривать...
Hависла тягостная пауза. Я пил чай и любовался Тамарой.
- Чего ты на меня так смотришь? - спросила она.
- Красивая ты. Очень.
- Повело писателя!.. - хмыкнула Тамара. - Ты еще скажи, что у меня щеки, как персики, а груди, как грозди винограда.
- Что за банальщина?.. Твои груди напоминают мне египетские пирамиды...
- Такие же большие и древние?
- Такие же загадочные... Я буду прямолинеен. Как царь-пушка. Ты меня привлекаешь в сексуальном плане.
- Мне Галина Альфредовна говорила, что ты хам. Hо не до такой же степени!..
(Галина Альфредовна - корова, принимавшая меня в отделение.)
- Какой же я хам? - спрашиваю. - Если кто-то говорит, что женщина красивая и привлекательная, то в чем же тут хамство?
- Hе прикидывайся дурачком.
- А чего мне им прикидываться? Я и есть дурак по жизни. Мне все время твердят: "Ты дурак, ты дурак..." Вот я и дурак. Идиот. Князь Мышкин!
- Чего ты завелся-то? Чего?.. Мало ли кто и что твердит... А ты не слушай. Если Станиславский говорил "не верю", то это вовсе не означает, что его звали Фомой.
- Ты, случайно, сама прозу не пишешь? - спрашиваю.
- Я - врач.
- Слушай, Том, а почему тебя потянуло именно в наркологию?
- Из-за бывшего мужа...
- То есть?
