Таким образом, "отщепенец" у нас скорее правило, нежели исключение, и, значит, что-то неладно в Московском царстве, если тут что ни генеральная линия, то конгрегация "отщепенцев", а то и две. Даже так сразу не разберешь, где "отщепенец", где истинный патриот, особенно в наше время, когда в изгоях общества оказались те, кто по-прежнему читает книги, гнушается телевидением, этим аналогом фикусу и канарейке в клетке, и не любит свободы слова за отвратительные слова.
РОМАНТИКА. В сущности, понятие "романтика" обличает такое состояние психики, когда душа отторгает рутину жизни и требует неизведанности, преодолений, красивых неприятностей и прочей окологероики, к которой так тяготеют стремительные, но дюжинные умы. И ведь действительно скучно изо дня в день обтачивать болты, или стоять за прилавком, или ходить с метлой. Куда веселее, например, устраивать заговоры, грабить сберегательные кассы, путешествовать по амазонским топям, скрываться, бродить по глухой тайге в поисках какого-нибудь менделевия и особенно открывать неизвестные острова. В свое время Денис Фонвизин наставлял эту публику: "Кто сам в себе ресурсов не имеет, тот и в Париже проживет, как в Угличе"; не в коня корм.
Впрочем, по молодости лет "романтика" - это простительно и понятно, потому что душа-то рвется, а едва проклюнувшаяся мысль парит, потому что хочется жить не в Чертанове, а в палатке, за которой порыкивают медведи, пить чай, густой, как чернила, пополам с комарами и назло Цельсию с Фаренгейтом разбивать за Полярным кругом яблоневые сады. То же самое касается общества: когда оно еще не перебесилось, сами собой являются революционные карты с четырьмя национальными гвардейцами вместо валетов и Министерство ужасных дел сплошь драпируется кумачом. В эту пору обыкновенные ценности бытия отступают на задний план, общество впадает как бы в истерику и безвременная гибель на поле боя под какой-нибудь Разуваевкой (скажем, во имя прогрессивной земельной реформы на острове Гренада) выглядит предпочтительней, чем прозябание в качестве скорняка.
Однако есть у этого феномена одна показательная сторона. Именно: не может быть будущего у народа, если не отравлено "романтикой" каждое его новое поколение, если оно с младых ногтей корыстно, практично и отнюдь не склонно к витанию в облаках. Пусть они потом идут хоть в кассиры, но прежде обязательно должны переболеть этим прекрасным беспокойством, иначе общество одичает, как колхозные коровы в голодный год. Во всяком случае, русское юношество, с головой занятое движением оборотного капитала, - это, сдается, такая же аномалия, как дерущиеся женщины и страстно влюбленные старики.
Но вообще это поразительно, до чего мы, русские, подвижная, переменчивая нация, способная на коренные метаморфозы, нимало даже не отвечающие на вопросы "с какой стати" и "почему". Не так давно кумиром нашей молодежи был революционер Рахметов, потом поэт Брюсов, потом революционер Павел Корчагин, потом гладкорожий певец из города Мемфиса, но наши мамаши нам еще говорили: "Учись хорошо, а то всю жизнь будешь ходить с метлой". Неизвестно точно, кого зачислила себе в кумиры современная молодежь, но почему-то кажется, что нынешние мамаши иначе говорят. Например, так: "Не смей хорошо учиться, а то, не дай Бог, вырастешь порядочным человеком и всю жизнь будешь ходить с метлой".
МЕЩАНИН. В старину "мещанами" называли обитателей городов из простонародья. Они составляли целое сословие наравне с купечеством и дворянством; общеевропейский аналог этому понятию - "буржуа". Интересно, что и наше слово происходит от существительного "поселение", оно же "место", и общеевропейское от "поселения", оно же "бург".
Гораздо позже понятие "мещанин" приобрело обличительное значение и этим именем принялись клеймить всячески убогое существо, погруженное в узкосемейные интересы, замечательное пошлыми наклонностями, низменными вкусами, неотзывчивое, сосредоточенное на себе. Правда в отличие от "буржуа" наш "мещанин" никогда не был комически самодовольным, не считал свое отечество самой прекрасной страной на Земле и твердо знал, что Наполеон это не сорт пирожного, а император французов и негодяй.
В середине позапрошлого столетия Александр Иванович Герцен вывел, что, оказывается, итог исторического развития и цель всей европейской цивилизации - "мещанин". То есть что Пракситель ваял, Кромвель сражался, Лейбниц мыслил, Байрон писал стихи исключительно того ради, чтобы на Земле развелось племя тупых, безвредных, законопослушных существ, которым в конце концов покорится мир. Это, конечно, обидно, хотя и не обидней того, что у моря бывают приливы и отливы, а Везувий возвышается и коптит. С другой стороны, от этих умников до героев сплошное беспокойство и ералаш.
Вот и у нас в России сей прискорбный итог если не налицо, то по крайней мере видим и ощутим. Вдруг как-то все обвалилось, испошлилось, измельчало: литература, разговоры, театр с кинематографом, ориентиры, стиль общения, характеры... - все дегенерировало до такой степени, что в результате мы получили неузнаваемую страну. Можно было подумать, что народ потравили или что нас кто-то незаметно завоевал, - а это мы на самом деле встали на общечеловеческую стезю. Тут уж ничего не поделаешь, коли таковы объективные требования общественного развития, как не поспоришь с законом сохранения вещества.
Что будет? А Бог его знает, что будет, - может быть, через десять лет забудутся отчества и народ станет звать себя Сашками да Машками, а может быть, через поколение, через два все вернется на круги своя (у нас внуки всегда делали фронду дедам) и мы еще навитаемся в облаках.
Чем сердце успокоится? Разве тем, что вот все-таки была такая великая, страшная, прекрасная, поучительная страна.
