"Алексей Максимович, статейку вашу я прочитал и думаю, какие книги интересные. И придумал: 1) про всяких зверей, 2) про диких всяких птиц, 3) и про всякие деревья. И все по одной книге".
Отсюда совершенно ясно, что ребята заботятся не только о "длине" и "толщине" книги, но и об ее законченности и полноте. Читатель со станции Дебессы не хочет, чтобы звери были перемешаны с птицами и деревьями. Он боится, что книжка от этого толще не станет, а зато на долю птиц или на долю деревьев, чего доброго, придется меньше страниц, меньше рассказов, меньше сведений.
Наш читатель хочет обеспечить себя книгой, по крайней мере, "на неделю". Он читает непрерывно и поэтому любит большие книги и серии книг. Но его увлекает не самый процесс чтения, он ничуть не похож на гоголевского Петрушку, который не интересовался содержанием книги, а только радовался, что "вот-де из букв вечно выходит какое-нибудь слово, которое иной раз черт знает, что и значит".
Дети читают внимательно, - пожалуй, внимательнее нас взрослых. К содержанию книг они предъявляют свои особые требования и умеют черпать из книг новый для себя опыт.
Послушайте, что дала им одна только книга - известная книга В. К. Арсеньева "Дерсу Узала".
"Мы познакомились, - пишут пионеры, - с жизнью Уссурийского края, узнали повадки многих животных, птиц, внешний вид их, окраску, узнали много новых слов. Многие места в книге заставляли нас волноваться и тревожиться за жизнь путешественников".
Вот чего ждут дети от книги - и новых сведений, и новых переживаний, и новых слов.
К этому читателю нельзя идти с одними внешними эффектами и выкрутасами, с литературным жеманством или с бездушными готовыми схемами.
Нельзя - по двум причинам. Тот читательский авангард, который умеет так хорошо и отчетливо формулировать свои мысли и чувства, просто не поверит автору и, может быть, навсегда сохранит недоверие к писателям и литературе. Те же, кто слабее, пассивнее и доверчивее, сами научатся подменять настоящий опыт литературной или газетной фразеологией.
Перебирая письма ребят, можно выделить целую группу голосов, неразличимо похожих один на другой. Словесный трафарет заслонил в этих письмах содержание.
Но, по счастью, большинство писем свободно от общих фраз. В этом особая удача переписки. То ли потому, что ребята пишут Горькому, о детстве которого хорошо знают из его же книги, то ли потому, что это пишет настоящий читательский авангард, или, как у нас говорят, "библиотечный актив", но ребята на этот раз раскошелились, заговорили со щедрой откровенностью о книгах, которые только что прочли и пережили.
"Мы очень волновались, когда читали о Трофимове ("Пакет" Пантелеева) в том месте, где он в интересах революции применял всю силу своей находчивости - борьба за ценные документы. Его стойкость нас поразила. Мы просим Пантелеева написать книгу потолще о герое. Он пишет очень захватывающе. Главное, что его герои в тяжелые минуты не унывают, бывают веселые, как, например, Трофимов: перед расстрелом он еще шутил и говорил о своих больных мозолях" (Ярославль, пионеры).
Наши ребята любят героику, особенно героику революции, и понимают ее по существу, а не ходульно. Бытовая юмористическая черта не принижает в их глазах героя, а делает его трогательнее и ближе.
Дети умеют смеяться и прекрасно знают, какая сила и какая помощь смех.
Вот письмо одного из школьников Горькому:
"Прошу больше выпускать юмористических и смешных рассказов, так как в детстве и даже в юности ребенку наносится много обид и маленьких невзгод. В таких случаях я всегда хватал Чехова, забирался в шалаш, читал и под конец чтения разражался хохотом, словно в шалаш мне напустили газу, вызывающего смех. А в настоящее время, когда мне пятнадцатый год, мне нужны книги, показывающие, как из подростка может выйти жизнерадостный, здоровый, смелый человек, путь этого человека, который перестраивает город, деревню, свою жизнь".
Как великолепно сочетается в этом письме серьезность, свойственная нашим ребятам, с простотой, наивностью и детскостью! Кажется, что между строчек письма можно прочесть биографию горьковского корреспондента.
По стилю и по житейскому опыту, который ощущается в каждом слове, можно с уверенностью заключить, что это пишет не избалованный ребенок, воспитанный в уютной детской, а человек, немало испытавший за свою короткую жизнь, и, пожалуй, из той новой демократической среды, в которую совсем недавно проникла литература.
Значительная часть писем к Горькому пришла именно от этого нового читателя, который впервые заговорил о своих вкусах, интересах, отношениях.
Часто он начинает письмо, по старому деревенскому обычаю, с поклонов, он обращается к Горькому то на "ты", то на "вы", но зато у него есть настоящее любопытство, настоящие желания, которые он умеет выражать полно и сильно.
Он просит написать ему такие книги: "О борьбе и страданиях заграничных пионеров", "Тайну полярных стран и полюсов", "Про сухую и безводную пустыню Кара-Кум", "О последних индейцах в Америке", "О беспризорниках и их горькой жизни".
Каждое из этих требований дает не только тему в узком смысле слова, но и какой-то музыкальный ключ, который должен помочь писателю найти правильный тон для детской книги, если только писатель умеет слышать.
А сколько сведений требуют от нас эти ненасытные читатели из городов, поселков, местечек, колхозов и новостроек! Вот небольшой список вопросов и тем, перечисленных в одном только письме:
"Как раньше жили крестьяне и как дворяне?
Жизнь беспризорников.
Биография революционеров.
Гражданская война.
Приключения из жизни животных на Севере.
Путешествия в эпоху великих открытий и теперь.
Начало революционного движения в России.
Астрономия.
Археологические раскопки в Крыму, на Родосе и в Микенах.
Жизнь ребят в современной Америке.
Россия в эпоху Ивана Грозного.
Год великого перелома, коллективизация и классовая борьба в колхозах.
Изобретатели: Эдисон, Фультон, Ньютон, Стефенсон, Матросов, Казанцев.
Жизнь восточных народов: таджики, киргизы, узбеки.
Беломорстрой и превращение бывших преступников в героев соцстройки".
В этом письме нет технических тем. Зато другие письма с лихвой покрывают этот пробел. В них есть все, начиная с межпланетных сообщений и кончая кормушкой для кроликов.
Такую же россыпь естествоведческих, исторических и географических тем найдете вы в других письмах ребят. А уж о военных темах и говорить нечего. Трудно сосчитать, сколько раз повторяется в письмах просьба написать про будущую войну, как она начнется и чем она кончится, какова будет ее техника, чем могут помочь пионеры армии, если на нас нападут враги.
И на все их бесконечные вопросы мы должны ответить не суррогатами, не снисходительной популяризацией или сокращением книг для взрослых, - дети всегда чувствуют эту снисходительность и не доверяют "сокращенным изданиям".
Да и можно ли говорить о снисходительной популяризации, когда речь идет о читателе, который предъявляет к литературе высшие требования?
Мальчик из села Дуденова, ученик шестого класса, пишет, обращаясь к литераторам: "Товарищи, научитесь писать _покороче, пояснее, попонятнее, посложнее_".
Нелегко найти писателя, которому такая мерка пришлась бы впору. Еще труднее найти критика, который сумел бы так коротко, так ясно, так понятно и сложно сформулировать свои требования к литературе.
Но школьник из села Дуденова - вовсе не критик. Он ничего не оценивает и никого не поучает. Он просто читатель. Ему, как и другим его тринадцатилетним сверстникам, до крайности нужна новая, интересная книжка. Вот о чем он и хлопочет. Но при этом он нисколько не забывает о своем возрасте. Он достаточно скромен и очень трезво взвешивает свои силы, учитывая, что будет для него доступно и что недоступно, с чем он справится и чего не одолеет.
"Мы хотим книг о гражданской войне на _детском языке_", - пишут ребята.
"Книжек про звезды _на нашем детском языке нет_", - пишут другие.
Детский язык - это не упрощение и не сюсюкание.
Не всякая понятная книжка любима детьми. Очевидно, дело не в доступности, а в каком-то подлинном соответствии книги с мироощущением ребенка.
Если в книге есть четкая и законченная фабула, если автор не равнодушный регистратор событий, а сторонник одних героев повести и враг других, если в книге есть ритмическое движение, а не сухая рассудочная последовательность, если моральный вывод из книги - не бесплатное приложение, а естественное следствие всего хода событий, да еще если ко всему этому книгу можно разыграть в своем воображении, как пьесу, или превратить в бесконечную эпопею, придумывая для нее все новые и новые продолжения, - это и значит, что книга написана на настоящем _детском языке_.
Поиски этого языка - трудный путь для писателя. Ни собирание отдельных детских словечек и выражений, ни кропотливая запись особенностей поведения ребят, ни коллекционирование анекдотов из жизни очага и школы еще не могут научить писателя говорить "детским языком". Во всяком случае, это будет не тот язык, который имеют в виду ребята, когда просят: дайте нам книгу про гражданскую войну или про звезды на детском языке.
