Я, разволновавшись, быстро пошёл по реке.
Знал бы я, что мне такая роль предназначена - немого упрёка! - ещё бы подумал, может быть... тут из-за меня люди топятся, а я, видите ли, рот отказываюсь открыть! Гордый, видите ли! Да таких гордых...
Не замечая ничего вокруг, я прошёл километра полтора и чуть сам не упал в следующую прорубь - вовремя остановился!
Этот случай меня немного развеселил. Я пошёл обратно и пришёл, когда автобусы собирались уже уезжать.
- Что ты ещё откалываешь? Куда исчез? - кричал Зиновий. - Всей группе бросать работу, тебя искать?
Я молча сел в автобус.
- Поехали, - сказал Зиновий шофёру. - Заруби на носу, - провернулся Зиновий ко мне, - хочешь сниматься - никаких номеров!
Молча мы подъехали к общежитию. Зиновий куда-то мрачно ушёл, а я ходил по площадке у общежития, всё думая, как я буду выглядеть в роли немого упрёка.
Вдруг к ступенькам общежития подъехало такси. Я удивился, отвлёкся от своих мыслей: кто это так шикарно приезжает в такую даль на такси?
Открылась дверца - и вышел парень, мой ровесник.
Я с ходу был потрясён его красотой: белые кудри, голубые глаза, словно чуть виноватая улыбка.
- Скажите, - улыбнувшись, спросил меня он, - вы случайно не знаете, где здесь киногруппа?
Я очень почему-то обрадовался: всё-таки хорошая штука кино, какие приятные приезжают люди.
- Я провожу, - сказал я, стараясь тоже показать, что я человек вежливый и культурный. - Прошу! - И показал на крыльцо.
Я пропустил его вперёд, провёл по коридору и, постучавшись, ввёл его к Якову Борисычу.
- Вот, Яков Борисыч, видимо, к вам, - сказал я.
Яков Борисыч, почему-то изумившись, вскочил со стула и удивлённо переводил взгляд то на него, то на меня.
- Ну... погуляй пока... погуляйте, - растерянно сказал он, - потом я скажу.
Мы вышли.
Приехавший долго смотрел на меня, потом улыбнулся.
- У меня несколько странное имя - Ратмир! - сказал он, протягивая руку.
- Саша! - Я спохватился, что сам раньше не догадался представиться. Очень приятно!
Я не врал, я действительно почему-то очень обрадовался.
Я понял: если он участвует, значит, в фильме не может быть ничего плохого - вот почему мне стало так хорошо.
Мы прошли в конец коридора. От лучей солнца, прошедших сквозь стёкла, было жарко. По освещённой стене струился вверх, извиваясь, какой-то размытый световой поток - как я понял, тень горячего воздуха, идущего из трубы дома напротив.
Я снял шапку, и мы стояли.
- Значит, вместе будем сниматься? - радостно сказал я.
- Хотелось бы, - скромно улыбнувшись, сказал он.
Я вдруг вспомнил, почему его лицо показалось мне таким знакомым и приятным: я же видел его примерно в трёх или четырёх фильмах! И он ещё скромно говорит: "Хотелось бы!" Вот это человек!
Мне очень захотелось сделать ему что-то хорошее, показать что-то интересное, а то вдруг ему тут не понравится и он уедет! Конечно, он никогда не скажет, что ему не понравилось, но придумает какой-то другой предлог и уедет!
Я задумался.
- Хочешь... в конюшню пойдём? - сказал я. - Знаешь как там здорово интересно!
- Хорошо бы! - Он обрадовался, причём искренне!
Мы пришли в конюшню, я познакомил его с Жуковым, и мы пошли смотреть лошадей - было воскресенье, все лошади стояли на месте. В конюшне было темно, только пар от дыхания лошадей клубился в окошках на фоне яркого неба.
Мы шли по коридору, и вдруг Ратмир влез прямо в стойло к Буяну, взял его за длинную морду и стал гладить чёлку на широком его лбу.
- Ну... ты смело! - переводя дыхание, сказал я, когда он вылез. Умеешь, что ли, с лошадьми обращаться?
- Немножко, - сказал он.
- А откуда? - спросил я.
- Да занимаюсь в конноспортивной школе, - как бы между прочим, сказал он.
Я обомлел.
Занимается в конноспортивной школе, о которой я столько мечтал, и говорит об этом так, абсолютно просто!
- А... где она? - спросил я.
- Школа? В Пушкине, - сказал он.
- В Пушкине?! - удивился я. - Как же ты... каждый раз туда ездишь?
- Всё значительно проще, - он улыбнулся, - я же ведь и живу в Пушкине.
- Ну?! А где?
- В Софии.
Вот это да! Я же всё детство прожил в Пушкине, в районе, который называется София.
- Я же там жил до семьдесят третьего года!
- Да? А я приехал в семьдесят третьем!
Взволнованные, мы пошли по коридору, вышли на улицу. Я даже не надел шапку, было почему-то жарко, хотя градусник на стене показывал минус двадцать.
Я увидел по тени на стене дома, что от головы моей идёт пар.
- А пойдём... в оранжерею?! - сказал я. - Знаешь, какие тут оранжереи?
- Хотелось бы сначала немного поесть, - виновато улыбнувшись, сказал он.
Как я мог об этом забыть! Ведь он же, наверно, как выехал рано утром из города, ничего не ел!
Мы пошли к столовой, но до обеда было ещё далеко, ничего не готовилось.
- А пойдём ко мне пожрём, - сказал я. - Папа на работе, а между окнами - я видел - какая-то рыба!
Мы пришли в лабораторию, я распахнул дверь в отцовский кабинет, залитый солнцем.
- Папа! - сказал я. - Можно, вот мы с Ратмиром съедим твою рыбу, между окнами?!
Сморщившись, отец недоуменно смотрел - какую рыбу, почему между окнами?! - потом, отвлёкшись от своих мыслей и сообразив, кивнул.
Мы примчались ко мне домой. Я встал на стул, открыл форточку, залез, напрягшись, между стёклами рукой. Тёплый воздух у форточки дрожал.
Я отодрал с рыбы примёрзшую бумагу, потом мы долго отмачивали рыбу в холодной воде. Потом пошла сильная вонь.
- Ничего... это бывает! - вежливо сказал Ратмир.
Он с интересом осматривал квартиру.
- Вы только с отцом здесь живёте?
- Нет... соседи ещё... Я, вообще-то, в городе живу. А он теперь здесь, отдельно. Понимаешь?
Ратмир кивнул.
- А здесь что, колхоз? - сказал он, слегка меняя тему.
- Да нет! - сказал я. - Здесь селекционная станция, понимаешь? Здесь сорта выводят более лучшие! Понимаешь?
- Ясно, - сказал Ратмир.
- А папа мой знаешь кто? Он - профессор! Знаешь, сколько он зарабатывает?.. Ого!.. А дедушка мой знаешь кто? Академик!.. Только он тоже отдельно от бабушки живёт.
- Ну, варим? - перевёл разговор Ратмир.
- Сколько варить-то? - спросил я через полчаса.
- Вари, пока глаза не побелеют.
- А она глаза закрытыми держит!
Мы развеселились. Потом пришёл с работы отец, мы его угостили рыбой.
- А можно, у нас Ратмир останется? - спросил я.
- Можно. Только ти-ха, - сказал отец.
Но мы не могли успокоиться и даже ночью не могли остановиться. А чем тише стараешься смеяться, тем громче почему-то выходит... И, честно говоря, я был счастлив: опасная съёмка была позади - и я нашёл друга!
- Чего вы, черти полосатые, всю ночь хохотали? - входя к нам утром, сказал отец, но чувствовалось, что он доволен.
Мы доели нашу рыбу и помчались в группу.
- Ну что, дружки? Подружились? - улыбаясь, встретил нас у крыльца Зиновий. - Но сами ведь понимаете: только один из вас остаться-то может.
- Где? - Сначала я не понял.
- Ну... у нас, - смутился Зиновий. - Роль-то у нас одна... мальчика Степана. Сначала Ратмир намечался, потом вдруг ты... появился.
Я похолодел.
Потом я повернулся к Ратмиру.
По его лицу я сразу почувствовал: он знал всё с самого начала, но не мог никак мне это сказать.
Мне снова стало жарко. Я снял шапку.
Вот это да! Рискуешь тут, снимаешься в огне, потом приезжает другой и тебя отстраняют!
Тут вышел Яков Борисыч. Я застыл. Я ждал: к кому он подойдёт? Он подошёл ко мне.
- Ну что... расстроился? - положив руку мне на плечо, сказал он.
- Но... я же снимался... лошадей из пожара выводил!
- Ну... это общий план! - сказал Зиновий. - Лица твоего крупно не было видно.
- Ну чего ты, чего? - забормотал Яков Борисыч. - Ведь ты же инте-рес-ный парень - тебя в любой другой фильм возьмут! Как здорово ты лошадей вгонял! О! Или хочешь, я с бригадиром трюкачей поговорю? Знаешь как здорово - на лошадях скакать, из окон прыгать, под водой снимать... А?!
Я посмотрел на Ратмира.
- Ну, хочешь, я уеду? - сказал Ратмир.
Я молчал.
Ратмир вдруг отвернулся, потом побежал и впрыгнул в рейсовый автобус Вырица - Гатчина, который как раз подъехал к столбу.
Автобус с шипением закрыл двери и, два раза присев, уехал.
- Твоя взяла, - сказал Зиновий и ушёл в общежитие.
И тут же почти дверь открылась и на крыльцо вышел известный артист Тимохин в длинной рыжей шубе и посмотрел на меня.
- Ты, что ли, Стёпа будешь? - улыбаясь, спросил он.
- Кто?
- Ну, мальчика Стёпу играешь?
- Я.
- Так это из-за тебя, выходит, мне в прорубь нырять?
Я промолчал.
- Ну, спокойно, спокойно, шучу! - Он положил мне тяжёлую свою руку на плечо. Потом он ушёл к магазину.
А я всё ходил у автобуса. Зеркало на автобусе стало белым, пушистым. Лицо замерзало, я подносил ладонь ко рту, дул горячим воздухом к носу.
На крыльцо вышли Зиновий, Яков Борисыч, вся группа.
- Ну, ты, победитель... поедешь, что ли? - насмешливо спросил меня Зиновий.
