На уроке Алла написала ей записку: "Крутывус - украинская фамилия?". "Да", - ответила Лидия и на перемене подошла спросить, давно ли он с Украины, но взамен выяснила лишь, как нужно - по Канту - воспринимать этот мир. Однако после алгебры она уже знала, что отец Егора был в оккупации, из-за чего не мог нигде устроиться на приличную работу. На физкультуру они оба не пошли, и Лидия выяснила, что семья Крутывусов переезжала с места на место и вот остановилась здесь, так как отцу дали квартиру.
Для того чтобы он вспомнил, как незапамятно они знакомы, она завела разговор о Киеве. Егор почувствовал доверие к Лидии и, рискуя показаться странным, неожиданно признался, что из-за частых переездов у него вообще не выросло чувство привязанности к одному городу:
- Я так. Предполагаю. Не хватило времени привязаться...
И тут судороги, спазмы от желания ужаться и стать меньше, незаметнее чтобы не разлучили с Егором - настолько сильной болью отозвались внутри, что Лидию сразу затошнило, у нее заболела голова. Такой силы приступа не было никогда.
- Что с тобой? - спросил Егор.
- Голова... Я пойду.
Дома Лидия забилась в свою комнату и долго отлеживалась. Чувство к этому новенькому было похоже на... словно это еще одна дверь в мир, через нее можно выйти в неизвестность и по-новому разглядеть все, но... потом это все отберут, как отобрали Киев? А поскольку человек еще больше, чем город, то Егор ей уже показался больше всего Киева, всей Украины, и если его отберут...
- Всю форму помяла! - процедила мать таким голосом, который страшнее всякого крика. - Школьную форму! И даже не заметила, что помяла.
Слишком много чести этим вещам, если все время их замечать, думала Лидия, но молчала. Как ни странно, но замечание матери исцелило ее от спазмов и тошноты. Глубина в бассейне, в Егоре, в море, а душа мамы - как пересохший бассейн. Прыгни ночью - разобьешься... Совсем другое было в Киеве, когда мама и Украина были одно и то же. Но и пригодилась мамина сухость, а то Лидия бы могла утонуть в этом глубоком море по имени Егор...
- Менделеев-то! Наивно хотел опровергнуть спиритизм. Комиссию создал, - говорил Егор после урока химии, а полкласса внимало ему. - Конечно, большинство духовидцев оказались - дурь в крапинку, но... несколько случаев в шок бросили старого прагматика...
Здорово он! Лидия в химии плохо разбиралась, но Алла помогала ей заучивать основные положения при помощи нехитрых смешных словечек: "Если мы соль булькнем в кислоту, то... а если булькнем в щелочь, то..."
И все только крякнули, когда, сами того не хотя, согласились участвовать в натуральном сеансе по вызову духов. И Лидия тоже. И Алла. Про тех, кто не пошел, Егор говорил снисходительно: испугались КГБ.
- Родина не похвалит за идеализм, - повторял он раз пять. - Но... не исключено, что в ходе эксперимента... мы придем к выводу: духов никаких и нету.
Договорились: все будет происходить на строго научной основе. Аллу посадили за протокол.
- Полное бесстрастие и не пропускать ни слова, поняла? - суховато наставлял Егор.
Там еще были: Галька со своим Вадиком, Володя из девятого "а" здоровяк и телохранитель Егора, Наташа Пермякова и братья Черепановы, которых Егор звал "братья Ч.".
- Прежде всего, - командовал он. - Надо снять кресты - иначе может ничего не получиться. Непонятная связь тут, но... Мы с вами наберем фактов и все проанализируем. У кого есть кресты?
Его стрекозиные глаза не глянулись Гальке. Она недавно нашла на полу в бане крестик и решила, что поносит его, раз нашла. Она была вообще-то даже некрещеная, Галька. Но интересно же: крестик. А тут что делать - надо покорно снимать его, крестик, к которому уже так привыкла.
Погасили свет и зажгли свечу. Лидия почувствовала, что у нее внутри вот такой трепет, как у огня свечи. "Да уж не боюсь ли я!" - натужно посмеялась она над собой.
Егор проследил, чтобы блюдечко равномерно нагрели, чтобы круг на бумаге был очень круглым (духи иначе могут обидеться), чтобы все буквы и цифры оказались строго по кругу.
Кто-то спросил: букву Ё писать?
- "Ё" введено недавно, - важно сказал Егор, - Карамзиным. А духи тонкие сущности и с трудом воспринимают все новое. Сами посудите, они же тысячи лет живут.
В воздухе носилось тайное смятение. Конечно, все тут были такие смелые - бросили вызов опостылевшему материализму, который на каждом шагу вбивают в школе. Но в то же время всем хотелось надежности и уверенности. Они еще не понимали, что чудо составляет одно целое с надеждой, а не с надежностью. Да и кто способен понять это в юности?!
Только расслабили пальцы и дотронулись до перевернутого блюдечка, оно заскользило, как будто обрадовалось прикосновению. И побежало от буквы к букве. Лидия почувствовала мгновенный ожог изнутри. Втайне она надеялась, что все это шутки.
- Неосознанные акты идеомоторики, - бормотал Боря Черепанов, отчаянно скрывая нотки беспомощности в голосе, - Подсознательные... психические... процессы.
Не обращая внимания на эти научные заклинания, блюдечко еще быстрее заскользило по алфавиту, делая короткие остановки.
- Это все можно объяснить материалистически, - продолжал Боря.
- Тише, - цыкнул Егор. - Оно обидится.
Всех охватило состояние колючей нервности.
Наконец, блюдечко выдохлось и замерло. Лидия прочла: "Уберите этого здоровилу".
Здоровилой был только один Володя, телохранитель Егора. Но он начал возмущаться: сижу, никому не мешаю, добросовестно участвую в этой... цепи индукторов.
- Вол, быстро в другую комнату или на кухню! - запаниковал Егор. Духи, они обидчивые и гордые.
Точно: четверть часа блюдечко не двигалось, хотя Володя ушел на кухню.
Потом замелькали: Б - Л - Я. Получалось что-то неприличное. Ничего, успокаивал Егор, они иногда ругаются.
- Пора спрашивать, как его зовут, - скомандовал Егор.
Оказалось: Айосья.
- Алла, пиши! Ему четыре тысячи лет. Нет, четыре тысячи и триста лет! Молодой, - тут Егор огорчение выразил на своем лепестковом лице. - Но выжмем из него все нужные сведения.
- А не вызвать ли нам Пушкина? - спросила Лидия.
- Нет, лучше Сталина! - предложил Боря.
- Сколько мне осталось жить? - вдруг громко спросил Егор.
Все замолчали, защищаясь от смысла вопроса. На секунду как бы всех убило. Очнувшись через мгновение, они замахали на Егора свободными от блюдечка руками. Посыпались какие-то вялые, желто-серые слова:
- Ну, ты даешь...
- Куда хватанул...
Егор успокоился, расслабившись лицом, когда Айосья выдал: "Погибнешь в сорок пять, а умрешь в пятьдесят". От щедрой бездны времени даже голова закружилась. А у Лидии появилось чувство, что предсказанный срок высвечивается какой-то грязной убогостью. Куцым обрывком ликующего блаженства бессмертия...
- Но сорок пять лет - это же мало, это почти завтра, - выкрикнула Лидия, трясясь всем своим плотным ярким телом.
...Но все уже задавали Айосье свои вопросы.
Егор обещал тщательно перепечатать протокол сеанса и каждому подарить экземпляр. Свое обещание он выполнил уже на следующий день. Видимо, не спал всю ночь.
...С годами, как бы шутя, он все чаще заводил разговор об этом спиритическом сеансе. Небрежно, в придаточном предложении, чтобы не заподозрили ничего, ронял: "Осталось двадцать девять лет... двадцать шесть... двадцать лет..." И постепенно в его голосе нарастал оттенок напряжения.
На другой день после спиритического сеанса Лидия сидела в своей комнате и смотрела в окно. Если б на одну чашу весов положить весь мир, а на другую Егора, то он перетянет все, с мрачным счастьем думала она.
3
Слухи о том, что на комсомольском собрании будут разбирать духовидцев во главе с Крутывусом, никого не удивили: "Протоколы" этого опыта в четырех машинописных экземплярах вращались во всех параллельных десятых и даже в девятых. Автоматически Егору присвоили статус зачинщика.
- Комсомольцы верят в духов! - завуч Валентина Мартемьяновна гневно тыкала пальцем в гонористую подпись "Крутывус". - Не скрывается даже!
Вообще-то учителя и сами с огромным интересом прочли протокол спиритического сеанса. Видать, материализм уже достал всех и хотелось чудесного. Но страх перед компетентными органами толкал создать образ врага. Эта роль и отводилась Егору.
...Класс замер, вдыхая чугунный воздух собрания. Директор, завучи и парторг по-разному держали в руках замусоленные "Протоколы". Кто-то - как важную улику, кто-то - брезгливо, как будто бумага заражена особо опасными микробами. И только классная руководительница Татьяна Николаевна взяла протокол и повертела в руках, как простую бумажку. Татьяна Николаевна передала улику посланнику райкома ВЛКСМ, тихонько и умненько сидевшему во втором ряду. Классная и райкомовец обменялись взглядами однокурсников. Оба вспомнили вдруг, как однажды в общежитии он - тогда просто Толя - показал Тане девять способов самоубийства с помощью батареи отопления.
