Склепным холодом дышала комната, и Егор поспешил из нее уйти.
- Давай допьем, доедим, - и уже на кухне за столом он вспомнил: - А телевизор... Ты чего телевизор не глядишь? Поставил бы сюда...
- Ну его,- махнул рукой Холюша. - Не гляжу. Днем некогда, надо дела управлять. А ночью когда же, ночью спать надо. Нехай стоит. Може, когда-нибудь... Може, вы с женой в гости приедете, поглядите...
- Его уж, наверно, мыши погрызли...
- Да бог ведает,- легко согласился Холюша. - Може, и поточили.
- Ну, спасибо, дед Халамей,- поднялся Егор. - Напоил и накормил, спасибо. Пойду во двор, покурю.
- Кури здеся, ничего...
- Нет, пойду... - Егору не терпелось выйти отсюда. Деда не хотелось обижать, но и сидеть здесь было невмочь.
- Может... дров наколоть или еще чего? Мы ж тебя от дела оторвали.
- Да чего дела... Нашим делам счету нет... Пойдем, коли так,- поднялся Холюша. - Попоить скотину надо. Сенца подбросить.
- Ну, вот я и помогу.
Холюша взял с пригрубка ведро. Егор потянулся за ним.
- Не надо... Ты в добром, измажешься. Тута поросенку да корове. Коли хочешь, ведра возьми. Коз да овечек попои, да телка с телушкой.
Едва вышли в чулан, Цыган, почуяв чужого, поднялся на дыбки, натягивая цепь.
- Счас замолчи! - прикрикнул Холюша. - Кому говорю! - И Цыган послушался.
Увидев хозяина, взбулгачилось птичье войско: загоготало, закрякало, закудахтало, хороводом по базу пошло.
- У-ух, прорвы... Жрете и жрете!
- Да-а,- удивился Егор. - Чем же ты кормишь... такую ораву?
- Как чем? Зернецом.
- Сколько же им зерна надо?
- Куды деваться, надо содержать...
- Дают зерно в колхозе?
- Дают, маловато. Приходится подкупать.
Колхоз давал, конечно, каплю того, что нужно было Холюше. Пенсионерские центнер-другой. Но Холюша выворачивался. Осенью, когда раздавали хлеб, Холюша был наготове. В этот день он запасался водкой, самогоном, деньгами. И не отходил от амбаров. Механизаторы получали зерна помногу. И не один, так другой, не другой, так третий, особенно если жены рядом не случалось, оделяли Холюшу, который сдабривал сделку магарычом тут же, на месте.
Холюша в этот день центнеров пятьдесят подкупал.
Егор быстро напоил скотину. Обглядел корову и приплод, козочек посмотрел и вновь удивился:
- Ну, ты даешь, дед Халамей. Ферма целая...
- А чего... Счас призывают, чтобы всего поболе держали. Хлопотно, но куда деваться... Трудюся... Трудюся, Егор. Помочи ждать неоткуда. С утра до ночи. А теперичка пора пришла котиться, и ночей не буду знать. Про весну, лето уж не говорю. Тама-а... Делов да делов. Руки обрываются. Одного сена пока накосишь. Такую страсть господню...
Сенокос и вправду был самой тяжкой для Холюши порой. Как-никак, а нога-то одна, другая - деревянная, не больно ловко с ней. И в сенокосный срок Холюша, считай, совсем не спал. Прикорнет иногда на часок. И все. В эту пору он вовсе высыхал и чернел ликом, как головешка. Он свои угодья выкашивал, а потом брал где можно: по лесу, на буграх, за огородами, по степи, в балочках - никакою травой не гребовал, вплоть до осоки. А уж от сена, от запасов своих глядел, сколько в зиму скотины оставить. Кое-кто из молодых, на одну коровенку запасая, жаловался. Холюша косил и косил, днем и ночью.
А оттого что сенцо трудно доставалось, он и берег его. И сейчас, надергав крюком охапку, он не враз его корове понес, а столько же соломы набрал и принялся тщательно перебивать, мешать солому с сеном, да так, чтобы даже мудрая Зорька не смогла сенцо выбрать, а подряд мела.
Егор помогал. Он разбирал оберемок, что бессовестный тракторист привез. Разбивая корку льда и отбрасывая в сторону глудины, Егор добрую солому копешкой складывал, заледенелую раскидывал. Может, солнце пригреет, так обтается. Оберемок большой все же был. Разобрав его, Егор отряхнулся, закурил.
- Ты, гляжу, парень не городской, - похвалил Холюша.
- Деревенский, - ответил Егор. Он жалел старика к вместе с тем какое-то уважение к нему чувствовал.- Да-а, - протянул он. - Многовато ты все же держишь. Не по годам.
- Чего уж... Всю жизнь так... - Холюша с хитрецой улыбнулся. - Для вас, для городских, стараюся. У вас тама не сеяно, не пахано. Асфальты кругом. Надо вас поддерживать. А то, чего доброго, перемрете.
- Нет, - покачал головой Егор. - Все равно много. Ты старый человек, калеченый. Зря...
- Всю жизню так... - повторил Холюша.
И вдруг Егору мысль пришла.
- Слушай, дед Халамей, - сказал он, - ты на пенсию собираешься?
- Сполохнулся... Уж десять лет получаю...
- Да нет... Не то. На настоящую пенсию, на отдых. Чего ты так живешь? Один, неухоженный, ты уж извини, но в доме-то у тебя... Бросай все, ликвидируй скотину свою. А возле нас недалеко домик продают, огород есть. Просят пять тысяч. Есть у тебя столько денег?
Холюша даже засмеялся от такой наивности.
- Ну, есть? - переспросил Егор.
- У меня поболе есть.
- Вот и хорошо. Купи тот домик. Позови к себе Фетинью с Марией. Они, дед Халамей, плохо сейчас живут. Там дочка вторая с мужем, они им житья не дают. Ты дом купи и позови их. И будете жить себе поживать. Будешь обмытым и обстиранным. С родными людьми. Тебе будет хорошо и им покойно. Ну, как? Согласен?
- Ух ты, какой скорый... А чего, взаправди Фетинью притесняют? Внуки?
- Обижают. Неспокойно им там.
- Скажи на милость, какая беда...
- Вот и помоги ей. Родная же сестра. И Мария с ней приедет. Она помоложе. Будет за вами глядеть. Соглашайся.
Холюша помолчал, потом, вздохнув, сказал:
- Дюже ты скорый. Раз-два - и лататы.
А Егору этот только что пришедший на ум замысел все более и более нравился. Жена давно говорила о матери и бабке, что надо бы устроить их как-то, помочь. И вот теперь все могло сложиться по-доброму. И этому старику будет хорошо рядом с сестрой да племянницей. И женщинам он будет подмогой. Правда, теща Мария была с характером. Да как знать... Поживут, притрутся. Но Егор понимал, что настаивать и торопить деда Холюшу нельзя. Не такое это простое дело, чтобы в одни час решить. И он лишь сказал:
- Подумай, дед Халамей, подумай хорошенько. Может, и надумаешь. - А про себя Егор решил приехать и раз, и другой, а может, и бабку Фетинью привезти, но добиться своего.
Издали заслышав голос своей машины, Егор начал прощаться.
- Уезжаешь? Да чего ж ты? - всполошился Холюша. - Тута бы и ночевал. Гуся бы сварили, у меня и водочка еще есть, поговорили бы по-родственному.
- Служба, - коротко ответствовал Егор. - Надо ехать.
Машина уже подбегала ко двору. Но Холюша успел-таки добрый ломоть сала принести и мороженую гусиную тушку.
- Зачем? - отнекивался Егор. - Не надо.
- Бери, бери. Отвезешь гостинец. Скажешь, от деда Холюши. Похлебаете гусиной лапши. А то был в гостях и пустой уехал. Так не положено.
Егор уже попрощался, подарки в машину уложил и вдруг вспомнил:
- Вот что, дед Халамей, люди говорят, ты деньги дома в какой-то гармошке держишь. Это дело твое. Но лучше в сберкассу отвези. Сам понимаешь. Нагрянут снова друзья...
- А вы их изловите... А людей не слухайте... Люди наплетут...
- Смотри. Мое дело посоветовать, - сказал Егор, усаживаясь в машину Бывай здоров.
Холюша недолго глядел вослед уходящему газику и вернулся на баз, начал в курнике чистить. Чистил, чистил и вдруг услышал, будто коза покряхтывает. Услышал и проверить пошел на козий баз. А пришел - Белобокая уже опросталась.
Холюша козленка забрал, в хату понес. Голова у козленка была большая. "Козел", - с досадой подумал Холюша. Но против ожидания козочка то была. Холюша закутал ее в мешок, к пригрубку положил. Козочка тонко закричала, высовывая длинный узкий язык, и заворочалась, пытаясь освободиться, встать на ноги.
- Полежишь, тогда тебе матерю приведу, пососешь...
И ушел Холюша на баз. Он чистил курник, ломом отбивая толстую кору слегшегося помета. Потом все вывез на огород, снова в курник вернулся, насесты поправил, солому в гнездах сменил. И лишь тогда вернулся в дом.
Козленок уже выпростался из мешковины и топотил по полу. Мекекал жалобно, хватал что ни попадя, пытался сосать. Холюша привел Белобокую. Козленок тут же кинулся к матери, начал вымя искать. Он искал его везде: под бородой, возле шеи, у передних ног, на брюхе и в положенном месте, да не находил. Белобокая лизала его, сдержанно, любовно помекивая, но помочь не могла.
Холюша начал сердиться:
- Чего это ты нецапучий такой, а? Поухватистей надо быть... И ты, обругал он Белобокую, - крутишься как черт. Молоденькая, что ль...
Дело заходило к вечеру, возиться было некогда, Холюша завалил козу и почти силком всунул козленку сосок вымени в рот. Пососал козленок немного, с тем козу и выпроводили.
- Переморишься, - сказал козленку Холюша. - Будешь поухватистей..
Так оно и случилось. Поздно вечером, обделав все дела, Холюша снова привел Белобокою. Голодный козленок быстро вымя ухватил и до отвалу насосался. А сытый улегся на дерюжку возле пригрубка и заснул.
Готовился ко сну и Холюша. И теперь, перед тем как спать лечь, он вспомнил про Егора. Понравился ему новый внук. Хоть и милиционер, а не гордый и, видать, работящий, не боится руки измазать. И о сестре Фетинье вспомнил Холюша, пожалел ее и подумал, что, может, и вправду уехать ему с хутора, купить тот домик, о котором Егор говорил, вызвать сестру и жить себе поживать, покоя старые кости. "Сидеть будешь на лавочке, - вспомнил он слова Егора, - да семечки грызть". И сразу привиделся Холюше какой-то старый человек, с редкой козлиной бородкой, с батожком в руках. Сидел тот человек на лавочке, неподвижно сидел, и подсолнечная шелуха путалась в его бороде. Наверное, Холюша когда-то видел такого старика, но забыл. Наверняка видел, уж очень явственно он представился: с батожком, с бороденкой, и шелуха в ней. И Холюша засмеялся.
