Ну а самая последняя встреча была в Пицунде, на семинаре российских очеркистов. Круг, как говорят, замкнулся. Мы были в возрасте Буковского, или, по крайней мере, такими видели нас наши семинаристы.
Работали мы с Шерманом в одной группе. Народец подобрался в основном из провинции, зубастый, тертый, пишущий, с ними было любопытно общаться. Вспомнили незабвенной памяти Константина Ивановича, который из своего заоблачного далека, наверное бы, порадовался, что болельщиков за судьбу России не поубавилось.
Надо сказать, что новая литературная поросль не только крепко работала пером, но и пила не хуже нас, разве что не было у них своего фирменного напитка "шерман-бренди", а была мутнова-тая, домашнего изготовления виноградная водка, чача, купленная с рук, из-под полы, на здешнем грязном базарчике.
А потом был прощальный вечер, разъезд, и молодые таланты так же дружно кого-то поколо-тили за бездарность, но более за стукачество, которое на нашей любимой сторонке, как видно, тоже из категорий вечных.
Шерман же не то чтобы порицал такие действия, но и не одобрял их, как, впрочем, и шумных компаний; рядом с горластыми семинаристами он показался мне на удивление тихим, почти благостным. Вина не пил, а более посиживал, вслушиваясь в бурные споры, и вдруг, в самый разгар застолий, засыпал.
Мы разъехались, прошли годы, и однажды раздался звонок из Сургута. Я услышал хрипло-ватый голос Шермана, он кричал в трубку: "Объясни, пожалуйста, что там у вас происходит? - И далее уже негромко, но так тоскливо, что за сердце взяло: - А что с нами со всеми будет?"
Времена наступали и впрямь крутые, шел девяносто первый год, и никто не мог бы тогда сказать, что же с нами со всеми будет.
Впрочем, как и ныне... И как всегда.
Но я сейчас о Шермане. Ведь спрашивал-то не какой-нибудь Алексей П., судьба которого зависела от расположения звезд высшего руководства, спрашивал тот самый Шерман, который не посчитал за дерзость плыть всю жизнь "Под стальным парусом"... Бузотер и бунтарь... Время которого, судя по всему, только наступало.
И в пору спросить: был ли Шерман, может, его и не было?!
Был, был Шерман.
Поэтому и рассказываю.
А исчез он из жизни незаметно, ни одна газетка не упомянула о его кончине. Да и я, каюсь, узнал об этом из последних, где-то на улице, на ходу, от малознакомого человека... Что вот-де Ананьев... Ну, который Шерман... умер... От чего? Право, не знаю. Может, от сердца? Он ведь вон как пил!..
От сердца... Может быть. Не от пьянства. Его сердце стучало сильней, чем у нас, оно работа-ло на износ.
А до меня дошли шуточные стихи, которые он посвятил сам себе в день рождения... И можно узнать по ним старого Шермана, хотя сам себя он прозывает Ананьевым, видимо, привык:
Волосы выцвели, яйца висят,
Женьке Ананьеву - уже шестьдесят...
Я по-аптекарски накапал себе в импровизированную рюмочку-колпачок, куда и помещалось-то от силы граммов десять коньяку, Шерман бы посмеялся над такой дозой, и, не чокаясь, опроки-нул в себя, произнеся: "Уж извини, не нашлось ничего покруче, схожего с твоей адской смесью".
Но если ТО, во ЧТО нам так хочется верить, существует, хоть все мы малость безбожники, надеюсь, ты как раз ТАМ, где тебе хорошо, и уже нашел себе уютный столик в компании, скажем, с Константином Ивановичем, чтобы всласть, поскольку ТАМ и правда торопиться некуда, потре-паться за жизнь о нашей беспутной матушке-России.
Вам-то оттуда теперь куда видней, что с нами со всеми будет.
Вот когда поехали в Польшу по приглашению прозаика Ворошильского, несколько человек из московских литераторов побывали в старинном замке, и, облачившись в железные латы и над-винув шлемы на затылок, вместе с Пьецухом Славой поддавали мы из древних чаш... Подхватив стальной меч и приставив его к груди официанта, который приносил напитки, он вопрошал велеречиво: "Быть или не быть - вот в чем вопрос..."
- Пить или не пить! - поправляли его.
Пить через забрала в их одеянии было не столь удобно... об этом когда-нибудь. Рядышком с шумным Шерманом мне уже видится вежливо-улыбчивое лицо Адольфа Шапиро, каким я впервые увидел его в майский теплый день на благословенной Богом райской земле Абхазии, в поселочке Пицунде...
КРАСНОЕ ВИНО "ИЗАБЕЛЛА"
(Адольф Шапиро)
Еще недавно любили у нас устраивать всяческие семинары в домах творчества в несезонное время. Как это было со мной в Комарове. И дом не пустует, и авторам, особенно начинающим, прибыток: кормят, поят задарма, да вроде и при деле... В свободное от семинара время что-то творят. Если творят. Но чаще, как оно и бывает, поддают, разбредаясь по компаниям, по комнатам.
Но и такие посиделки, с вином и общим трепом, иной раз важнее остального, они позволяют в свободной обстановке поговорить о наболевшем, отвести, что называется, душу.
Ну а в тот год в Пицунду понаехали и знаменитые, и не очень, и совсем никому не ведомые драматурги. Следом прибыли театральные критики, завлиты, режиссеры театров, а среди них Адольф Шапиро; слава о его спектаклях на рижской сцене, в молодежном театре, гремела по всей стране, и, объявившись по какому-либо поводу в латвийской столице, мы тотчас спешили побы-вать у Шапиро.
Он же, голубоглазый, подтянутый, подвижный и всегда необыкновенно любезный, каждого из нас помнил и принимал.
Однажды, небольшой компанией, решили мы прогуляться в поселочек Пицунду, в несколь-ких километрах от нашего дома. Была среди нас тогда совсем молоденькая, но уже известная в литературе красавица Дина Рубина. Она печаталась в "Юности", и у нее шла пьеса на столичной сцене.
Время было послеобеднее, не жаркое, и после многочасовой отсидки да говорильни в душном помещении мы, облегченно вздыхая, вырвались на простор, на свободу, радуясь морю, птицам и сверкающей на солнце листве.
Вдоль шумной автострады, серовато-стальным клинком рассекающей плосковатую, выгоре-вшую на солнце долину, вжимаясь в обочину, с оглядкой на проносящиеся машины, мы догуляли до курорта "Пицунда" на взморье, а там и до крошечного базарчика, заваленного золотыми мандаринами.
Тот год, кажется, был особенно урожайным. Сады, как новогодние елки, усыпаны ярко-оранжевыми, горящими на солнце плодами и никем до поры не убирались.
К тому же по воле какого-то местного князька не разрешили вывозить фрукты за пределы республики, и на здешнем крошечном базарчике мандарины шли за бесценок. Казалось, весь наш дом пропитан сладковатым мандариновым запахом, а по углам, в урнах, и повсюду на этажах валялись горы золотой кожуры.
Миновав говорливый базарчик, мы вошли в рощу под сень знаменитых реликтовых сосен, с вершинами, купающимися в голубом небе, но не шибко, по-моему, отличавшуюся от любой другой, в том числе и подмосковной рощи. Разве что корни деревьев тут омывались морем, а не рекой Пихоркой.
Помедлили, выбирая, куда бы двинуться далее, и тут Дина Рубина вспомнила, что в ее Ташкенте какие-то знакомые просили найти в Пицунде старика Вартана, он живет в деревеньке близ курорта, и передать ему, что в нынешний сезон постояльцы его приехать к нему не смогут.
- Старика Вартана, говоришь? - оживился Адольф Шапиро.
- Да. Кажется, он армянин, - подтвердила Дина.
- И они просили? Найти?
- Ну да, если будет время.
- Как же не найти? Мы должны найти нашего старика Вартана! - с азартом подхватил Шапиро, ловко подменив Динино "я" на общее "мы", и первым двинулся вперед.
Было решено свернуть в сторону деревни, благо она рядом, и разыскать дом неведомого старика Вартана.
Особенно возбудился Шапиро. В его мозгу, насквозь театрализованном, созрело, судя по всему, целое действо, и про деревню, и про нас, и про старика Вартана, с которым мы встретимся.
Из опросов жителей выяснилось, что дом Вартана на самом краю деревни.
Мы довольно резво проскочили длинную, единственную в деревне улицу и в самом конце ее, у взгорья, обнаружили небольшой домик, спрятанный в глубине сада. У забора увидели женщину в белом платочке, подошли к ней. Первой, так получилось, подошла Дина и всё на одном дыхании и выложила: про Ташкент, про своих знакомых и про то, что они в этот год сюда не приедут.
Шапиро, опоздавший к разговору, даже застонал и схватился за голову. Махнул с досады рукой и зашагал прочь.
Дина догнала нас посреди улицы и, заглядывая Адольфу в лицо, повторяла растерянно:
- Я что-то не так сделала? Не так сказала?
- Да все так, господи... Ты была, как всегда, прекрасна, - только и смог выдавить из себя Адольф.
Впрочем, надо отдать должное Шапиро, он до конца оставался рыцарем и не позволил себе упрекнуть простодушную Диночку за то, что она не вписалась в назначенную ей роль.
- Все равно гуляем, - заключил он со вздохом.
Эта фраза стала летучей.
По любому поводу мы потом восклицали: "Все равно гуляем". Пили ли чачу, или опохмеля-лись, или действительно гуляли... Вот как сейчас...
Деревенская улица неожиданно закончилась небольшой горкой, поросшей кустарником, и мы, поразмыслив, повернули обратно.
