— Берите, товарищ лейтенант, я и позабыл, мать прислала, сама пекла! значительно сказал он.
Володя, нащупав коржик, взял.
* * *
Когда дивизион Усова открыл огонь, Володя проснулся. В блиндаже посветлело. Карташова не было. Ход сообщения привел Володю на НП, который представлял собой блиндаж с длинной смотровой щелью. Спиной к Володе стояли командиры. В одном из них Володя узнал Климова. Володя молча встал рядом и заглянул-в щель. В поле его зрения была все та же промерзшая степь с неубранным подсолнухом. От кромки леса отделилось около двадцати черных коробок, они двигались на небольшом расстоянии друг от друга, раскачиваясь на ходу, будто кланяясь.
В этой необозримой степи они не внушали страха. Страх, как это теперь ясно определил Володя, происходил от неизвестности, от темноты, от самого слова «танки». А в быстро рассеивавшихся предутренних сумерках танки как бы обнажились — не было уже пугающей ночной таинственности.
Артиллерийские снаряды, с шумом просвистев в воздухе, взбудоражили степь, брызнули фонтаны вывороченной земли, один танк загорелся, другие, замедлив ход, как бы обнюхивали воздух стволами пушек. Заминка продолжалась несколько секунд.
Переключив скорости, танки двинулись вперед. В дулах блеснул огонь.
— Хотят быстро проскочить расстояние… перевалить через окоп и раздавить Усова! — отрывисто проговорил Климов. — Давай, комиссар, в первую траншею. Пусть приготовятся!
Широкоплечий батальонный комиссар в плащ-накидке с поднятым капюшоном поверх шинели вышел из блиндажа.
Танки, неторопливо грохоча гусеницами, отфыркиваясь и пыхтя, точно они страдали одышкой, упорно приближались. Среди них выделялся танк с черно-красным флажком на башне. Он шел несколько поодаль, то и дело прячась за другие танки, которые как бы прикрывали его. Володя догадался, что это был танк командира.
— Рвутся к переправе, — хрипло повторил Климов, — несмотря на потери!
Было видно, как из первой траншеи полетели связки гранат.
Два танка закружились на месте, но другие не повернули назад.
Теперь уже не оставалось сомнения, что ни меткие снаряды Усова, ни стойкость пехотинцев не в состоянии остановить танки в их упорном стремлении перевалить через траншею, раздавить Усова и выйти к переправе.
Вдруг Володя увидел, как от бруствера отделился Карташов.
Он бежал, низко пригибаясь к земле, и не успели танки перенести огонь, Карташов бросился под гусеницы танка с черно-красным флажком на башне.
Раздался приглушенный грохот, тамк запылал, другие стали поворачивать. Вслед за Климовым Володя вбежал в первую траншею. Комиссар, в плащ-накидке поверх шинели, из-под которой был виден расстегнутый воротник гимнастерки, тяжело дыша, весь как бы налившись какой-то страшной силой, подсаживал на бруствер бойцов.
Уже все бойцы были наверху, когда воздух прочертила огненная линия и рассыпалась каскадом брызг. Стреляя на ходу из пистолета, Володя во весь рост бежал за комиссаром, впереди бойцов, навстречу перебегавшим по степи и ло опушке леса гитлеровцам.
Стемнело, когда младший лейтенант Шиков возвратился к своей колонне. Он проводил колонну на западный берег, а сам решил заночевать в санитарной части полка. Уже не говоря о том, что это было наиболее безопасное место, Шиков предвкушал все удобства такого ночлега. В санчасти можно было пофорсить перед медсестрами, пошутить с ними. К тому же у него был предлог: надо было устроить на ночлег связистку, ту, что ехала с ним на повозке и за все время пути не сказала ни слова.
Улавливая лишь внешнюю сторону поведения людей, Шиков принял устремленный в одну точку взгляд девушки как нарочитую попытку выразить к нему свое равнодушие. Он решил, что в са- нитарной части его спутница будет поражена вниманием, которым он там пользуется.
Он был ростовчанин. Его отец, в прошлом торговец скотом, занимал теперь скромную должность в областной конторе "Загот скот", Шиков-сын, с грехом пополам окончив семилетку, поступил в торговый техникум, а оттуда в управление делами мясо-молочный, началась война, Шиков некоторое время служил в военторге, затем был отправлен на фронт, здесь он устроился в дорожно-комендантское управление.
Сопровождая команды выздоравливающих в запасной полк 9-й армии, Шиков несколько раз попадал под бомбежки. Рассказывая об этом сослуживцам, он прибавлял и то, чего не было.
Сотрудницы пересыльного пункта с замиранием сердца слушали о баснословном количестве самолетов, бомбивших переправу, и о мужественном поведении Шикова.
Переправа была в самом деле опасным местом. Нередко там скапливалось много машин. Шиков в таких случаях под благовидным предлогом пережидал бомбежку в безопасном месте, он находил, что рисковать жизнью можно, если только риск оправдывался наградой или продвижением по службе.
Глубокая уверенность, что для того, чтобы занять видное положение в обществе, не требуется никаких знаний, а лишь случаи и знакомства, никогда не покидала Шикова-. Даже война не изменила его образа мыслей. Он не только не находил в себе чувства сострадания при виде человеческих несчастий, но даже не укорял себя за то, что не испытывал такого чувства. Более того — он глубоко верил, что и те люди, которые гозорят о сострадании, только притворяются.
Связистка была тоже ростовчанка. В 1941 году она училась в университете. Когда началась война, Зика пошла в военкомат и настояла, чтобы ее прин-яли на курсы военных связисток.
В дороге она думала о том, что составляло ее девичью тайну, — о летчике Ростовского аэроклуба, где Зина занималась парашютным спортом.
Когда Зина еще училась на курсах, его уже аттестовали младшим лейтенантом и приняли во вновь созданный из активистов аэроклуба полк ночных бомбардировщиков «У-2».
Сидя в зеленой военной повозке рядом с незнакомым молодым офицером, Зина, неподвижно застыв в одной позе и устремив глаза в одну точку, представляла себе свою последнюю встречу с Петей.
Петя, войдя к ней, видимо, был рад, что застал ее одну. Он снял пилотку, смахнул со лба капли пота и остановился в нерешительности, теребя пальцами ремешок планшета. Зина обратила внимание, что в другой руке у него был большой сверток.
— Что это ты принес? — спросила она, стараясь отвлечь ого внимание от шелкового платочка, который она вышила ему на прощание и комкала в быстро отведенных назад руках.
— Да так… ребята просили… — смущекно проговорил он.
— Водка? — осуждающе спросила она, недовольно сдвинув брови.
— Нет, папиросы!.. Погляди, какие! — Он начал энергично разворачивать сверток, потом вдруг спохватился. Послышались гудки автомобиля. Петя взглянул на Зину, сделал несколько шагов к ней и, неловко поцеловав в щеку, побежал к машине.
Вспоминая эту встречу, Зина не могла отделаться от мысли, что главным ее огорчением в первый момент было не чувство разлуки с Петей, а то, что он забыл у нее сверток и она не отдала ему вышитый платок. Но теперь она уже всем сердцем чувствовала значение этого события в ее жизни и непрестанно возвращалась к нему в своих мыслях. В душе ее теплилась надежда, что рано или поздно она окажется с ним в одной части. Она рассчитывала на счастливый случай. Об этом она тоже думала в дороге.
Было уже совсем темно, когда Шиков и Зина подошли к одной из хат на окраине села, где размещалась санитарная часть полка.
— Сейчас я вас представлю! — покровительственно сказал Шиков. Начальник санитарной службы — близкий друг начальника узла связи, добавил он, желая дать понять, что от него зависит, оставят ли Зину при узле связи или пошлют на передовую.
Зина вошла в комнату, ярко освещенную настольной лампой.
За столом, покрытым чистой скатертью, сидел пожилой военврач в очках.
Шиков представил Зину. Начальник санитарной службы задал ей несколько вопросов. Она продолжала пребывать в том сгранном оцепенении, в котором была в дороге. И только на вопрос, желает ли она остаться при узле связи запасного полка, девушка широко раскрыла глаза и гневно сузила их, точно была оскорблена этим вопросом.
С удивлением посмотрев на нее, Шиков быстро поднялся и проводил Зину в соседнюю хату, где помещались медицинские сестры. Шиков весело их приветствовал, но, видимо, на этот раз его шутки не произвели желаемого впечатления. На всех лицах было выражение озабоченности и тревоги.
— Мы собираемся на полковой пункт первой помощи, а ты можешь отдохнуть с дороги. Ложись на мое место! — сказала Зине рыженькая медсестра. — Вот здесь! — указала она на русскую печь. — Наверху.
— Ну, а я тут, на полу, с вашего разрешения! — запросто сказал Шиков. Утром чуть свет — к себе… Ездовой у меня как часы!
Зина уединилась с рыженькой сестрой и, проговорив с ней с полчаса, подарила ей на память свою фотокарточку. Когда Зина легла, Шиков с небрежным видом попросил рыженькую сестру показать карточку ему и незаметно положил ее к себе в, карман.
