кого ныне нет. Он теперь у них в Адмиралтействе сидит и бумаги нам выправляет. Совсем иноземец стал, знаться не желает, нос платочком от духа злого прикрывает и в ноздрю флакончик сует, как мы придем.
Ножкой топнул Царь-Батюшка!
— Вы что тут все!.. Триста кадушек злата, да еще корабли ваши! Ужо я всех вас голов лишу!
И уже тащит палач колоду да топор точеный — виданное ли дело, триста кадушек злата! Счас — головы смахнет, как капустные кочаны.
— С кем останешься, Государь? — шепчут Бояре, лбами о пол стучась, — Другие хуже будут, мы теперь сыты, а те голодными придут, да втрое больше нашего проглотят. Нас-то ты знаешь, мы хоть и воруем малость, да преданы тебе по гроб. Пропадешь без нас.
И то верно. Насосавшийся комар жужжит, да столько не выпьет, как тот, что с пустым брюхом. А тащить все одно — каждый будет, за всеми не уследишь.
— А я вот по стране пошукаю, да честных сыщу, — пугает Царь, — Держава велика, всяк народишко в ней водится, может, и бессеребреники сыщутся, чтоб вам злодеям мошну растрясти.
— Может и так, — соглашаются бояре, — Токма они вначале нас по миру пустят, а после в твой карман сунутся, чтобы рублики перечесть. Те, которые не воруют, они шибко злобные, потому как нищие. Мы может и тащим что из казны, зато тебя как зеницу ока бережем — не будет тебя, и денежки наши утекут. Отчего веры нам во сто крат больше, чем которые чистые. Вот и рассуди Государь, кто тебе вернее служить будет!
Верно толкуют. Все они друг-дружку знают, все в един узелок сплетены.
— Ладно, черт с вами, вздохнул Государь, — прощаю. Чай не обеднеем.
Вздохнули Бояре облегченно. А пуще других Казначей.
— Только где деньги теперь брать станем?
— Так с мужиков, много их, если с каждого полушку потянуть так можно и четыреста кадушек набить.
— А не помрут они с голодухи?
— Все не помрут. Живуч мужик, аки собака. Уж как его не колоти и есть не давай, а он жив. Последнее забери, так он исхитрится, шалашик из веток сплетет, корой березовой прикроется и лопухи да лебеду есть станет. А через год, глядишь, посеет чего, да соберет. Тут мы и поспеем.
Это верно — мужик с полушки не помрет, а царству прибыток выйдет.
— Вот ты, — тычет Царь перстом в Казначея, — Сии полушки соберешь и в сундуки пустые сложишь. А коли народишко роптать станет — объяснишь, время ноне тревожное, не о своем брюхе думать надобно, а чтобы пределы защитить. А кто ту полушку утаит, того на кол, чтобы иным неповадно было! Как по полушке соберешь, после еще по две взыщешь. Не для себя мы стараемся — для отечества. А вы, Бояре, — глянул грозно, так что шапки на головах затряслись, — что б с каждого пуда золотого не по пол, а по целой копейке в казну несли! Такое мое Царское слово! Ноне нам не медовуху пить, но супостата воевать!
И стали к той баталии готовиться.
Сказ третий. О тайных людишках и промыслах их
Позвал Государь людишек тайных, которые в канцеляриях его подъедались, и молвит:
— Надобно нам выведать, чего там у соседа творится, велика ли дружина, да будет ли с нами смертным боем биться или задружиться захочет. От того зависит, сколь нам воинов готовить и сколь пушек с пищалями ладить. Ясно ли?
— Ясно, Государь! Только сие дело больших денег потребует. За просто так никто нам ничего не обскажет — мелочные людишки ныне пошли, жадные, за каждое слово копейку просят, а то и полтину. Без денег ничего не узнаем.
— Хорошо, — Говорит Царь-Государь, — Берите, сколько унести сможете, только выведайте все.
— Сделаем, Царь-Батюшка, — молвят люди тайные, злато по карманам рассовывая, — Не впервой чай.
Только людишки те тайные на противной стороне в шинках засели и стали пить-есть в три горла, да девок за ляжки щипать. Платили они щедро, из карманов серебряные рубли по столам рассыпая. Подзовут двух фройлян, покажут рублики, поманят:
— Вот вам по монете, коли теперь ублажите нас и еще две, ежели напишите, чего знаете.
— Так мы не знаем ничего.
— А этого нам и не надобно — про то мы за вас напишем, а вы токма печатку пальцем поставьте.
А сами фройлян за грудки щупают и слюну на воротники пускают. Хороши девки заморские, не чета своим, которые сквозь навозом, да потом пропахли — их тока на перины положи, они враз засыпают. А эти гладкие да игривые, подолами крутят, ляжками мелькают, грудями трясут.
— Ну чего, согласны ли?
«А чего не согласиться, — думают фройляны, — Чтобы таких боровов ублажить это семь потов сойдет, да все зубы об них источишь, а палец приложить — дело плевое».
Много шинков, много девиц, много бумажек с печатками пальчиков. Но не все так просто — кто-то и цену заламывал.
— Я вам пальчик большой, а вы мне средненький? Так не пойдет.
— А ты как желаешь?
— Половину вам, половину мне. Чего жалеть, деньги по всему у вас казенные и счету не знают.
— Чего это половину? Мы тут здоровье по кабакам тратим, колики себе наживаем, так что с горшков не слазим, болезнями разными нехорошими заразились, а тебе всего пальчик припечатать! Не пойдет! Вот ежели ты еще десять приятелей своих приведешь, тогда другой счет. Тогда сторгуемся…
И пошло дело. Привезли тайные люди целые возы бумаг с печатками.
— Все, — говорят, — мы выведали, про все узнали, страна та хлипкая, воевать не станет, потому как тебя, Царь-Государь, уважают и боятся. Да и воевать им нечем, у них только дреколье, да пики ржавые.
— Да точно ли? — сомневается Царь-Батюшка.
— Как есть, — божатся посланцы, — Мы же там сто кадушек серебра раздали, народишку языки развязывая. В каждую щель непотребную носом сунулись, заболели вот от трудов ежечастных. Чуть живота не лишились. Нет у них ничего. Колупни их самый чуток они и рассыплются, как гнилой пень. Всех мы подкупили, всем денежки раздали. Верь нам.
Поверил Государь.
Но только снова озаботился — а ну как иноземцы в сию драку встрянут?
А иноземцы улыбаются, поклоны бьют и говорят:
— Ну что вы, нам то царство-государство всяко без интересу, у нас реки молочные, берега кисельные и на деревах булки с маком растут, а в ручьях масло течет, еле-еле сами кушать справляемся. Нам бы только пеньку, мед, да рыбку икорную от вас получать, а боле ничего не надобно. Давайте, воюйте себе на
