этого, – безапелляционно заявила она и, взяв что-то из комода, вернулась в избу.
Я попытался отговорить Настю. Это оказалось бесполезным занятием. Влияние набожной матери было слишком велико.
– Мы вчера утром выкапывали картошку, пока мама сидела с бабушкой. Вечером варили её. Бабушке сегодня уже лучше. Ты знаешь, картошки так мало в этом году – всего три ведра. Мы будем есть её в пути. А там у святых мощей покаемся в своих грехах…
– Какие у тебя грехи, Настенька?! Тебе только двадцать пять…
– А ещё, говорят, что в судный день Серафим Саровский восстанет и заступится за нас.
– Настя! – я не мог слушать этот бред, – Вас ограбят по дороге! В Саров идти несколько дней!
– Мы пойдем не одни, почти вся улица идёт!
Наш спор продолжался больше часа. Ощущалось, будто мы говорили на разных языках. Настя тоже это почувствовала.
– Знаешь, – вдруг произнесла она, – Мне сейчас вспомнилась легенда о Вавилонской башне. Помнишь? Бог прогневался на людей – и в одно мгновенье они перестали понимать друг друга…
Я молча протянул ей сверток.
Распаковав его и увидев консервы, она улыбнулась.
– Ты настоящий друг! И за это я люблю тебя, – Настя поцеловала меня, – За всё люблю.
В сени вернулся её отец.
– Папа, посмотри, что принёс нам Андрюша! Отдай маме.
– Спасибо, Андрей, – он пожал мне руку.
Я даже не думал, что так осчастливлю их.
– Ты пообедаешь? У нас суп.
Мы все вместе поели.
Потом с Настей вышли на улицу.
– Мама не хочет, чтоб ты оставался. Она считает тебя безбожником. А я люблю тебя. Может быть, мы встретимся после страшного суда. Я попрошу об этом Бога.
Милая моя девочка, она, действительно любит меня.
– Настенька, ты не должна никуда идти…
– Это дело решённое, Андрюша. К тому же это единственное верное решение, которое теперь может принять человек. Ты не хочешь идти с нами, и я не могу тебя уговаривать, потому что это решение каждый должен принять сам. Но знай, если ты соберёшься, то мы уходим завтра в пять. Помни, Андрей, Спаситель защитит пришедших к нему, даже сомневающихся…
– От кого защитит, Настя?! От голода?!
– От антихриста.
Она поцеловала меня, крепко обняла и, уходя, тихо добавила:
– Я всё равно буду ждать тебя.
Дверь за ней закрылась.
Сердце сжалось в комок. С этой девушкой уходило от меня всё настоящее, истинное, верное.
Как я мог не любить её раньше?! Не любить её так, как она заслуживает того! Почему я не женился на ней, ведь её мать ни раз намекала?
Я поплёлся домой.
Мимо проезжали телеги, велосипеды, самокаты. Часто встречались дерущиеся из-за продуктов люди. Только второй день – и уже драки!
Я развел небольшой костер из старых журналов прямо на балконе. Сварил макароны. Стало противно от такой жизни. Захотелось спрыгнуть с восьмого этажа. С пониманием, что не смогу, ко мне вновь пришло осознание собственной ничтожности.
С улицы послышались истошные женские крики. Какой-то бомж отнимал у женщины кочан капусты.
– Оставь её, подонок! – крикнул я и поспешил на помощь.
Когда я выбежал, с ней дрались уже двое.
Одному я вмазал, другой вмазал мне. Женщина скрылась за домом.
Я сидел один на асфальте посреди улицы. Из-за угла глазами стервятника смотрел невысокий старик.
Я сплюнул кровь и потащился домой.
Выпив всю воду, решил наполнить ванну впрок. Раз сорок бегал вверх-вниз. Наконец, она была полна.
Всю ночь проспал как убитый.
Когда проснулся, мой будильник показывал семь часов.
Я понял, что больше никогда не увижу Настю. Стало горько и тоскливо. Защипало в носу. Осушив полбутылки сухого вина, направился к озеру.
У озера было тихо. Купались две женщины. Они улыбались друг другу.
Четыре или пять дней я не выходил из квартиры.
Крики на улице уже не трогали меня. Стало совершенно наплевать на других людей и на весь мир в целом. Я как крыса поедал в одиночестве свои запасы и пил весь алкоголь, который только был в доме. Дорогое, порой даже коллекционное вино, уничтожалось, как рассол с похмелья. В квартире воняло смрадом – канализация, видимо, засорилась. На душе было гадко.
Когда человек точно знает, что выхода нет, он начинает уничтожать себя сам, чтобы это не успел сделать кто-то другой.
Как-то утром я глянул на свои продуктовые запасы: оставалась только пачка макарон и пять консервных банок. Вдруг что-то заставило меня посмотреть в окно. Там падал снег! Летний снег!
Удивленный и обрадованный я, как ребенок, выбежал на улицу. Белые, серебрящиеся на свету, снежинки плавно опускались на выгоревшую жёлто-зелёную траву и незаметно таяли.
От этого нежданного снега на душе стало светлее. Я понял, что ещё существую, ещё жив и даже готов к возрождению.
Медленно направился, куда глаза глядят, глубоко вдыхая заснеженный воздух, пытаясь поймать на язык снежинки.
– А вчера ночью, – переговаривались две старушки на лавочке, – у того дома мужики что-то жарили. Большое. Наверное, человечину…
Снова стало мерзко. Вернулся за ножом.
Не понимаю, если зла и так было много, зачем понадобилось уничтожать электричество, которое питало всё человечество?! Теперь жестокости и насилия стало куда больше! Мир погрузился во тьму людского страха, бездушия, эгоизма. Безнаказанность – вот, что достигнуто. Хотя, если Земля всё равно приговорена, то какая разница, как она погибнет. Ну, нет! Я не хочу быть съеденным бомжами! А может быть, и не бомжами, может быть, моими соседями или дальними родственниками…
Снег уже не радовал.
А что, если… Что, если этот снег должен затопить Землю?! Сначала это лёгкие снежинки, потом начнётся дождь, который в свою очередь переродится в ливень…Вселенский потоп! По Библии такое уже было. Подумать только, раньше я был уверен, что это просто фантастика! Раньше – в прошлой жизни, которая не вернется никогда… Я бы многое отдал, чтоб вернуться назад! Я отдал бы всё! Да ведь у меня ничего и нет! Кроме пяти банок консервов, квартиры и души…
– Вы это видите?
Услышал я тихий женский голос.
– Вы заметили, как всё проявилось? Тела без души – они ходят, живут, но их нет на самом деле. Они лишь сгустки человеческих пороков.
– Тела без души? Вы видите их?
– Конечно. Их нельзя спутать с человеком. У них стеклянные глаза.
– А у меня? Какие глаза у меня?
– У вас живые. Я бы не решилась заговорить с телом. В ваших глазах отражается душа. Правда, вы пытались вытравить её из тела…Не нужно этого делать. Душа – это единственное, что у нас
