и все так же трудились в полной уверенности, что песочно-серые глаза неусыпно наблюдают за ними.
В тот день, когда управляющего переставили в тенёк, мисс Кларисса заметила, как Карл Лауриц подошел к отцу и долго и внимательно его рассматривал. В следующий раз она увидела своего будущего ученика утром на последней скамейке классной комнаты.
Мне так и не удалось узнать, когда Граф обратил внимание на Карла Лаурица и почему он распорядился, чтобы его, вместе с графскими детьми, мисс Кларисса обучала музыке и иностранным языкам, но в один прекрасный день Карл Лауриц оказался за последней партой в музыкальной комнате, которая одновременно служила классом и где стояли маленькие столы с углублениями для чернильницы. Если на мисс Клариссе и трех благородных наследниках были туфли с пряжками или сапожки, жабо или шейный платок, то на Карле Лаурице были сапоги из смазной кожи и рубашка с белым воротничком — нечто в Темном холме до тех пор невиданное. В таком облачении он вышел из флигеля управляющего, пересек под взглядами челяди мощенный булыжником двор, и, когда он поднялся по главной лестнице и закрыл за собой парадную дверь, один из слуг, не потерявший еще способность говорить, сплюнул на землю и сказал:
— Тоже мне граф выискался!
Но в лицо мальчику никто ничего про его одежду не говорил. Сначала все ожидали, что сидящий на лошади управляющий нагнется и всыпет мальчишке за его проступок, но вскоре уже никто не обращал на него внимания, и только мисс Кларисса ничего не забыла. Она сразу поняла, что Карлу Лаурицу, чтобы раздобыть себе эту одежду, пришлось, скорее всего, покинуть Темный холм, а способность совершить нечто, что было строго-настрого запрещено всем, кроме управляющего, свидетельствовала о том, что мальчик знает себе цену.
И вот Карл Лауриц оказался рядом с благородными детьми, которые прежде лишь сияли ему далеким священным светом, и, сидя за последней партой в классной комнате, он обнаружил, что молодые графини, несмотря на то, что их уже неизвестно сколько лет обучают, не могут связать двух слов, и что молодой граф, его ровесник, хватает грифель обеими руками, когда нужно что-нибудь написать. Тут-то, на фоне помраченного рассудка благородных детей, Карл Лауриц и осознал свои способности, а мисс Кларисса позднее утверждала, что никак иначе как в музыкальной комнате, во время ее урока, Карл Лауриц сделал наблюдение, сыгравшее решающую роль в его жизни, а именно, что жизнь устроена не так, как лестница в Темном холме, где каждому определена его ступенька, а скорее представляет собой социальную наклонную плоскость, в середине которой он оказался в силу неудачного стечения обстоятельств, но возможность зацепиться за эту плоскость и вскарабкаться наверх у него остается.
Во время уроков, которые проходили в первой половине дня, в обязанности Карла Лаурица входило закрывание и открывание окон, а также поддержание огня в большом открытом камине. Три года выполнял он эту работу и в течение этих лет без особого труда научился читать и писать на английском, немецком и французском языках, а также играть на рояле. Это был самый способный к языкам ученик — из всех, кого мисс Клариссе довелось обучать. Сначала она обращалась с ним твердо и снисходительно, но вскоре сдалась. За три года, проведенные ею в Темном холме, он стал тем человеком, с которым связались все ее мысли и надежды, и, несмотря на авторитетный вид, лицо ее светилось тихой радостью, когда она, глядя поверх бессмысленных лиц графских детей, заглядывала в живые карие глаза Карла Лаурица и говорила: «Shut the window, Charlie!» [7].
Однажды Карл Лауриц остался после уроков, чтобы почтительно и смиренно сообщить ей, что более не собирается следить за огнем и за окнами и что поэтому в будущем ей в его присутствии не следует говорить ни о погоде, ни о температуре в помещении. Заявление было столь возмутительным, что, если бы Граф прослышал о нем, не сносить бы Карлу Лаурицу головы. Мисс Кларисса просто остолбенела от изумления и то открывала, то закрывала рот, пытаясь найти какую-нибудь убедительную формулировку для отказа. Но тут руки Карла Лаурица взметнулись вверх, бережно поправили у нее на шее черный бархатный бант, и при этом прикосновении она остро почувствовала собственное одиночество в Темном холме, доселе неведомую нежность к Карлу Лаурицу, его решительность — и обняла его. В классной комнате не было никакой другой мебели, кроме парт, и, чтобы не испачкать колени брюк, Карл Лауриц подхватил свою гувернантку, положил на белый рояль, одним движением смахнул на пол все открытые ноты и настроился на нее.
С тех пор мисс Кларисса никогда больше не говорила об окнах или о камине. Карл Лауриц полагал, что его освободили от этих обязанностей, и уроки с тех пор проходили в полном соответствии с временем года — в нестерпимой жаре или в ледянящем холоде.
Неизвестно, какие чувства Карл Лауриц испытывал к мисс Клариссе, но можно уверенно сказать, что их любовные отношения не получили развития. Всякий раз, когда он уходил от нее, он как будто ее забывал, и всякий раз, когда неожиданно замечал ее вновь и у него возникало желание, он словно видел ее впервые, и поэтому его обращение с ней в те годы, когда он был ее любовником, сохраняло неопределенность и брутальность первого раза. Мисс Кларисса никогда его не понимала. Казалось, что всякий раз, когда он устремлялся к ней, он ставил перед ней одну и ту же неразрешимую задачу, которая вместе с чувством собственного одиночества и привязывала ее к нему. Позднее, когда Карла Лаурица назначили секретарем Графа, они с гувернанткой нередко встречались за обеденным столом графского семейства, и при этих встречах ее так пугало его учтивое равнодушие, что кусок не лез в горло. К этому времени она уже перестала предъявлять ему какие-либо требования, как это бывало на первых порах. Тогда случалось, что от ее бесконечных обвинений и слез у него вдруг начинали подергиваться краешки губ. Со временем это подергивание застыло маленькими морщинками в уголках рта, едва заметным мимическим напряжением, которое он с тех пор неизменно, до того дня, когда о нем узнал мир, скрывал под нафабренными усами. Его спокойствие настолько подавляло мисс Клариссу, что она, оставив претензии, смирилась с тем, что предсказать поведение Карла Лаурица невозможно.
В один ничем не примечательный день исчез Якоби. Когда в ров закинули невод, обнаружились его кости, которые сомы уже успели обглодать дочиста. При этом никаких сомнений, что это именно останки Якоби, не возникло —
