и игреки скачут перед глазами, и никак не хотят слушаться… Зато по лестнице я смог подняться. На самый-самый верх. Сам. На лифте любой дурак может доехать. А попробуй дойди своими ногами до последнего этажа. Их сколько? Я же считал… Пятнадцать? Или шестнадцать? Я сбился…снова сбился со счёта. Но главное, что я дошёл»
Какой-то шум и голоса, раздавшиеся вдруг совсем близко, вывели его из состояния мечтательной умиротворённости. Кто-то приближался к его укромному местечку по тёмной крыше, и яркий, назойливый свет фонарика бесцеремонно прорезал окутывающий его мягкий мрак.
— Богдан! Богдан! Ты здесь? Богдан?
«Мама! Мамочка!» Он совсем забыл про время! Мама не разрешала быть не дома, когда стемнело. Он совсем забыл. Мама…
— Это он! Богдан! Господи!
Он не успел ещё подняться на ноги, как оказался в тёплых, судорожных объятьях. Она обнимала его, стоя на коленях, прижималась мокрым от слёз лицом к его щеке. Потом, отстранившись, крепко, до боли сжала его плечи, посмотрела в глаза.
— Богдан? Всё хорошо? С тобой всё в порядке, сынок? Почему ты здесь? Что случилось?
— Я…я просто… шёл и шёл наверх. По лестнице. Надо было подняться…
— Господи…Зачем? Как ты так мог? Ты же знал, что я буду переживать… Да я чуть с ума не сошла!
Андрей подошёл к ним, опустился на корточки, одной рукой обнял жену за плечи, другую протянул пасынку.
— Пойдёмте домой. Здесь холодно. Дома бабушка ждёт, волнуется. Вставай, сын.
— Бабушка! Бабушка приехала?
— Да. Видишь, как ты всех на уши поднял!
Богдан послушно встал, взял его за руку. Потом, встрепенувшись, как птица на ветке, показал на небо:
— Смотри! Буква «Р». Луна растёт. Правильно?
— Конечно, правильно. Пойдем, звездочёт.
***
— Всё равно, я это так не оставлю. Я на неё в суд подам. Таким людям нельзя работать с детьми!
— Ириша… Всё в порядке, всё хорошо. Мальчишка просто забрался на крышу, чтоб помечтать под звёздами… Многие подростки так делают.
— Сегодня он забрался, чтобы помечтать под звёздами, а завтра он заберётся, чтобы прыгнуть! Почему у него вообще возникла эта мысль — подниматься на крышу? Может быть, он и хотел прыгнуть, просто испугался, или передумал. Сегодня — передумал! А в следующий раз сделает. Нет, дорогой, ты меня даже не уговаривай! Это всё она виновата. Садистка, бессердечная и жестокая самодурка. А знаешь, почему она так себя ведёт? Я слышала, что у неё сын не мог нормально школу закончить, даже аттестат ему давать не хотели… Вот теперь она на чужих детях и отыгрывается!
— Ира… Где вы только берёте все эти сведения? Сорока на хвосте приносит?
— Не сорока. Другие родительницы рассказывали. Нет, нет, я больше терпеть не собираюсь!
Я завтра же заявлю, куда следует, и эта записка будет вещественным доказательством!
— Что такое «вещест-венное дока-за-тельство»? — Богдан появился на кухне, словно ниоткуда. Взъерошенный, в клетчатой фланелевой пижаме, босиком, он, приоткрыв рот, смотрел на родителей, сидящих за своим ночным кофе.
Ирина не успела спрятать измятый, развёрнутый тетрадный листок с каракулями. Сын стоял прямо перед ней и смотрел во все глаза.
Андрей спокойно взял записку из рук жены, кивком подозвал сына поближе к себе.
— Богдан, раз уж ты здесь… Посмотри-ка. Мама случайно нашла на полу, когда наводила порядок. Твоё сочинение?
Мальчишка удивлённо уставился на неровные, пляшущие строчки.
«Я так устал. Я больше так ни магу. Что бы я ни сделал, она всё равно паставит «2»… Мне кажится, мне лутше умереть. Думаю, если я умру, она наканец успакоится. Ей будит легче».
Опустил голову, русый чуб коснулся кончика носа. Голос прозвучал хрипло:
— Моё.
— Понятно. А о ком это? Про кого ты писал? Кому «станет легче»?
На кухне стало так тихо, что можно было различить, как падают капельки в кофе-машине. За окном ночной осенний ветер насвистывал свою унылую песню. Мальчик поднял голову, огромные серые глаза встретились взглядом с другими, нежно-голубыми.
— Тебе, мама…
2023
