скарба, но для двоих утвари здесь было вполне достаточно. И, когда на следующий день у хижины появился капитан Кустодио, она поняла, что ее не забудут. Старик сам привязал коня к жуазейро и подошел поговорить. Вначале он пытался скрыть свои намерения, но потом стал откровеннее.
— Сеньора дона Жозефина, ваш сын Апарисио выбрал для вас этот дом. Если появится ваш сын, вы затаитесь здесь, у самой вершины горы, и никому в голову не придет, что Апарисио Виейра отсиживается в этих четырех стенах, набираясь сил для борьбы против правительства. И упаси бог, чтобы кто-нибудь проведал об этом! Мне нравится Апарисио, я знаю, он делает именно то, что должен делать каждый настоящий сертанец. Это наши правители — насильники, сеньора Жозефина, это они виновны во всем, что происходит. Я живу так уединенно потому, что знать не хочу ничего. С того дня, как по приказу мерзавца Касуса Леутерио на ярмарке в Жатоба́ убили моего сына Луиза Фелипе, я ни разу не выезжал отсюда, здесь и помру. Мои люди говорят: «Тело Кустодио дос Сантоса поглотит земля Камбембе». Это правда, меня не повезут в Таракату, я не желаю, чтобы хотя бы один из этих мерзавцев увидел мое лицо, даже после того как умру.
Синья Жозефина молча слушала рассказ капитана. Улучив минуту, когда он дружески обратился к Бентиньо, занятому чем-то внизу в гроте, она рассмотрела Кустодио: он был уже в летах, но вовсе не казался немощным. Голубоглазый, седые волосы расчесаны на прямой пробор, бородка аккуратно подстрижена. Одет он был в полотняный костюм в полоску, на ногах — сапоги до колен, из левого голенища торчала костяная рукоятка кинжала. Жозефина рассказала о тяжком пути и не находила слов, чтобы отблагодарить хозяина за оказанное внимание:
— Мой сын Апарисио сумеет, капитан, отплатить сторицей за все, что вы для нас сделали. Теперь о семье будет заботиться мой младший сын Бентиньо. Правда, он еще молод, но он разумный, тихий, характер у него хороший. Капитан может рассчитывать на него, он выполнит любую работу. Только бы всевышний уберег хотя бы этого моего сына от кангасо.
— Сеньора дона Жозефина, я знаю, отчего вы так страдаете, я хорошо понимаю, что значит быть матерью кангасейро. Сам испытал горечь потери родного сына. Я видел, как принесли моего мальчика в гамаке — на нем не было живого места от ударов кинжалом, видел, как моя дорогая жена, несчастная Мосинья, обнимала брошенное у нашего дома тело сына. Мне стоило тогда больших усилий овладеть собой. Вот этими руками я копал могилу для бедняжки, сам вырыл яму, сам засыпал ее землей. Она там, в углу за оградой. А ведь это был мой сын, все, что оставалось у меня после страшного восемьдесят четвертого года. Мой сын был молодец, мастер на все руки. Эту землицу в горах он обрабатывал, как легендарные великаны, некогда поднимавшие целину. За скотиной ходил, точно отец за своим ребенком. Могу уверить вас, сеньора, он никогда ничем не огорчил меня, если не говорить о его смерти. Моего сына убили на ярмарке в Жатоба… Это Касуса Леутерио подстроил… Мерзавец хозяйничает во всем нашем несчастном сертане. Партии приходят и уходят, а этот мерзавец остается. Луиз Фелипе поехал в Жатоба, хотел посмотреть, как там обстоит с рападурой [6], и один из бандитов Касуса Леутерио оскорбил его. Сын взялся за оружие, и бандит поплатился за обиду. От удара в левый бок негодяй свалился в пыль. Тогда солдаты набросились на моего мальчика. Сержант Донато выстрелил из карабина, а остальные кинулись на него, как на бешеную собаку. Потом, я знаю, ни одного солдата не осталось на месте, чтоб хотя бы рассказать, как все произошло. Убили моего мальчика, живого места не оставили на теле и подбросили в энженьоку [7] с наказом от Касуса Леутерио: «Передайте капитану Кустодио, что эта жарарака [8] не ужалит больше никогда прирученного быка». Это сын-то мой был ядовитой змеей, дона Жозефина! Нет, он был даже слишком безобидным работягой! Вот как все это произошло… Что я мог сделать? Не стало сына, но остался позор. А Касуса Леутерио по-прежнему преспокойно наживается, командует на выборах, в суде, в то время как ваш покорный слуга продолжает варить рападуру и разводить скот. Жил у меня один негр, он все время искушал меня:
— Капитан, разве вашей милости не известно, что у Касуса Леутерио есть сын, который учится? Ваша милость знает, что он ездит из Жатоба в Баиа и переправляется через реку на каноа Жока Лопеса?
Этот дьявол не давал мне покоя, но я не хотел связываться с Касуса… Моя жена Мосинья тихо угасала, как пташка. И вот однажды негр Фиделис исчез из Рокейры, не сказав мне, куда идет… Но неделю спустя какой-то гуртовщик, проходя через мою усадьбу в поисках заблудившейся скотины, принес весть: с негром Фиделисом случилась беда. Ночью в засаде у дороги, вблизи реки Сан-Франсиско, он прилег под жуазейро отдохнуть и, не выпуская из рук заряженного ружья, задремал. Проходившее рядом стадо напугало его, он вскочил, и ружье выстрелило бедняге прямо в грудь. Только по слетевшимся урубу и нашли его труп. Мосинья, узнав об этом, залилась в отчаянии слезами. Я никогда не думал, что она еще в силах так убиваться. Сеньора Жозефина, столько слез я никогда и ни у кого не видел. На другой день, лежа в постели, она призналась мне:
— Кустодио, это я послала негра Фиделиса. Но, видно, богу не угодно было, чтобы он выполнил мой приказ, и наш сын остался неотомщенным. К чему мне мучиться и жить, если он умер?
Мосинья лежала бледная, без кровинки. Через неделю она скончалась. Я похоронил бедняжку там же, рядом с сыном. А сын Касуса Леутерио закончил образование, и отец закатил пир. Три дня и три ночи плясали в Жатоба. Он командует на выборах и в суде. Правительство у него в руках. Только ваш сын Апарисио не подвластен ему.
Голубые глаза старика затуманились слезами. У Жозефины не хватило духу прервать тягостное молчание. Но тут подошел Бентиньо, и капитан поднялся, чтобы пожать ему руку:
— Мальчик, как же вы исхудали.
Бентиньо улыбнулся, потом сказал:
— Капитан, я здесь для того, чтобы работать. Моя мать, наверно, говорила уже с вами.
— Тут не о чем и говорить. Семья Апарисио Виейра — моя семья! Здесь, в Рокейре, вы у себя дома. Когда Апарисио посылал свою мать сюда, он знал, что
