— Ты спрашиваешь? — промолвила она.
— Неужели на тебя такъ подѣйствовала эта непріятная исторія съ статьей? Но увѣряю тебя, что я пережилъ это довольно спокойно. Если въ первую минуту я возмутился, то лишь съ точки зрѣнія отношенія къ людямъ. Я давно началъ сомнѣваться въ томъ, что къ нимъ стоитъ относиться искренно и доброжелательно. И во мнѣ всегда что-то возмущается, когда они своимъ поведеніемъ подтверждаютъ эти сомнѣнія.
— Скажи мнѣ, Левъ Александровичъ, то, что онъ написалъ, правда или ложь? Но только скажи мнѣ правду, это совершенно необходимо.
Левъ Александровичъ пытливо посмотрѣлъ ей въ глаза, прежде чѣмъ отвѣтить.
— Видишь-ли, что я тебѣ на это скажу, — промолвилъ онъ:- вотъ этотъ пиджакъ, который на мнѣ — есть пиджакъ, и онъ предназначенъ для того, чтобы его носить. Не такъ ли? И когда я его ношу, то этому никто не удивляется, и всякій скажетъ, что я правъ, нося свой пиджакъ. Но завтра этотъ пиджакъ украдетъ какой-нибудь посторонній человѣкъ и, если онъ станетъ его носить, то мы скажемъ, что онъ не правъ, нося этотъ пиджакъ, хотя все таки останется истиной, что пиджакъ есть пиджакъ и предназначенъ для того, чтобы его носитъ.
— Это для меня слишкомъ не просто, Левъ Александровичъ, — возразила Наталья Валентиновна: — если бы ты могъ отвѣтить прямо.
— Потомъ прямой отвѣтъ самъ собой явится. Это только сравненіе. Я составилъ записку и предназначилъ ее для извѣстной цѣли. Записка эта моя собственность и я имѣю право предназначить ее для какой мнѣ угодно цѣли. Никто, а въ томъ числѣ и Зигзаговъ, не посвященъ въ мои планы. Но если бы я хотѣлъ, чтобы Зигзаговъ такъ или иначе воспользовался моей запиской, я далъ бы ему ее. Но я этого не сдѣлалъ. Значитъ, я не далъ ему права пользоваться ею. Онъ пишетъ, что укралъ ее, и публика понимаетъ, что это только литературный пріемъ, но это не пріемъ: онъ дѣйствительно укралъ ее, какъ могъ бы украсть и мой пиджакъ. Слѣдовательно, какъ бы онъ ею не воспользовался, все равно, онъ воспользовался краденой вещью, а значитъ въ основаніи его поступка лежитъ ложь.
Изъ всего этого объясненія Натальѣ Валентиновнѣ стало ясно, что все, сказанное Максимомъ Павловичемъ о запискѣ, было правда и она больше не добивалась отъ Льва Александровича прямого отвѣта.
— Скажи мнѣ еще, — промолвила она:- я не одобряю его поступка, — но развѣ это такое преступленіе, чтобы сажать въ тюрьму?
— Кто сказалъ тебѣ, что его посадили въ тюрьму?
— Я знаю.
— Значитъ, ты знаешь больше, чѣмъ я… Тебя извѣстили?
— Да.
— Корещенскій?
— Нѣтъ, редакторъ прислалъ Володѣ записку — по просьбѣ Максима Павловича — о томъ, что онъ арестованъ.
— Возможно. Это въ порядкѣ вещей.
— Я думала, ты не допустишь, чтобы человѣкъ былъ арестованъ за то, что высказалъ о тебѣ неодобрительное мнѣніе. Зигзаговъ не правъ въ своемъ отношеніи къ тебѣ, я это повторяю, но это частное дѣло. Мы часто бываемъ неправы по отношенію другъ къ другу, но за это не сажаютъ въ тюрьму.
— Это мнѣніе не обо мнѣ, а о государственномъ дѣятелѣ. По всей вѣроятности, это требуетъ ареста, но вѣдь ты знаешь, что это зависитъ не отъ меня.
— Ты помогъ ему освободиться отъ серьезнаго процесса…
— Да, и результатомъ этого было то, что онъ — извини пожалуйста — подложилъ мнѣ свинью… И вотъ что, Наташа, ты знаешь, что я для тебя многое способенъ сдѣлать даже противъ себя, но и ты должна щадить меня. И это мнѣ будетъ большимъ облегченіемъ, если мнѣ не будетъ нужно теперь хлопотать въ пользу Зигзагова. Ты должна понимать, что мнѣ вовсе не свойственно чувство мести, но я не могу способствовать дезорганизаціи общества, въ особенности въ виду нѣкоторыхъ обстоятельствъ…
— Тебѣ предложили тотъ постъ, о которомъ онъ пишетъ.
— Онъ мнѣ не предложенъ, но…
— Но онъ тебѣ достанется?
— При нѣкоторой логичности — да. Могутъ сдѣлать еще одну ошибку, но это будетъ только кратковременной отсрочкой. Я говорю это тебѣ, Наташа, только тебѣ: что внѣ меня нѣтъ выхода. И потому мы обязаны отдалять отъ себя всѣ предметы, могущіе броситъ хотя бы тончайшую тѣнь. Пойдемъ обѣдать, Наташа.
Во время обѣда всѣмъ было тяжело. О Зигзаговѣ ни было сказано ни слова. Володя упорно молчалъ, а Левъ Александровичъ не смотрѣлъ на него.
Наталья Валентиновна замкнулась въ себя и щеки ея еще больше поблѣднѣли. Лизавета Александровна отъ внутренняго волненія стучала тарелками.
Только Левъ Александровичъ говорилъ, но и то было видно, что онъ, чувствуя общее настроеніе, изобрѣталъ темы, и голосъ его раздавался съ какимъ-то безнадежнымъ одиночествомъ.
Послѣ обѣда всѣ разошлись по своимъ комнатамъ. Наталья Валентиновна, сидѣвшая одиноко въ будуарѣ, слышала, какъ черезъ гостинную точно проплыла какая-то тѣнь. Она почему-то подумала, что это Лизавета Александровна пошла въ кабинетъ.
И въ самомъ дѣлѣ это такъ и было. Лизавета Алекоандровна вошла въ кабинетъ и осторожно притворила за собой дверь.
— Ты отдыхаешь? — спросила она, видя, что Левъ Александровичъ сидитъ въ креслѣ, прислонившись къ спинкѣ его и закинувъ назадъ голову.
— А что?
— Видишь ли, Левъ, я читала эту статью и… И письмо. Я вижу, что онъ, этотъ человѣкъ, сдѣлалъ противъ тебя гадость, но я не понимаю, что именно. Я въ этихъ дѣлахъ такъ мало смыслю.
— Я не въ состояніи тебѣ объяснить это, Лиза, — суховатымъ тономъ сказалъ Левъ Александровичъ:- это надо понимать, а объяснить нельзя.
— Но это очень вредно для тебя?
— Ничего подобнаго. Для меня въ этомъ нѣтъ ничего вреднаго. И если хочешь знать правду, то даже полезно.
— Да? Въ самомъ дѣлѣ?
— Въ самомъ дѣлѣ, Лиза… Видишь ли, это часто бываетъ, что враги наши, желая принести намъ зло, приносятъ намъ выгоду.
— Я безпокоюсь, Левъ. Но если это такъ, то…
— Да, да, Лиза, ты успокойся, это такъ. Конечно, я не пошлю ему благодарственный адресъ. Но я могу даже сказать тебѣ: никогда я не получалъ такихъ доказательствъ довѣрія, какъ именно послѣ этой статьи. Довольно съ тебя?
— О, да! — съ замѣтно прояснившимся лицомъ воскликнула Лизавета Александровна и оставила его отдыхать.
Но онъ оставался въ домѣ еще не болѣе четверти часа. Онъ опять облачился въ оффиціальную одежду, забѣжалъ къ Натальѣ Валентиновнѣ, поцѣловалъ ея руки и сказалъ, что у него сегодня цѣлая куча дѣлъ, и что онъ вернется поздно.
Когда онъ ушелъ, Натальѣ Валентиновнѣ стало еще тяжелѣй. У ней явилось странное чувство, какъ будто въ этомъ домѣ, на ея спиной дѣлается что-то такое, чего она не знаетъ, и главное — хотятъ, чтобы она не знала.
О чемъ, напримѣръ, Левъ Александровичъ могъ впродолженіе десяти минутъ говорить съ своей сестрой при закрытыхъ дверяхъ? У нихъ нѣтъ ровно ничего общаго. А между тѣмъ она прошла къ нему и вышла отъ него на цыпочкахъ, неслышными шагами.
Почему Левъ Александровичъ такъ спокоенъ, когда статья Зигзагова причинила ему большую непріятность? Значитъ, случилось что-нибудь такое, что загладило эту непріятность.
Вдругъ она вспомнила что Максимъ Павловичъ въ тюрьмѣ. Быстро она отправилась къ комнатѣ Володи и постучалась.
— Войдите, — сказалъ Володя.
Она вошла и сейчасъ же опустилась на диванъ. Она измучилась одинокимъ сидѣньемъ у себя въ будуарѣ и чувствовала слабость.
— Окажите мнѣ услугу, Володя. Узнайте гдѣ нибудь, куда увезли Максима Павловича и что ему грозитъ?
— Теперь? — спросилъ Володя, взглянулъ на часы. Было уже около девяти.
— Если можно…
— Я попробую. Можетъ быть, редакторъ знаетъ.
— Я буду вамъ очень благодарна, Володя.
— Что же вы съ этимъ сдѣлаете, Наталья Валентиновна? Вѣдь вы не можете посѣтить его.
— Я не знаю, что я могу. Но мнѣ бываетъ ужасно больно, когда на этого человѣка обрушиваются грубыя невзгоды… У него такая нѣжная и хрупкая душа. Онъ неправъ, неправъ, а все-таки… Узнайте, Володя.
Володя сейчасъ же всталъ и пошелъ въ переднюю одѣваться. Онъ направился въ редакцію.
Тамъ не было никого и никакой работы. У сторожа онъ узналъ, что редакторъ живетъ въ томъ же домѣ, только по другой лѣстницѣ. Онъ вошелъ къ нему, но ничего не узналъ.
— Самъ ничего не могу добиться. Если узнаете, пожалуйста сообщите и мнѣ.
Володѣ оставалось одно: обратиться къ Корещенскому. Онъ такъ и сдѣлалъ и тутъ ему было больше удачи. Неожиданно онъ засталъ его дома.
Алексѣй Алексѣевичъ былъ мраченъ; онъ ничего не зналъ относительно мѣстопребыванія Зигазгова, но онъ былъ любезенъ, отправился внизъ и позвонилъ куда-то въ телефонъ. Черезъ пять минутъ онъ вернулся и сообщилъ, что Максимъ Павловичъ въ предварительномъ заключеніи.
— А что ему грозитъ? — спросилъ Володя.
— Этого тамъ не знаютъ. Но я думаю, что его вышлютъ куда-нибудь подальше.
— Не на родину?
— Это было бы для него удовольствіе, а въ такихъ случаяхъ не стараются доставить удовольствіе! — сказалъ Корещенскій.
