до Лигачёва. Не пропуская ни Ягоды, ни «отца 37-го года» Вьшинского, ни Жданова, ни «вернейшего ученика Сталина» Ежова, ни самого «верховного жреца», ни Берии. Сошлись там и все постановления партии, правительства за все советские годы. В шкаф никто никогда не заглядывал, кроме голодных мышей и жучков-древоедов. Его открывали, лишь когда ставили свежую книгу.
— Я ж тебя, гадюка, пригашу и ни один пальчик не замараю! — остервенело зыкнул Дыроколов. — Перемётчик-пулемётчик!.. Ну-ка, любчик партайгеноссе, подыми свою кормлёную пачечку. Дай-ка я тебя разочек приложу на пробу затылочком к ребру шкафчика…
Колотилкин не двигался.
Дыроколов пнул его носком в колено, и Колотилкин опало рухнул, свиваемый болью в калач, в слабеющих судорогах сжимая живот. Изо рта в алой беззаботности капельно сочилась кровь.
«Хли-ипкий оказался перекидыш на ответ, — оловянно подумал Дыроколов. — А теперь подсматривай да запоминай, как действуют верные сыны Отечества!»
Железом каблука он полоснул по голенастой жуковой ножке шкафа и та, подломившись, опрокинула шкаф на Колотилкина. Угол шкафа рассёк Колотилкину висок, и вертоватая кровавая струйка торопливо перечеркнула уже остановившиеся в печальном изумлении глаза.
Стеклянные дверки аврально рассыпались и ленинско-сталинское варево вперемешку с горбачёвско-лигачёвско-полозковским глыбисто, свинцово присыпало, погребло Колотилкина, подняв серое тугое облако смрадной вековой пыли, дожившей в дырчатом ветхом шкафу с семнадцатого года.
Дыроколов не слышал, как Николай, муж Раисы, сломил своим топором дверные замки, как ворвался и с порога метнул в него, в райвоенкома Дыроколова, топор. Топор глупо пролетел мимо, досадно ухнулся носком в стену и отскочил к кованым сапогам.
Дыроколов тут же его подхватил и уже потом увидел Николая.
— Вот мы и совстрелись на свету, — холодея, прошептал Николай. — Я всёжко слыхал… Живому те не уйтить…
— Так точно, радуша! — Дыроколов насмешливо поднёс к виску обух. — Только твой сеновально-легендарный топорец-то теперь у меня. У ме-ня… Застолбил? А кто ты без топорика? Отве-чаю: «Фигура, вида не имеющая». Может, потолкуем за жизнь?.. Ты чего с топором носишься, как дурень с расписной торбой? Для спокойствия?
— Я всегда-завсегда спокойный.
— На что и в район тогда припёр?
— Хворосту на обратках думал насечь. Всё не заздря в район бегал… В Весёлой Ямке прутняк знатной.
— Делово-ой Фе-едя… Отчал уже заказал?
Выстывая лицом, Дыроколов на полную руку поднял топор. Прицельно прищурился.
Николай защитно вскинул стул.
Тут влетел на пуле дежурный милиционер Боярчиков и очумело попятился к двери назад.
— Т-товар-рищи? Что… происходит?..
— Слепой?! — рявкнул Дыроколов, тряся над собой топором, как знаменем. — Еле отнял!.. Убил! — показал топором на Колотилкина под шкафом и завалом книг. — Обухом!.. Вызывай, боярин, наряд! Взять живым!
— Бреша цепной кобеляра, — сломленно, тихо возразил Николай. — Я вошёл… Всё это вже было наработано…
За всю свою службу Боярчиков впервые навёл пистолет на живого человека. На Николая.
— Н-не д-двигатъся!.. — Рука и голос у Боярчикова дрожали. — А вы, — кивнул Дыроколову пистолетом к двери, — н-на… в-в-в-выход… п-пож-жалуста…
И больше всего Боярчиков боялся нечаянно цапнуть за курок. Совсем с переполоху забыл, что уже с месяц вовсе не заряжал свою керогазку. Патроны под замком дома держал. Ну его от греха подальше!
Дотла горюша употел, пока Дыроколов, неизвестно от кого прикрывая грудь лопастью топора, не выскочил шныристо в светлый простор двери.
Райком оцепили.
Боярчиков осторожно заглянул с лестницы в низ окна и ему стало дурно. На хрустальной люстре, над столом Колотилкина, висел Николай.
Трупов Боярчиков боялся.
Вытаращенными отжившими глазами Николай в недоумении пялился на настенный портрет Горбачёва.
Горбачёв смотрел вроде и на него. Но несколько вбок.
Горбачёвский взор говорил:
«Видите? В это трудное, переломное время, когда на нас свалилось столько забот, я тоже весь в размышлении… Может быть, мы ещё не прошли пик трудностей… Я, как и вы, тоже вышел на вопрос…»
Они смотрели друг на друга и не понимали, что же случилось. И каждый будто спрашивал:
«Как могло всё это произойти?
Как могло?
Ка-ак?»
Роман «Взвихрённая Русь — 1990» опубликован в моём однотомнике, вышедшем в московском издательстве «Вече» в 2018 году.
Критик А.Возовиков в добротной рецензиии на роман писал в «Независимой газете» 20 сентября 2018 года:
«Разлом Союза…
Явление крайне нелепое. Но оно таки свершилось. Можно ли было его избежать?
Можно, если бы… И тут выползает тысяча если бы.
Но разве история терпит сослагательное наклонение?
Жестоко в задний след сыпать соль на кровоточащие раны.
И в то же время… Делай вовремя то, что нужно делать, мы б не докатились до разлома.
А что же именно нужно было делать?
Анатолий Санжаровский убедительно показывает в романе то, что не нужно было бы делать. И внимательный читатель обязательно найдёт искомый ответ».
Гаубица — задница.
Апостол — милиционер.
Рукавица — дом.
Читать Храпницкого — спать.
Аппассионата — туалет.
Рейхстаг (здесь) — райком КПСС.
ФРГ — Федеративная республика Грузия.
Нитратный — вредный, противный человек.
Мозоль — крестьянин.
Свиноёжик — министр финансов СССР В.С.Павлов с 1989 года. С 1991 года премьер-министр правительства СССР.
Линда (от испанского linda) — красавица.
Главное управление бастующих армейцев — расшифровка слова губа.
Двубровый орёл — Л.Брежнев.
Будёновка — презерватив.
Пенсне — презерватив.
Укатайка — анекдот.
Таблетолог — врач.
Синоптик — болтун.
Гусарская рулетка — рискованное дело.
Виза — лицо.
Полкан — полковник.
Червяк в корсете — об очень худой девушке.
Врубель — понятливый, сообразительный человек.
Имеются в виду Гавриил Попов и Сергей Станкевич — руководители нового, только что избранного демократического Моссовета.
Рыжков Н.И. — Председатель Совмина СССР в 1985–1991 годах.
