человеке собственного сына. Иоанн садится у обрыва и скидывает камушек вниз. Тот бьется о мостовую и, судя по звуку, катится еще некоторое время по дороге.
Стихает все вокруг. Слышно только ветер, всюду хозяйничающий сам по себе: баловник подцепляет прядь светлых волос и щекочет ею шею. Алексей решает не выдавать своего присутствия и уходит тихо, оглядываясь только один раз. Иоанн остается там, у обрыва, сбросив на землю плащ. Точеную фигуру обрамляет свет луны, а кудри на запрокинутой голове касаются плеч. Он выглядит мечтательным и по-особому одиноким. Но не как ребенок, нуждающийся в обществе отца.
Алексей приподнимает бровь, качает головой, избавляясь от поспешных выводов. Нужно будет чуть внимательнее последить за сыном. Не то чтобы он не делал этого раньше, но сейчас… Возможно, старшему, никогда не требовавшему заботы и не доставлявшему хлопот, скоро пригодится дружеская поддержка. Парень-то вырос.
Если бы князь верил в приметы, то увидел бы веточки бузины, что сплелись совсем рядом с домом, где он остановился, — хороший знак. Вот только там, где появлялся князь, удача следовала за ним и без всяких заговоров.
Алексей шагает за порог, прежде чем затушить свечу.
На корабле приходится разнимать драку. Один из воинов оказывается слишком недоволен тем, что их вынуждают ждать разрешения для того, чтобы сойти на их же земле. Дацио только отходит в сторону, позволяя своему телохранителю пустить угрозы и кулаки в дело. Несостоявшегося бунтаря оставляют сторожить корабль. Сейчас им меньше всего нужно провоцировать кого бы то ни было. Будь это Алексей или кто-то из своих.
Солнце Хазарии встречает посланников в небольшой зале, заполненной дипломатами и послами. Им представляют молодого княжича, который смотрит на них разве что чуть мягче, чем сам Алексей. Виконт коротко кланяется князю, как равному, приветствуя. И следит за тем, чтобы его люди сделали то же самое.
— Мы просили тебя о встрече, — Генуя начинает говорить первой, — потому что ты, Аффендизи, отстроил порт и крепость Каламиту вопреки правам Кафы и Генуи. — Формальные слова произносятся ровно, выдает виконта разве что латинский акцент. — Нам жаль, что пришлось прибегнуть к обману для встречи с тобой, и я надеюсь, это не помешает переговорам.
Видимо, кто-то не ожидает таких речей от Генуи. Как не удивиться, когда формальный противник начинает встречу с извинений, звучащих почти искренне. Один из советников князя не скрывает удивления. Дацио же ничем не выдает удовольствия, не позволяя появиться и тени улыбки. Им нужно защитить свои земли от Османской империи. И помочь им может только один человек. Тот, для которого слова виконта оказываются неожиданно обнадеживающими. Возможно, эта встреча пройдет куда приятнее, чем можно было предположить.
— Я принимаю извинения за обман и полагаю, что вы воспользовались предложением посла Джахана только ради того, чтобы эта встреча состоялась.
Князь блефует, открыто упоминая посла, но делает это спокойно, легко и уверенно, будто у него есть прямые доказательства. Впрочем, если Генуя откажется от этой истины, то это уже им придется доказывать, что не было сговора, ведь посол прибыл через их порт. Алексей говорит сам, не советуясь с дипломатами перед каждым своим словом. Как будто все эти люди нужны тут только для вида.
— Да, мы приняли предложение посла.
К чести виконта, Генуя не отрицает очевидного. Дацио протягивает монету султана одному из людей Алексея, чтобы тот сам мог на нее посмотреть.
— И нам не были ясны до конца его мотивы. Ведь в наших интересах заключить с вами союз против Порты, ему должен быть невыгоден такой союз.
За те годы, что Херсонес пребывал в запустении, они могли бы и сами восстановить эту крепость, но почему-то не стали. Зачем, если у них были Чембало, Алустон, Кафа и еще несколько портов на побережье? Поэтому сейчас виконт и не пытается лишний раз напомнить, кому должна принадлежать Каламита. Они здесь не за этим. Хотя у одного из его людей почти скрипят зубы от злости. К счастью, переговоры ведет именно Дацио, у которого с зубами все в порядке. И который не попытается выцарапать будущему союзнику глаза. К сожалению, эта история невыдуманная.
Князь Дороса уже не раз за последний месяц видел это проклятое серебро, так что долго рассматривать монету не приходится.
— Что касается Каламиты… — Князь делает небольшую паузу, внимательно глядя в глаза Дацио. — Я преданный вассал Великого хана, все здесь принадлежит ему, я лишь выступил исполнителем его воли.
— Вы знаете, что нам важен мир с ханом Гераем, и мы не станем его нарушать. Даже из-за Каламиты. — Виконт делает акцент на слове «мы». Потому что их колония не единственная на острове. Хоть и самая многочисленная. Им надо уговорить на этот мир не только Алексея, но и совет. Впрочем, это уже его заботы.
— Мне приятна ваша честность. И я знаю, что вам важен мир с ханом, как и объединение с Феодоро. — О, разумеется, он знает. Ведь именно Алексей сделал так, чтобы Генуя более всего хотела заключить с ним мир. Что может привлекать больше, чем молчание князя, которого по какой-то причине вот уже почти пятнадцать лет не решается трогать даже Порта? — Но лучше будет обсудить вопрос мира, в том числе и с ханом лично. По счастливому стечению обстоятельств он ждет меня через два дня, а так как вы вызвали меня на переговоры столь срочно, то я думал просить перенести нашу встречу. Но раз уж дела оборачиваются подобным образом, мы могли бы… — Пауза в речи князя не выглядит нарочитой, но его глаза чуть округляются, а на губах появляется улыбка, истолковать которую сразу вряд ли получилось бы. Он не просто так держал их на корабле всю ночь. Генуэзцы едва успевают заподозрить неладное. — Мы могли бы доплыть к нему на ваших кораблях, если вы согласитесь. Однако нам придется дождаться Великого посла с его свитой. Я обещал сопроводить своего гостя к хану. Если ответ будет положительным, вам предоставят комнаты в стенах крепости. И разумеется, я приглашу вас и ваших приближенных остаться на ужин этим вечером.
Кажется, что одного этого хватает, чтобы сердца генуэзцев растаяли. Даже самые рьяные противники союза с Алексеем усмиряют свой пыл и смотрят на князя так, словно он согласился на все их условия. Хотя условий поставить они не успели вовсе…
Дацио почему-то вспоминает старую сказку, в которой упрямого осла заставляли идти вперед, подгоняя палкой и морковкой. Морковка выглядела заманчиво.
Прибрежное солнце пробирается в залу сквозь стрельчатые окна, отражается от погасшего медного светильника
