свадьбу. Хотя бокалы, конечно, тоже выбирала с душой.
— Хм-м… И что же она за человек, эта Шестая Харука? — спросила, надеясь, что выслушать автора выйдет все же быстрей, чем читать его писанину.
— Я сделала ее уродиной.
— Уродиной?
— Уродству люди верят сильнее! — презрительно улыбнулась Аки, скрестив свои стройные ножки. — Заметив что-нибудь безобразное, они кричат: «Как это верно! Все так и есть!» — куда чаще, чем при виде «чистой» красоты. И сочиняют для разных уродств какие-нибудь банальные истории, лишь бы убедить себя в том, что их безобразия — это и есть красота, да тем и утешиться.
— Но зачем же они так?
— Кто их знает… Но если перемешивать красивые слова с безобразными, все будут восхищаться тем, как правдиво ты говоришь. А иначе станут жаловаться, что ты лицемерка и слова твои лживы. Сама мысль о том, что правда прекрасна, почему-то раздражает людей, и они никак не могут успокоиться.
— Это странно… — пробормотала я.
Аки погладила меня по голове.
— Но я все же надеюсь, что такая Харука тебе не пригодится. Почему и назвала ее «запасной». Ты просто храни ее как талисман. И используй только в экстренной ситуации.
— Спасибо тебе, Аки…
Как бы ни радовалась я бокалам для шампанского, такое искреннее стремление Аки понять меня и уберечь от возможной ошибки было для меня просто бесценным.
— Дома, с Масаси, можешь баловаться моими подарками сколько влезет. Но, может, мы все-таки выпьем за ваше счастье прямо здесь и сейчас?
— Да, конечно!
Откупорив бутылку шампанского, мы с Аки подняли бокалы над «экстренным» резюме.
— Со свадьбой тебя, Капитанша!
— Спасибо. Я буду дорожить твоим подарком, Аки! Ну, давай — за Шестую Меня!
Аки прыснула, и раскаты нашего смеха слились со звоном бокалов в унисон.
На следующее утро я проснулась на диване от звука шагов Масаси.
— Доброе утро! — сказала я.
— Прости, что оккупировал спальню… — пробурчал он смущенно и прошел на кухню, стараясь не глядеть на меня [35].
— Пока мы не завтракаем, хочу тебе кое-что рассказать, — объявила я.
— О чем же?
— Я очень жалею, что обманывала тебя все это время. И хочу открыть тебе свое истинное «я».
Глаза Масаси округлились.
— На самом деле женщина я отвратительная. Сущая ведьма. Мир людей я всю жизнь проклинала и пряталась от него. На самом деле всегда завидовала тебе, Масаси. Потому что сама я — чудовище, которое ненавидит все здоровое, полезное и прекрасное.
Глаза Масаси начали вылезать из орбит. Ровным тоном, как можно искренней я продолжала Исповедь Вымышленной Себя.
— Еще ребенком я сочиняла себе разные роли, чтобы окружающие полюбили меня. И со временем жажда любви иссушила меня так, что от моего настоящего «я» ничего не осталось. С кем бы я ни была, я пыталась добиться любви при помощи выдуманного персонажа. Хотя внутри меня по-прежнему плакал тот самый ребенок… И в итоге я возненавидела этот мир. Я вела себя так, чтобы нравиться другим, но сама так и бредила фантазиями об убийстве тех, кто жил счастливо. Заметив, что мою школьную подругу Аки любят такой, какая она есть, я завидовала ей так, что прятала ее обувь в раздевалке! Всех, кто счастлив оттого, что любим, я мечтала сжить со свету, даже понимая, что они ни в чем не виноваты. Моя ненависть бушевала, не ведая ни логики, ни стыда… Когда же я встретила тебя, Масаси, я сразу же поняла: этот парень — моя идеальная жертва. Жизнерадостный, покладистый, всеми любимый. Завладев твоим сердцем, я сумею мстить всему миру всю оставшуюся жизнь! Вот только с ревностью мне справиться не удавалось. Помнишь тот суперострый суп, что я тебе приготовила? Знай: то была не ошибка, а ревность! И да, это я постоянно прятала твои палочки для ушей и меняла новые лампы в ванной на перегоревшие…
— Ты?!
— Это я стерла запись того футбольного матча. Ненависть движет моими руками, и я не в силах ее контролировать.
Говоря все это, я утопала в сомнениях. Поверит ли Масаси во всю эту чушь? Парень он, конечно, наивный и покладистый. Но вряд ли настолько глуп, чтобы принять за правду туповатый сюжетец из мыльного сериала.
Для пущей убедительности я сползла с дивана, бухнулась на колени — и продолжила каяться, точно грешница перед распятием в церкви.
Утреннее солнце, заглядывая через щель в занавесках, отбрасывало на пол дорожку яркого света. И пролегала эта дорожка аккурат между Масаси и мной.
— Эта злобная, жалкая, безобразная извращенка и есть мое настоящее «я». Представляю, в каком ты шоке… Прости, что обманывала тебя столько лет.
Несмотря на ошарашенный вид, заговорил Масаси на удивленье спокойно:
— И ты все так же ненавидишь меня, даже теперь?
— О да. Ужас, правда? Такая вот злобная гадина… Но самый жуткий кошмар — в том, что, несмотря на это, я все равно тебя люблю. Тебя еще не тошнит?
Не успела я договорить, как он бросился на меня. На мгновение я подумала, что сейчас меня будут бить, но ошиблась. Вместо этого он рухнул на пол у меня перед носом. А затем обнял меня и крепко прижал к груди.
— Вот это и есть настоящая ты, Харука! Я так счастлив, что ты решила все это рассказать. Только мне и больше никому на свете… Спасибо тебе!
В глазах его, как ни странно, блестели слезы. Стоя на коленях передо мной, он прятал меня в своих объятьях от всего мира, и нестерпимо яркий луч солнца, падавший из окна, рассекал его пополам.
В миг, когда его сердце откликнулось на Шестую Меня, на свет появился новый Масаси. И я была свидетелем этого перерождения.
Все мышцы его лица чуть заметно сдвинулись: уголки губ поднялись, нос заострился, глаза раздались к вискам, а на лбу и щеках проступили мелкие складки с морщинками. С выражением, какого я никогда не видела прежде, он улыбнулся мне и сказал:
— Прости, что тебе так долго пришлось страдать в одиночку, Ха-тян. Теперь ты можешь смело показывать мне любую себя. Я всегда буду любить тебя, не требуя ничего взамен, и спасу тебя от любых кошмаров. Обещаю!
— Ха-тян? — удивилась я.
Новое лице Масаси сморщилось еще сильнее, сложившись в не виданную мною прежде улыбку — любви, понимания и сочувствия одновременно.
— Ха- это сразу и Харука, и Hannibal. Ганнибал Лектер — слышала про такого? [36] А ты вместо Масаси можешь звать меня просто Мáза. Как английское Mother. Прекрасно звучит, как считаешь? Тогда ты мне будешь Ха-тян, а я тебе
