и до второй было недалеко.
В перестройку пооткрывались частные клиники и санатории, Илья переводил брата из одного в другой, на время Сашка утихомиривался, ну а потом все начиналось по новой.
Умерла мама, спустя три года ушел отец, Илья уже хорошо зарабатывал. Теперь за брата отвечал только он. И снова частные клиники, где Сашу ненадолго выводили из запоев. Эти небольшие передышки давали Илье и Любе возможность глотнуть воздуха. Да, Люба была рядом с Ильей и ни разу – ни разу! – не сказала: «Ну его к черту, сколько можно!»
Умер Сашка в сорок пять лет от цирроза. Вот что такое неудачная женитьба, наглядный пример того, как ломается жизнь. Когда слушаешь сердце, а не голову.
Слава богу, что он, Илья, не такой: он живет головой и очень этим гордится.
Любовь Николаевна смотрела в окно. Вид из окна был что надо: старая Москва, которую она так любила, их небольшой и уютный, с вековыми липами дворик. Как пахла цветущая липа! Как, не давая уснуть, будоражила душу! В молодости, конечно же, в молодости. Сейчас, например, не дают уснуть боли в колене. Или в спине, в пояснице. А то вдруг заноет затылок – значит, давление. Возраст, возраст. Фу, гадость! Нет, до старухи ей далеко, но проблемы имеются.
Ладно, хватит ныть, пора приниматься за дела. А дел навалом. У хорошей хозяйки дела не переводятся. Так, мясо для супа – а сегодня будет фасолевый – почти готово. Зажарка, лук плюс морковка, тоже. Картошка нарезана, а фасоль, замоченная на ночь, давно разбухла и вылезает из миски.
Тушеное мясо на второе она приготовила вчера. Осталось доварить суп и испечь что-то к чаю. Какой-нибудь легкий, не слишком трудозатратный пирожок. В морозилке свежее слоеное тесто. Да, готовое, ну и что? Тесто прекрасное, возиться не надо, а надо просто раскатать и положить на него дольки тонко нарезанных яблок, выжать на них немного лимонного сока и посыпать коричневым сахаром. Можно, кстати, залить сметаной. И будет к вечернему чаю замечательный, тонкий, хрустящий пирог. Вечером муж пьет чай с чем-нибудь сладким, избаловала.
Хорошо, что ни у него, ни у нее нет проблем с лишним весом. Она так и осталась худышкой, сорок шестой размер, на зависть знакомым женщинам. Правда, когда-то был сорок второй. Илья с весом когда-то активно боролся: зарядка, гантели, небольшие пробежки, бассейн. Сейчас обленился, больше лежит на диване.
Как продал бизнес, так и залег. Но его можно понять – всю жизнь торопился, бежал, перепрыгивал. А сейчас надоело. Сейчас с удовольствием только в бассейн. И она с ним, если дела позволяют. Домашняя курица, клуша, вот в кого она превратилась. Хотя… И раньше клушей была. Ладно, всё, всё! Хватит себя жалеть. Она живет так, что многие позавидуют. У нее прекрасная дочь, замечательные внуки, хороший зять. Не знает материальных проблем. Объездила полмира или больше. Нарядов у нее – шкаф ломится, ей столько не надо. А обуви, сумок, украшений!
У нее прекрасный дом за городом, где она сажает цветы.
У нее муж, сильный, умный, успешный.
Все у нее хорошо. Даже слишком. Или слишком хорошо не бывает? А что у нее на душе – так это ее личное дело. Ее проблемы, с которыми она прекрасно справляется. Ну или делает вид. Чему-чему, а этому она давно научилась. Хоть курсы открывай – как сделать вид, что у тебя все хорошо. В этом она дока, большой профессионал. Сама от себя не ожидала.
Курсы назывались бы так: «Как убедить близких, а главное, саму себя, в том, что ты счастлива». А внизу мелким шрифтом: «Терпение как основа семейной жизни».
Да уж, ей точно можно присвоить звание «чемпион по терпению».
Люба Макеева родилась в обычной московской семье. Папа электрик, правда с высшим образованием. В научных институтах платили гроши, а хороший электрик в ЖЭКе мог подхалтурить. Летом он уезжал на шабашку, по колхозам и совхозам, тащить – как он говорил – электричество на фермах и прочих объектах. Деньги привозил приличные, и мама с Любой уезжали на море.
Мама была болезненной, слабой, ходить в присутствие ей было тяжело, и она, чтобы работать на дому, овладела профессией швеи. Шила и одежду, и постельное белье, научилась работать даже с мехом.
В общем, доход семьи Макеевых был вполне. К тому же мама обшивала и мужа, и дочку.
Только квартира была тесновата, стандартная однокомнатная. Папа уговаривал маму вступить в кооператив, возможности были, но упрямая мама ждала улучшения, они давно стояли на очереди.
– Наивная! – злился папа. – Чего ты ждешь от этого государства? Увеличения жилплощади? Нам положено? Лучше вспомни, как у твоих предков все отобрали! Забыла?
Папа входил в раж. Маленькая перепуганная Люба убегала на кухню.
– Прекрати, Коля! – умоляла мама. – Девочка дома!
Но папу было уже не остановить:
– Девочка? – почти вопил он. – Да пусть девочка знает! Чего ты стыдишься? Что твоя бабка была купчихой, и прабабка купчихой, а дед успешным фабрикантом? Этим надо гордиться, Наташа! Пред-при-ни-ма-те-ли! Предприниматели с большой буквы! И помнить надо, сколько они пахали и как зарабатывали на свою сытую и красивую жизнь! И как построили школу и больницу, и как жалели своих рабочих! А что в итоге?
– Коля, – твердила мама, – я умоляю тебя!
Но отец не замолкал:
– И что в итоге? – безжалостно продолжал он. – Все отобрали! Никаких заслуг не учли! Ни того, что рабочие с петицией приходили, просили хозяина пощадить, ни того, что у бабки твоей трое детей на руках и один в животе! Ни того, что дед твой был хромой, на протезе! Как же, фабриканты, буржуи! Кровососы рабочего класса! Деда в тюрьму, бабку с ребятами в ссылку! И все стали лучше жить, правда? Все сильно разбогатели!
Отец успокаивался только тогда, когда в комнату заходила зареванная и перепуганная Люба.
Он просил прощения у дочери и жены, но продолжал приговаривать, что власти этой верить нельзя.
– Ты, Любочка, постарайся отсюда уехать, – добавлял он.
– Куда? – спрашивала мама. – Ты совсем спятил?
– А что? – возражал отец. – Выйдет за иностранца, и тю-тю советская власть!
– Да где же она возьмет иностранца? Нет, Коля, ты сумасшедший!
– Тогда за еврея, – не сдавался отец. – Выходи за еврея, дочка. Сейчас они пачками уезжают. И за семью они горой, с евреем не пропадешь. На что тебе русский Иван? Горе мыкать? То запьет, то пропьет. Ищи еврея, Любашка! И будешь в порядке.
– Не слушай папу, – шептала мама Любе. – Он, кажется, выпил!
Ничего папа
