- Иван Леонтьевич, - к старику подошел помощник. - Кто это были?
- Бандюки.
- И чего они хотели?
- Чтоб я грех на душу взял.
- Ну и как, взял? Старик строго посмотрел на своего помощника:
- Ерунду говоришь, Петрович. Ты лучше подумай, где нам бутылек раздобыть. * * *
Проснулся Киреев от холода. Уже рассвело. Место, где он остановился, изменилось удивительным образом. Все вокруг заволокло туманом. И тишина стояла как при сотворении мира. Единственный шанс согреться - это отправиться в дорогу. Быстро собравшись, Киреев на прощание оглядел то место, где провел ночь:
- Спасибо, Господи. Мне было здесь хорошо. Странно, но на память пришел мультфильм из детства. Кажется, он назывался "Паровозик из Ромашково". Там симпатичный паровозик то убегал в лес за ландышами, то встречал рассвет, то слушал соловьев. Возмущенному пассажиру, который боялся опоздать, паровозик отвечал так: "Но если мы не услышим соловья, мы опоздаем на целый год". Неожиданно для себя Киреев произнес фразу, которую впоследствии он будет повторять очень часто: "Если я не увижу Лихвин, я опоздаю на целую жизнь".
Глава двадцать девятая
После знакомства с Лизой и ее родителями жизнь Софьи круто изменилась. Отошли на второй план картины, хотя Воронова по-прежнему много времени уделяла своей "Белой розе". Сказать точнее, изменилась она сама. В каких-то сорок дней уместились смерть Смока, знакомство с Киреевым, все эти страсти по иконе. Наконец, встреча с Лизой. Софье было все труднее и труднее повторять свои слова заклинания: "Я счастлива. Жизнь прекрасна и удивительна". Сразу приходили на память последние слова Воронова. А еще вспоминались глаза Иры Бобровой. Любовь, страх, надежда - все было в этом взгляде. И - благодарность, когда Софья передавала Бобровым деньги. До сих пор Вороновой было неудобно за эту благодарность, за суетливость в движениях, которая вдруг появилась у Виктора. Милые, добрые люди - за что им такая беда? И она, Софья - холеная, довольная собой, считавшая несчастьем отсутствие в доме горячей воды в течение нескольких часов... За что Бобровым благодарить ее? За то, что к деньгам Киреева приплюсовала энную сумму от щедрот своих? Но больше всего поразила Софью эта маленькая девочка. Наталья Михайловна, с которой Воронова познакомилась немного позже, обстоятельно рассказала Софье о болезни Лизы. Котеночкину обе Софьи привлекли к осуществлению своих замыслов. Мещерская занималась бумажными делами, Софья взяла на себя роль пропагандиста, Наталья - просветителя. Ежедневно два-три часа Воронова и Котеночкина проводили вместе. То Наталья водила свою новую знакомую в хосписы, клиники, то Софья вела ее к "нужным" людям, от которых, как верила Воронова, многое зависело. К своему огорчению, она поняла, какая огромная разница между словами одобрения и сочувствия, которые они с Натальей Михайловной слышали с лихвой, и конкретными делами. Еще более неприятно поразили Софью многие ее подруги, жены состоятельных людей или сами занимавшиеся бизнесом. Они охотно покупали картины за сумасшедшие деньги, летали в Париж, чтобы заказать себе новый наряд, но когда Софья рассказывала им о Лизе, о больных детях, ей отвечали примерно так: "Все эти фонды... Разворуют ведь деньги. Пусть этим занимается государство". Или: "Я уже помогаю одному фонду", хотя по глазам было видно, что не помогает. Воронова расстраивалась, а Наталья успокаивала ее:
- Софья Николаевна, не принимайте все так близко к сердцу.
- Почему?
- Добрые дела надо делать с крепким сердцем. А то и другим не поможете, и себе здоровье испортите.
- Наталья Михайловна, я же знаю, какие деньги эти люди на ветер бросают... Мы стольким бы детям помогли...
Наталья Михайловна погладила Софью по руке. Улыбнулась.
- "О сколько нам открытий чудных готовит просвещенья дух"... Вы еще много открытий сделаете. Как правило, отдают те, кто отдает последнее.
- Почему так? Вы извините меня, Наталья Михайловна, за слезы. Я, наивная, после первой встречи с Лизой думала, что стольким детям помочь могу. Киру, то есть Киреева, увижу, похвастаюсь. А в результате... Фонд создаем, а что толку?
- Вы... как бы это мягче сказать... в красивой золотой клетке жили. И продолжаете жить, только дверца открылась, и вы можете то вылетать из клетки, то возвращаться обратно. Я и сейчас не знаю...
- Стоит ли мне вылетать?
- Да. Вот вы про своих знакомых говорили, что на пустяки они деньги тратят. Но ведь и среди "новых русских", простите, люди разные бывают.
- Почему - простите?
- Но вы же... из них.
- Понятно.
- Не обижайтесь, Софья Николаевна. Люди на самом деле разные. Я одного бизнесмена, помню, к девушке больной привела. Олей Хлебниковой звали, рак костей у нее был. Десять минут поговорил, после молча взял и подписал чек. Когда Оля умерла, на похороны приходил... А про него говорили, что он за рубль удавится... Чужая душа потемки.
- Но таких ведь меньшинство, да?
Котеночкина кивнула:
- Разумеется. Только выводы из этого надо делать осторожно. Вон и Киреев - он ведь в хоспис пришел, только когда узнал, что у него самого рак. Моя мама любит говорить, что пока гром не грянет, мужик не перекрестится... У каждого свои заботы, свои дела. Чужая боль - не своя. Правда же? Все, не будем об этом. Я вам лучше историю смешную расскажу. Еду вчера в маршрутке. Заходят новые пассажиры. Среди них - кавказец лет сорока. Весь из себя, в коже. Его "Мерседес" сломался, вот он и сел с нами, грешными. Все отдают деньги водителю, по три рубля. Водитель говорит: один человек не отдал деньги. Пока не отдаст - не поеду. Я вижу, что это кавказец деньги не отдал. Три рубля, представляете? А я опаздываю. Смотрю на него, а он хоть бы бровью повел. Водитель плюнул и поехал. Каково? Может, это объясняет неудачу со сбором денег?
- Смок, мой покойный дядя, объяснил бы это просто. Знаете, о чем этот кавказец в тот момент думал?
- О чем?
- Пусть лохи платят. Он не лох.
- Выходит, я лох?
- Я же только сказала, о чем ваш кавказец думал.
- А Киреев бы из этого какой-нибудь парадокс вывел.
- Это точно.
- Вы часто вспоминаете его?
- А вы?
- Очень часто. Я таких странных людей раньше не встречала.
- Я, признаюсь, тоже.
Обе засмеялись. Ничего обидного в этом смехе для Киреева не было. Так смеются, когда вспоминают что-то очень хорошее и светлое.
- Кстати, Софья Николаевна, вы давно не были у Бобровых?
- Недели две назад, а может, и больше.
- Что так? Софья замялась:
- Боюсь надоедливой быть. У них без меня забот полно.
- Напрасно. Вы Лизе очень понравились. Слышала, она вас с Михаилом породнила? Воронова посмотрела прямо в глаза Котеночкиной. Наталья их не отвела. Ни насмешки, ни вызова в ее взгляде Софья не увидела.
- В каком смысле?
- Он же у нее коростель, пешком ходит, вы из этого же отряда...
- Точно. Погонышем обозвала. Курочкой болотной.
- Она любя.
- Да я и не обижаюсь.
- Вот и пойдемте к ним. Утром звонила Ира, говорит, Лизка захандрила.
- Захандрила?
- С ней это бывает. Ира говорит, что глаза у девочки оживают, только когда весточки от Михаила приходят.
- Какие весточки?
- А вы не знали? Он ей телеграммы шлет. В стихах. Лиза их складывает в свою шкатулку, где у нее все "драгоценности" собраны: картинки переводные, бижутерия, игрушки из "киндер-сюрпризов".
- Нет, я не знала ничего.
Софье даже стало немного обидно. По вечерам, когда она приходила в свою уютную квартиру, включала неяркий вечерний свет, ставила диск с хорошей музыкой - обычно это был Вивальди или струнные концерты Моцарта, - заваривала крепкий кофе; когда Софья брала в руки книгу или перелистывала альбом с репродукциями - ей все чаще вспоминался этот странный, не похожий ни на кого человек. Фантазия рисовала темные чащи, бескрайние поля, злых людей - и его, бредущего под солнцем и дождем до Старгорода, ночующего на голой земле под открытым небом. А однажды Киреев ей даже приснился. Кто-то постучал в дверь, и на пороге стоял Михаил. Забавно, но она хотела броситься ему на шею, однако Киреев как-то странно улыбнулся - и, помахав ей рукой, исчез. Словно растаял в воздухе. Когда Софья проснулась, в душе еще долго оставалось чувство потери. Неужели с ним что-то случилось? Помнится, когда Смок осторожно расспрашивал Софью о ее планах на будущее, намекая на семейную жизнь, она, смеясь, отвечала, что мужчине надо очень постараться, чтобы вызвать ее интерес. Влюбиться же, по ее словам, она могла при наличии трех условий. Мужчина должен вызывать у нее: а) удивление; б) восхищение; в) жалость. Честно говоря, Софья немного дурачилась, произнося это и эффектно загибая пальцы: а, б, в. Смок, как любой человек в возрасте за пятьдесят, шутить особо не любил и все принимал за чистую монету.
- Ну, удивлять, восхищать - понимаю. А почему жалеть?
- Не знаю. Вот ты, Смок, отвечаешь всем моим требованиям, но мы же с тобой в некотором роде родственники.
