- Ну, ладно, - промолвил он, нахмуривая брови и поворачиваясь к работнику. - Захар, поди сюда и ты...
Захар быстро выпрямился, весело тряхнул волосами и приблизился, сохраняя на лице своем выражение школьника, которого учитель вызывает на середину класса, с тем чтобы поставить в пример товарищам.
- Ну, слушай!.. Слушай и ты!.. - произнес старик, обращая суровые взгляды поочередно то на одного, то на другого. - У меня чтоб это было в последний - слышь, в последний, говорю! Узнаю, разделаюсь с вами по-свойски: тебя проучу... Ты у меня на эвтом месте трое суток проваляешься, я те найду укромное место... Тебя, Захар, одного-единого часу держать не стану, со двора сгоню! Коли пьянствовать хочешь, ступай к своим приятелям в Серпухов либо в другое место: там и распутничай!.. А то пришел в чужой дом, к чужим людям, да других еще сманивать вздумал!.. Зависть берет, видно, на хорошее житье; сам распутствуешь, довел себя до того - одни лохмотья на спине только и есть... и других к тому же подвести хочешь!.. Губи себя сам, коли пришла такая охота, жизнь тебе недорога: дображничаешь до сумы; дойдешь, может статься, и до того - кандалы набьют, дарового хлебца отведаешь, узнаешь, примерно, в каких местах остроги стоят!.. За худым пошел - худое и найдешь... Других только не тронь; сам с собою управляйся, как знаешь; пожалуй, вовсе не наблюдай себя, а к чужим людям пришел, живи как велят вот что! А ты, Гришка, в последний раз говорю: выкинь дурь из головы; увижу что, оборони тебя бог, тогда на себя одного пеняй: сам, значит, захотел говорено было!.. Ну, пошел в избу, спроси у старухи ведро да сюда неси! неожиданно заключил Глеб, поворачиваясь лицом к Оке.
Он направился к ручью. Почти против того места, где ручей впадал в реку, из воды выглядывала верхушка огромной плетеной корзины, куда Глеб прятал живую рыбу. Пока выбирал он из этого самодельного садка рыбу, приемыш успел вернуться с ведром.
Несколько минут спустя оба отчалили от берега.
Во все это время Захар не переставал возиться с бреднем; усердие его было беспримерно: он не поднял даже головы над работой!
Каким образом, стоя спиною к Оке, мог увидеть Захар, что Глеб переехал реку и как затем исчез в кустах - неизвестно; но только он мгновенно тряхнул головою, плюнул сажени на три и развалился на песке. Глаза его следили с каким-то нетерпеливым лукавством за Гришкой, который возвращался назад.
Увидев нахмуренное лицо приемыша, Захар залился тоненьким, дребезжащим смехом.
Гришка отвернулся и с досадою бросил весло. После того он сел наземь, уткнул локти в колени и положил голову в ладони.
Выходка эта окончательно, по-видимому, распотешила Захара: он залился еще звончее прежнего.
- Ну, что глотку-то дерешь? - с сердцем сказал приемыш. - Тебе все смешки да смешки...
- А то как же! По-бабьи зарюмить, стало быть? - насмешливо перебил Захар. - Ай да Глеб Савиныч! Уважил, нечего сказать!.. Ну, что ж ты, братец ты мой, поплачь хошь одним глазком... то-то поглядел бы на тебя!.. Э-х!.. Детина, детина, не стоишь ты алтына! - промолвил Захар.
И лицо его сделалось вдруг недовольным.
- Где тебе жить в людях по своей воле, - продолжал он тоном презрения, - только что вот куражишься! "Я да я!", а покажи кулак: "Батюшка, взмилуйся!", оторопел, тотчас и на попятный...
- Видали мы и тебя... сам больно хоробер... что ж ты молчал-то! проворчал Гришка.
- Не о себе говорю, дружище! - произнес, поддразнивая, Захар. - Мое дело сторона; нонче здесь, завтра нет меня! Не с чего шуму заводить: взял пачпорт, да и был таков; сами по себе живем; таким манером, Глеб ли, другой ли хозяин, командовать нами не может никто; кричи он, надсаживайся: для нас это все единственно; через это нас не убудет! Тебе с ним жить: оттого, примерно, и говорю; поддавайся ему, он те не так еще скрутит!..
Гришка ничего не отвечал и только отвернулся.
Захар также отвернулся, подперся локтем и принялся беспечно посвистывать. Так прошло несколько минут. Наконец Захар снова обратился к приемышу; на лице его не было уже заметно признака насмешки или презрения.
- Гришка, - сказал он тоном дружбы и товарищества, - полно тебе... Ну, что ты, в самом деле? Слушай: ведь дело-то, братец ты мой, выходит неладно; надо полагать, кто-нибудь из домашних сфискалил. Сам старик, как есть, ничего не знал!
- Старуха сказала; она и то намедни грозилась, - отвечал Гришка, откидывая назад волосы.
- Ну, нет, брат, сдается не так. У нее коли надобность есть какая, подступить не смеет, три дня округ мужа-то ходит.
- Кто ж, по-твоему?.. Жена? Та не посмеет.
- Что говорить! Тебя спросится!
- Небось не скажет: побоится.
- Как не бояться!
- Знамо, боится! - хвастливо произнес Гришка.
- Много, брат, форсу берешь - вот что! Глядел бы лучше.
- А что?
- Да то же... Кабы глядел, не стала бы она фискалить.
- Ты рази видел? - вымолвил приемыш, оживляясь до последнего суставчика.
- Не видал бы, не стал бы говорить; стало быть, видел.
- Ну! - вымолвил Гришка, у которого при этом опустились брови и задрожали ноздри.
- Выходит, была, что ли, надобность со стариком шушукаться.
- Когда? - спросил Гришка, бросая злобный взгляд по направлению к воротам.
- Нынче утром, перед тем самым временем, как старику идти в Комарево.
Гришка сжал кулаки и сделал движение, чтобы приподняться на ноги; но Захар поспешил удержать его.
- Ну, что ты, полоумный! Драться, что ли, захотел! Я рази к тому говорю... Ничего не возьмешь, хуже будет... Полно тебе, - сказал Захар, - я, примерно, говорю, надо не вдруг, исподволь... Переговори, сначатия постращай, таким манером, а не то чтобы кулаками. Баба смирная: ей и того довольно - будет страх иметь!.. Она пошла на это не по злобе: так, может статься, тебя вечор запужалась...
- Все одно! Я ж ее проучу! - перебил Гришка, не отрывая от ворот грозно сверкающих глаз.
- А проучишь, так самого проучат: руки-то окоротят!.. Ты в ней не властен; сунься только, старик-ат самого оттреплет!.. Нам в этом заказу не было: я как женат был, начала это также отцу фискалить; задал ей трезвону и все тут... Тебе этого нельзя: поддался раз, делать нечего, сократись, таким манером... Погоди! Постой... куда? - заключил Захар, видя, что Гришка подымался на ноги.
На этот раз, однако ж, Захар, движимый, вероятно, какими-нибудь особенными соображениями, не удержал Гришку. Он ограничился тем лишь, что следил за товарищем глазами во все время, как тот подымался по площадке. Как только Гришка скрылся в воротах, Захар проворно вскочил с места и побежал к избам, но не вошел на двор, а притаился за воротами.
Ступив на двор, Гришка натолкнулся прямехонько на жену.
- Ты это зачем отцу рассказывала, а? - крикнул он, останавливаясь перед ней.
- Что ты... Христос с тобою... - проговорила Дуня, бледнея.
- Зачем рассказала отцу? Говори! - подхватил он, яростно замахиваясь кулаком.
- Матушка! - невольно вырвалось из груди Дуни.
- А... так-то... кричать! - прошептал он, стискивая зубы, и бросился на нее.
Но в эту самую минуту на крылечке показалась Анна, а из ворот выскочил Захар. Последний, казалось, только этого и ждал. Оба кинулись на Гришку, который окончательно уже освирепел и, невзирая на двух заступников, продолжал тормошить жену.
- Батюшки-светы! Ба-а-тюшки! Держите его... окаянного! Ах, мои касатики! Бабу-то отымите! - завопила старушка, протискиваясь между мужем и женою.
- Оставь, пусти, хозяюшка! Неравно еще зашибет. Вишь, полоумный какой! - заботливо сказал Захар, отслоняя одною рукою старуху, другою отталкивая Гришку.
- Ты что? - крикнул приемыш. - Не твое дело!
- Нет, врешь! Погоди, брат... драться не велят! - подхватил с необычайной горячностию Захар, который нарочно между тем раззадорил Гришку, нарочно затеял все это дело, чтобы доставить себе случай явиться заступником Дуни. - Погоди, милый дружок! - продолжал он, обхватывая приемыша, который снова было бросился к жене. - Ах ты, сумасбродный! Разве я не говорил тебе?.. Авдотья Кондратьевна... отходи... Не бойся, Захар не пустит! Нет, врешь, брат, не вывернешься... справимся! Ступай-ка, ступай! - заключил Захар, подхватывая Гришку и увлекая его с необыкновенной ловкостию на площадку.
- Глупый! Что ты делаешь-то, а? Я рази не говорил тебе? - примирительно подхватил Захар, все еще не выпуская Гришку, хотя они были уже довольно далеко от дому. - Полно ершиться-то, бешеный! Хошь бы отозвал ее куда, а то при старухе!..
- Подвернется... одна будет... не уйдет от меня!.. Я ей дам знать... задыхаясь проговорил приемыш.
- Ну, тогда-то и дело будет, а не теперь же! Старуха все расскажет... Экой ты, право, какой, братец ты мой! Говоришь: не замай, оставь; нет, надо было... Эх, шут ты этакой, и тут не сумел сделать!.. - промолвил Захар голосом, который легко мог бы поддеть и не такого "мимолетного", взбалмошного парня, каким был Гришка.
Но хитросплетенная штука Захара, несмотря даже на совершенно удачное выполнение - такое выполнение, которое могло сделать честь ловласу и не в ситцевой набивной рубашке по сорока копеек за аршин, - не принесла, однако ж, ожидаемых результатов. Во всем, впрочем, оказался виноватым сам Захар. Он хотя и сообразил, что с женою Гришки не годится действовать на манер серпуховских мещанок - ничего не возьмешь, что тут надо вести дело исподволь, но не выдержал такого плана. Самоуверенность вывела дело на чистоту. Обнадеженный успехом своей проделки и нимало не сомневаясь, что теперь дело пойдет наверняка - умей только взяться, - он решился сделать приступ на другой же день после описанной нами сцены. Все благоприятствовало этому. Гришка, посланный Глебом в Сосновку за каким-то делом, должен был возвратиться не ранее вечера. Самому Глебу как-то нездоровилось после вчерашней прогулки в Комарево. Старик потягивался весь день в избе на лавке.
