могла убить мистера Пака. Она найдет его в кабинете. У нее был пистолет. Она могла прикончить его. Прикончить его у всех на глазах. Кто знает, скольких он терроризировал? Скольких погубил ради собственной выгоды? Скольким из них он причинил боль? Сколько еще жизней он может погубить? Ей больше нечего терять.
Кто-то постучал в дверь.
– Не сейчас! – бросила Мина.
– Что-то случилось? – обеспокоенно спросила миссис Бэк.
– Уйдите!
Она знала, что миссис Бэк не ушла, а осталась стоять по другую сторону, ожидая ее ответа или чего угодно.
– Уходите! – повторила Мина и, схватив подушку, зашвырнула в дверь.
Миссис Бэк подергала ручку – дверь была заперта, и она принялась колотить по ней, пока хлипкий замок не поддался.
Шок и ужас исказили лицо миссис Бэк при виде лежащей на полу Мины. Та представила себя со стороны, и ей еще больше захотелось покончить с собой.
Миссис Бэк опустилась на колени рядом с ней, пытаясь помочь ей встать.
– Уберите от меня руки! – Мину вырвало желтоватой жидкостью прямо на грудь.
Миссис Бэк схватила ее за плечи и потащила в туалет, где усадила на пол рядом с унитазом. Мину вырвало остатками вчерашнего скудного ужина из рисовой каши. Миссис Бэк взяла полотенце и вытерла ее лицо, покрытое слезами и соплями, как у ребенка, затем протянула полотенце Мине, чтобы та высморкалась.
Слезы текли без остановки, она задыхалась.
Сидя на полу возле унитаза, обе понимали – Мина беременна.
Марго пролежала в постели несколько дней, изнемогая от слабости и тошноты. Неясно, было ли ее состояние вызвано скорбью и усталостью, гриппом или отравлением. Мигель предложил отвезти ее в клинику или больницу, но ей не хотелось разбираться в тонкостях медицинской страховки – что она покрывает, а что нет.
В понедельник перед Рождеством Марго наконец почувствовала себя лучше. Впервые за долгое время она проснулась рано утром с желанием приготовить завтрак – яичницу с рисом. После еды она вычистила кухню и опустошила шкафы, все еще липкие от жизни, в которой едва хватало времени на дом. В бутылке кунжутного масла осталась половина плотной и липкой жидкости каштанового цвета. Баночка меда – кристаллизовавшегося, шершавого на языке – приклеилась к полке, оставив сладкий след в виде темного овала.
Почти со всеми предметами на кухне у Марго установилась своеобразная близость – на протяжении всей ее жизни они помогали ей и радовали день ото дня, при этом между ними не было никаких секретов, никаких двойных жизней. Однако даже столовые приборы – этот коктейль из нержавеющей стали – превратились в крошечные памятники их жизни, острые, блестящие, зазубренные и изогнутые, наполненные невысказанными эмоциями.
Раньше Марго терпеть не могла палочки для еды и отказывалась ими пользоваться. Они с мамой сидели за столом с разными приборами в руках, и их словно бы разделял не узкий стол, а целая континентальная пропасть, темная впадина океана. И все же, несмотря на эту каждодневную брешь, это различие дочери и матери, держащих в руках родные для себя, но чужие друг для друга приборы, между ними также стояли тарелки с заботливо приготовленной мамой едой – рисом, панчаном, рагу – и фрукты, тщательно очищенные и нарезанные на кусочки для удобства. Пища, возможно, представляла собой самый практичный и незаменимый путь, с помощью которого Марго могла добраться до истории и воспоминаний мамы, к живительному соку, бегущему внутри ее.
Они говорили на разных языках, с годами все больше отдаляясь друг от друга: мама так и не выучила английский, поскольку в Корейском квартале в нем не было особой необходимости, а Марго, проводившая с мамой мало времени, если не считать работы на рынке, отстранилась от корейской культуры, которая ассоциировалась у нее с чужеродностью, бедностью и войной. Она хотела жить как «настоящие американцы» по телевизору, с их чистыми, просторными домами, стенами без трещин и сколов краски, с посудомоечными машинами и блестящими приборами. Ей хотелось жить, как персонажи книг – в этих ненадежных и шатких небоскребах в квартире миссис Бэк, с бумагой, подобной пожелтевшим зубам, – с красотой и сложными чувствами, порывистостью, свободой выбора и перипетиями судьбы.
В маминой жизни, казалось, не было никакой свободы выбора, только бремя выживания и осознания того факта, что, как ни трудись, ей никогда не избежать этой убогой квартиры, этой убогой жизни. И разве не этим все и закончилось? Мама так и не переехала в район получше. Она так и осталась одинокой женщиной, обреченной на страдания, и горькую судьбу, и мужчин, которые бросают ее и разбивают ей сердце.
«Она была одинока, как многие из нас. Такие женщины, как мы… с нами постоянно такое происходит».
Вновь всплыл в памяти отвратительный смрад мертвого тела – запах желчи и гнилых фруктов.
И все же была ли ее смерть на самом деле несчастным случаем? Причастны ли к ней миссис Ким и ее водитель, Сонмин, который внезапно толкнул Марго, словно та была животным, забредшим с улицы? И куда подевался хозяин дома? Ему тоже нельзя доверять.
Вернувшись на диван с альбомом в руках, Марго набросала на одной из страниц вилку, а на другой – пару палочек для еды, чтобы можно было перелистывать страницы, мгновенно меняя формы. Хотелось жить где-то в этом движении, похожем на взмах крыла голубя.
Даже если бы они с мамой говорили на одном языке, Марго все равно слишком многого не могла ей объяснить – пропасть, разделявшая их, по-прежнему была бы чересчур велика. В каком-то смысле успех Марго в этой стране, ее самодостаточность были результатом отчуждения от мамы – от ее бедности, ее чужеродности, от обособленности ее жизни, от тяжести неблагодарного труда, от игнорирования и даже порицания миром. И в попытке найти путь в этом каньоне между ними, состоящим из невысказанного или сказанного лишь бы задеть друг друга, было так много ловушек, которые могли их ранить, разбить сердце и даже убить, уничтожив на части.
Однако, быть может, если бы Марго приложила к их отношениям больше усилий, если бы не боялась обязательств, именно здесь, по этим страницам, этим рисункам мама бы поняла, что Марго никогда ее не оставит, что, несмотря на разделяющее их расстояние, она всегда будет держать ее за руку и никогда не отпустит.
Покончив с кухней, Марго убралась в комнате мамы, где снова наткнулась на кроссовки, покрытые мелкой
