Это была хорошенькая девушка с зелеными глазами, длинными стройными ногами, большими и тяжелыми грудями, которые так нравились Муссолини в женщинах. Голос её с небольшой хрипотцой - обвораживал. Одевалась Кларетта безвкусно, но броско. Свои темные волосы туго закручивала в каком-то вычурном стиле. Короткая верхняя губа и мелкие зубы портили Кларетту. Когда она смеялась, то обнажала десны, пока не научилась улыбаться, лишь немного раздвигая губы. Щедрая, истеричная, тщеславая и крайне сентиментальная, она была на редкость глупой. Ее преданность Муссолини была безраздельной и трогательной. Она часто болела реальными и вымышленными болезнями. Однажды, когда у неё случился выкидыш, Кларетта едва не умерла от перитонита, и Муссолини регулярно навещал её, производя впечатление на родителей своей искренней озабоченностью и даже настаивал на своем присутствии во время её операции. Обычно она приходила к нему в Палаццо Венеция, входила через боковую дверь и поднималась на лифте в квартиру на верхнем этаже, где её и навещал дуче, уделяя ей иногда всего несколько минут в перерыве между различными интервью.
Как все истинные "донжуаны", Муссолини был одинок. Он почти не имел друзей, тем более близких. Казалось, он гордился этим. "Если бы Всевышний сказал мне: "Я твой друг", - часто говаривал дуче, - я бы пошел на него с кулаками... Если бы мой родной отец вернулся в этот мир, я бы ему не доверял... Я не познал тепла истинной дружбы, хотя и любил многих женщин. Но я имею в виду другое. Я говорю о сильных и неразрывных узах близкой дружбы между двумя мужчинами. С тех пор как умер сын Арнальдо, я не испытывал такого чувства".
Арнальдо умер в декабре 1931 года, и чтобы выразить свою любовь к нему, он написал книгу, в которой искренне и трогательно описал свои чувства не только по отношению к брату, но и к родителям. В отличие от своей автобиографии и эмоциональных до неловкости пассажей книги "Мой разговор с Бруно", которую он написал во время войны после гибели второго сына в авиационной катастрофе, "Жизнь Сандро и Арнальдо" содержит много правдивых страниц.
Маргарита Сарфатти описывает случай, когда они вместе осматривали гобелены в Ватиканском музее. Дуче не находил в них ничего особенного. "Ну что они в конце концов из себя представляют? - говорил он. - Просто куски материала". Даже сам Ватиканский дворец не произвел на него особого впечатления, за исключением его размеров. "Как много комнат, - говорил Муссолини подобно оказавшемуся во дворце ребенку, - и какие они большие. Раньше умели строить".
ЗА ГРАНИЦЕЙ ВОСХИЩАЮТСЯ МУССОЛИНИ.
ЕГО СТАРШАЯ ДОЧЬ СТАНОВИТЬСЯ ЖЕНОЙ МИНИСТРА ИНОСТРАННЫХ ДЕЛ
Во время редких визитов за границу - в Лозанну и Лондон на международные конференции в 1922 году, или в Локарно в декабре 1925 года, где дуче поставил свою подпись от имени Италии под Локарнским договором, Муссолини, с галстуком-бабочкой и в коротких гетрах, в цилиндре и белых перчатках, в плохо отутюженных брюках, представлял собой личность, крайне отличавшуюся от той почти легендарной фигуры неистового революционера, которую ожидали увидеть иностранные корреспонденты. Более всего их привели в изумление невысокий рост Муссолини - лишь неполных сто шестьдесят восемь сантиметров - и сердечность его неожиданной, несколько застенчивой, улыбки. Казалось, не было никаких оснований для беспокойства, возникавшего при упоминании его имени. "Да он, в действительности, просто нелеп!" - поставил окончательную точку министр иностранных дел Англии Керзон, исполненный аристократического презрения".
Муссолини не преминул отреагировать на это оскорбление. Он ненавидел Керзона и неприязненно относился к Лондону, который, казалось, был населен людьми, подобными этому министру. После своего краткого визита в Лондон Муссолини решил, что этот город - "сущий кошмар для любого итальянца", и высказал надежду, что "никогда более не посетит его вновь".
В последние дни декабря 1934 года произошли столкновения между абиссинскими и итальянскими солдатами на границе Абиссинии с Итальянским Сомали; и в октябре 1935 года после десяти месяцев подготовки, слухов, угроз, предупреждений и колебаний вооруженные силы Италии вторглись в Абиссинию. Конечно, стычка с абиссинским отрядом в оазисе Уал-Уал была не более, чем надуманный предлог. Муссолини уже давно имел виды на эту последнюю, оставшуюся независимой, - потенциальную колонию в Африке и принял решение захватить её ещё в 1932 году.
Во всем мире множество возмущенных людей жадно слушали по радио последние новости о том, как беззащитных туземцев косят пулеметными очередями и душат ядовитыми газами. Однако итальянцы воспринимали эти события в совершенно ином свете; и когда скоротечная военная кампания завершилась, Муссолини достиг в Италии пика своей власти и своей популярности.
В это же время, в 1934 году Муссолини поссорился с Гитлером. Когда в июле 1934 года австрийские нацисты, предприняв неудачную попытку государственного переворота, перестарались, смертельно ранив о канцлера Дольфуса, в то время, как его жена и дети находились в Италии по личному приглашению Муссолини, то реакция дуче на эти события была незамедлительной и весьма действенной. Он телеграфировал принцу Штарембергу, временно исполнявшему обязанности канцлера, обещая ему всяческую поддержку со стороны Италии, и отдал приказ об отправке трех итальянских дивизий к границе с Австрией, тем самым гарантируя, что его обещания не пустые слова. Гитлер, осознав, что его австрийские сторонники зашли слишком далеко, вынужден был бить отбой; а тщательно маскируемая зависть Муссолини к человеку, о котором он после их первой встречи презрительно отзывался, как о "сумасшедшем маленьком клоуне", переросла в ненависть. Именно Гитлер, заявил он князю Штарембергу, - является виновником убийства Дольфуса и несет полную ответственность за все, что случилось в Австрии. Гитлер - это "ужасное, сексуальное, дегенеративное создание", "чрезвычайно опасный идиот".
Со своей стороны Гитлер всегда стремился наладить хорошие отношения с Муссолини.
В 1926 году Гитлер написал письмо в Рим с просьбой прислать ему фотографию дуче с его автографом. "Просим вас поблагодарить вышеупомянутого Господина, за проявленные им чувства", - холодно отреагировало итальянское министерство иностранных дел и посоветовало своему посолу в Берлине отказать в той форме, в какой он сочтет необходимой.
Даже после прихода Гитлера к власти в 1933 году, засталавившего Муссолини врасплох, подозрительное отношение дуче к этому человеку и его скрытое презрение к нему не исчезли. Муссолини верил, что именно он, дуче, заставил весь мир уважать фашизм и восхищаться им. К этому времени Муссолини стали прославлять за рубежом. Он пользовался, как в Европе, так и в Америке, гораздо большим уважением, чем Гитлер. Консервативные писатели и общественные деятели в двадцатых и начале тридцатых годов XX столетия столь часто и при том от всей души расточали в его честь восторженные дифирамбы, поражавшие своей искренностью, что Муссолини легко поверил в то, что он, действительно, величайший государственный деятель своего времени.
В декабре 1924 года сэр Остин Чемберлен, тогдашний министр иностранных дел Великобритании, находясь с визитом в Риме, отозвался о нем, как о "замечательном человеке... работающем, не покладая рук для величия своей страны". В последующие годы можно было нередко видеть леди Чемберлен в жакете с прикрепленным на нем фашистским значком. В 1927 году Уинстон Черчилль посетил Рим и на пресс-конференции во всеуслышание заявил: "если бы я был итальянцем, то не снимал бы с себя фашистской черной рубашки... Я не мог не поддаться, как это было со многими другими людьми до меня, обаянию благородной и простой манеры держаться синьора Муссолини и его спокойного и беспристрастного поведения, несмотря на многочисленные заботы и проблемы, лежащие на его плечах. Каждый мог заметить, что он неустанно печется только о подлинном, как это он сам понимает, благе своего народа, а все остальное для него не представляет никакого значения... Если бы я был итальянцем, то беззаветно последовал бы за ним с начала до конца в вашей триумфальной борьбе со все пожирающим, неукротимым ленинизмом". На следующий день газета "Тайме" поздравила мистера Черчилля в связи с тем, что тот "проникся истинным духом фашистского движения". Ллойд Джордж публично согласился с Черчиллем в том, что корпоративная система "является весьма многообещающей концепцией". В 1928 году газета "Дейли Мейл" продемонстрировала ещё более выразительный образчик энтузиазма, когда на её страницах лорд Родермер объявил, что Муссолини является "величайшей политической фигурой нашего века".
Ричард Уэберн Чайлд, посол США в Риме с 1921 по 1924 год, испытывал к дуче чувство уважения, граничившее с идолопоклонством. "Он смог не только добиться и закрепить почти всеобщее признание, - писал Уэшберн Чайлд в предисловии к "Моей автобиографии" Муссолини, - но создал новое государство на основе новой концепции. Он смог не только изменить жизнь людей, но он также изменил их мышление, их сердца, их дух". Американский посол восторженно поведал о человеколюбии дуче и его мудрости, о его силе и динамичной энергии. Он был "грандиознейшей личностью земного шара нашего времени".
