- Вот она… вот! - вскрикнул он задиристо и с недетской злобой, когда Еремей поравнял коней с Секлетиньей и тпрукнул. - Вот она, ведьма!.. А еще хресная!
Тут выскочил из леса из-под оголенных и поникших ветвей порывистый ветерок, и прямо к Секлетинье вытянулся из кибитки аршинный усище с фасонистым завитком на конце, потом полезла начальственная шинель с бобровым воротником, накинутая только на плечи, из-под нее ярко ударила по глазам красная генеральская лента. Секлетинья присела и даже с испуга не поклонилась.
- Ты что, курва, моего казачка убижаешь?
Секлетиньино удивленье тут перешло всякую меру, потому что лицо, стоявшее перед ней, сильно походило на того самого Михайлу, которого, как казенное тело, запер Никита Мироныч в своем заведенье, только генеральская сряда и там, куда воткнулся разбойничий ножик под сердце, повязана пышным бантом красная лента, и на ней красуется большая медаль величиной со сковородку. У Секлетиньи задрожали поджилки, и рука не подымалась перекреститься.
- Ты что, - говорит, - размужичиха, казачка моего убижаешь?.. Казачок у меня получает каждый день пятачок! Знаешь, кто я?.. Не признала?.. Я… -ту… турецкий анарал!.. Да-с, видишь? - откинул он полы шинели, и оттуда пахнуло на Секлетинью, словно с пожара, красным атласом подкладки. - Я тебе пппокажу, как мальца убижать!.. Малец у меня - молодец! Будет хороший купец! Ты знаешь, кто я?.. - Секлетинья все ниже перед ним приседала. -Я… ту… ту… турецкий анарал… Получил в канпанию за храбрость, за службу и… за… усы! Не попадайся мне на дороге, когда опять поеду в гости к анаральше барыне Рысаковой! Мотри!
- Мишутк, а Мишутк… Еремей Разумеич… что же это такое? -прошептала Секлетинья, но ни Мишутка, ни Еремей на Секлетинью и не взглянули.
- Слышишь, баба, - опять закричал на нее генерал, - вернешься домой, помалкивай больше… будешь вакать, типун на язык, а сичас ради памяти… скажи-к, Еремей, дуре пословицу, - махнул генерал Разумею.
- Всяк-д Еремей-д про себя-д разумей, ваше сиятельство! - отчеканил Еремей на солдатский манер и на Секлетинью опять не обернулся.
- Слышала умного человека?.. Оттого и хамилия у него: Ра-зу-ме-ев! Ну, дура, получай пока в память!
Секлетинья едва успела моргнуть, как турецкий генерал размахнулся и дал ей хорошего леща в левое ухо… В глазах у Секлетиньи помутилось, ноги подкосились, она растянулась в снегу на дороге и, словно во сне, долго потом еще слышала тилинькающие Еремеевы позвонки, очень схожие по голосу с колокольцами на чертухинской колокольне.
*****
На этом месте своего и в самом деле мудреного рассказа Секлетинья остановилась и виновато опустила глаза, потом обвела чертухинских мужиков пришуркой и горестно вздохнула. Разное было у них выраженье: кто прятал глаза за спины других и втихомолку крестился, закрываясь тулупным воротником, кто помоложе - прямо смотрел на Секлетинью с усмешкой и в глазах с веселыми огоньками, бабы словно все подавились, а девахи сидели, как кумачи, подложивши под себя горячие ладошки.
Передохнула Секлетинья и принялась было еще о чем-то договорить, должно быть, как раз уж про богомолье, потому что за все это время Секлетинья, как мы видели, даже ни одного еще креста, как следует быть, не положила, но было по0деревенскому уже довольно позднее время, и Семен Родионыч, закрывши рукавом большой зевок от Секлетиньи, встал со своего места и, натягивая баранью шапку на лысину, сказал:
- Ну и навирать ты, Секлетинья, горазда, провались ты совсем!.. Уж и врать ты, кума, - где только училась?
- Что-что, кум, - обиделась Секлетинья, - а врать не вру ни завиринки! Другим врать не велю, не токмо что самой враньем заниматься!
Семен Родионыч улыбнулся и махнул на Секлетинью рукой:
- Полно… полно, кума!
- А ты… что, не веришь?..
Семен Родионыч неопределенно развел руками и снял снова шапку:
- Оно не то что не верю: Михайла, конечное дело, был не простой человек!.. А може даже, и человеком-то не был!.. Это уж теперь видно нам без очков… Ну, а все же сумлительно очень… откуда же анарал?.. Если, скажем, хоть… дьякон, а не анарал, тогда бы… поверил!
- Полно, что ты, не знаешь, что по тому месту начальство разбойников ловит! Ну, если не веришь, так вот… тебе! - показала рукой Секлетинья на Разумея, который сидел в самом заду у печки и почесывал у себя, отвернувшись, в кудрявом затылке. - Вот тебе налицо… Разумей слова не даст лишнего сказать!.. Не токмо что сказать что не по делу! Он и вез анарала! Я об нем и забыла… совсем с разговором таким о нем позабыла!
- Все может быть, - растянул Семен Родионыч, - все может быть!.. А вот если так, что нам Еремей теперь скажет?.. А?.. Еремей?.. Иди на расправу!
Еремей встал неторопливо и вышел на середку избы, помолился степенно на образ, поклонился во все стороны глубоким поклоном и тихо промолвил:
- Всяк Еремей про себя разумей! А больше сказать мне вам, православные, неча! - Перекрестился и вышел.
Мужики переглянулись после такого ответа друг с дружкой, затихли и, уже не заводя разговора, потянулись за Еремеем на выход.
*****
Сам шут, конечно, потянул Секлетинью рассказать мужикам такую темную и, по правде, даже страшную историю, про которую лучше было бы и в самом деле молчать.
Но, видно, такая была натура у Секлетиньи, что ничего в себе не держала.
Только не прошло после этих поседок даже недели, как разнеслась по Чертухину весть, что Секлетинья прибежала растрепкой из леса, куда она за дровами ходила, и не может ни одного слова промолвить, потому что у нее во рту язык распух, словно в чашке баранка, а что ей люди кругом говорят, теперь уже и на второе ухо не слышит!
- Типун сел! - забарабанили бабы. - За ее язычок! Не вякай!
Вспомнили Еремееву поговорку, и все сказали:
- Умный мужик!
После такого случая с Секлетиньей, которому никто не находил объясненья, на поселках стало с дня на день пустеть.
Сначала старики перестали ходить, потом, когда, промаявшись голодной смертью с неделю, Секлетинья отдала богу душу и ее похоронили, по домам засели даже парни и девки, поглядывая только из окошка, как серебрится за околицей снежное поле, по которому то облачко пробежит, то промелькнут у дороги волчьи торопливые тени…
Залегли по печкам чертухинские мужики, вскакивая и крестясь за очелком, когда в месячную ночь ледяным кулаком скрипучий мороз ударит о стенку, морозная выдалась зима на этот год, как говорили мужики: к урожаю!.. Месяц по целым ночам обливал село Чертухино, не сходя с середки синего неба… деревья под окнами стояли в белых платьях в покорности и неподвижности, как невесты перед женихами, и чуть вдали за селом, опоясавшись атласной кушачной лентой дороги, вздымался морозными пиками в небо чертухинский лес, хороня под месяцем на болотах и в непроходимых чащах свою дремучую тайну.
Текст подготовлен по изданию: Клычков С.А. Чертухинский балакирь: Романы.- М.: Советский писатель, 1988.- С.419-640; примеч., с.677-680.
Опубликован в журнале "Молодая гвардия" №№ 9-12, 1927.
В 1928 году выходит книжное издание романа в издательстве "Федерация" артели писателей "Круг". Печатается по данному изданию. Первоначальное название романа - "Темный корень".
В "Красной панораме" № 1 от 4 января 1929 года в статье А.В.Луначарского "Литературный год" содержался отклик на новый роман писателя. "Князь мира" назван "самым замечательным" по глубине анализа прошлого деревни: "Приходится признать большое художественное достоинство за такими произведениями, как "Братья" Федина и "Неразменный рубль" Клычкова. Само собой разумеется, попутнический роман сводится не только к этим двум произведениям. Я называю их потому, что в художественном отношении и по глубине анализа некоторых явлений нынешнего времени у Федина и прошлого - у Клычкова эти романы мне кажутся самыми замечательными и такими, которые, несомненно, войдут прочно в нашу литературу".
Ты бы, Михайла, к колдуну нето сходил! - Колдуны, в силу своей исключительности, обладали, согласно народным поверьям, знахарскими знаниями, тайнами природы. Колдун имел свои приметы: "Колдуны бывают природные и добровольные, но разницы между ними нет никакой, кроме того, что последних труднее распознать в толпе и не так легко уберечься от них. Природный колдун, по воззрениям народа, имеет свою генеалогию: девка родит девку, эта вторая приносит третью, и родившийся от третьей мальчик сделается на возрасте колдуном, а девочка ведьмой… Колдуны, большею частью, люди старые, с длинными седыми волосами и нечесаными бородами, с длинными неостриженными ногтями. В большинстве случаев они люди безродные и всегда холостые, заручившиеся, однако, любовницами, которые к таким сильным и почетным людям очень прилипчивы. Избенки колдунов, в одно окошечко, маленькие и сбоченившиеся, ютятся на самом краю деревень, и двери в них всегда на запоре. Днем колдуны спят, а по ночам выходят с длинными палками, у которых на конце железный крюк. Как летом, так и зимой надевают они все один и тот же овчинный полушубок, подпоясанный кушаком. По наружному виду они всегда внушительны и строги…" (Нечистая, неведомая и крестная сила. Сочинение С.Е.Максимова. С.-Петербург, 1903, с.111.)
