- Тьфу, - сплюнул Ив, - надо же... Раздразнил-таки, аскарида.
- А, очухается, - сказал Сандро, присаживаясь рядом с ним на ступеньку.
Я стоял за лесенкой, чуть покачиваясь, а передо мной на коленях стоял Чрево, покачиваясь очень, и как-то волнообразно: туловищем в одну сторону, головой в другую. Из его носа текла кровь, а я готов был поклясться, что Ив не зацепил этот нос.
Ив виновато вздохнул. Они трое сидели на ступеньках, как птицы на жёрдочке: огромная, средней величины и маленькая, мал-мала-меньше, и глядели, как Чрево ладонями размазывает по лицу кровь. Я тоже хотел подсесть к ним, но не решался. Мне было очень одиноко, они меня забыли. Одинокий, я чувствовал себя в родстве с Чрево, но родственником старшим: несмотря на особое внимание к нему судьбы и её исправников, несмотря на отведенную ему в этом аттракционе главную роль, и место в центре арены, он мог бы позавидовать мне, если б был способен. Ибо моё отчуждённое одиночество было куда предпочтительней: когда ни судьбе, ни исправникам нет до тебя никакого дела... Да, так по-разному отчуждает от человечества своего избранника одиночество: или полным покровительством судьбы, или вовсе без него. А результат, в сущности, один, хотя какой-то из методов его достижения, повторяю, и предпочтительней.
К счастью, я так и не решился выбраться из-за лесенки, чтобы присоединиться к птичкам на жёрдочке. Сегодняшний аттракцион, оказалось, вовсе ещё не закончился, это была лишь выразительная в нём пауза. Пока я колебался, со стороны раковинки к нам подошли ещё два его участника, и в одном из них я ещё издалека узнал отца. Сделать это было совсем не сложно, не только глазами, но и ушами: походка его была уникальна. Наваливаясь на палку и решительно откидывая в сторону протез, он быстро приближался к нашему вагончику. Рядом с ним семенил незнакомец с папкой подмышкой. Я не успел предупредить птичек, а такая мысль было мелькнула у меня, я успел только нырнуть под днище вагончика и заползти за его колесо. Там, наполовину погрузившись в мягкую пыль, как в кулибку, я счёл себя в полной безопасности.
Звяк-звяк, пауза, стук... И снова то же самое: плохо пригнанные металлические части протеза и палка, по очереди, вот и совсем уж рядом...
- Добрый день, хозяева, - сказал отец незнакомым голосом. Нет, это сказал другой, дядька с папкой - а не папка с палкой, догадался я. О, такое надо запомнить, тут же приказал я себе: пригодится, чтобы славно поболтать, когда этот скучный номер кончится.
- Точно, добрый, - ответил Сандро.
- А что с... товарищем? - спросил незнакомец.
- Удар, - сообщил Сандро, - солнечный. Он плохо переносит жару.
- Не Жору, - поправил Ив, - меня.
- А, - сказал незнакомец. - Мы ищем администратора... товарищи.
- Это он и есть, - пропищал Жора ультразвуком. - Не смотрите, что он такой. Просто он немного того: с копыт.
Последовала пауза. Я осторожно выглянул из-за колеса: отец с незнакомцем разглядывали Чрево, всё ещё покачивавшегося на коленях.
- Вы не смотрите, что он такой, - повторил Жора. - Он просто практичный, учитывает, в каком он находится городе. Вы бы видели костюм, который он носит в Москве!
- Товарищ, - сказал незнакомец. - Это вы администратор... бригады?
- Вы не смотрите, - сказал Ив. - Просто ему тут негде развернуться, без Москвы администратору такого масштаба скучно.
Не смотрите - это не могло назначаться отцу, он и так уже смотрел в другую сторону. Они с Сандро почти в упор рассматривали друг друга, так, будто виделись раньше, очень давно, и теперь вспоминали - где именно. Или решали, стоит ли им возобновлять знакомство. Вдруг глаза отца округлились и выкатились из орбит. Лица Сандро с моей позиции рассмотреть было нельзя, но я готов поклясться, что он наверняка подмигнул отцу - иначе, на что бы тот так реагировал?
- Товарищ, если вы администратор, то мы к вам, - сказал незнакомец. - Я следователь городской прокуратуры. А это судмедэксперт. Вообще-то, нам понадобитесь все вы, товарищи, потому прошу далеко не расходиться. Но сначала мы побеседуем с администратором... ну, хоть вон там, в тени, если он плохо переносит удары... солнечные. У вас сегодня есть выступления?
- Нет, - сообщил Сандро. - У нас техосмотр.
- А зарплата идёт, понимаю...
- У нас оплата по маркам, - возразил Ив. - Со сбора.
- А это... не противозаконно?
- Пока нет, - кратко выразился Сандро.
- Пойдёмте, товарищ, - следователь помог Чрево подняться. - В тени вам сразу станет лучше. Да, у нас солнце не то, что в Москве.
- Что на севере, - сказал Жора.
- Что на севере крайнем, - уточнил Ив.
Взяв под локоть Чрево, следователь отошёл с ним в тень, отбрасываемую раковинкой, и они уселись там на скамейках для зрителей. Отец было последовал за ними, но, сделав пару шагов, вдруг обернулся и металлическим голосом спросил:
- Вопрос: не видали ли вы тут мальчишку? Такой мальчишка, не по летам развитый... чуть косит левым глазом.
- Увы, - сокрушённо, но тоже металлическим тембром, явно передразнивая отца, ответил Сандро.
После этого он вдруг прокрутился на ягодицах и, задрав ногу, уложил её Жоре на колени. Отчего вся композиция сразу напомнила пирамиду, которую Ю любил составлять из себя, меня, и двух приятелей-любителей. В такой пирамиде я, обычно, зависал сбоку, наверх меня втаскивали только по большим праздникам, такова модель всей последующей жизни... Ну да Бог с нею: этот аттракцион, жизненная пирамида, ещё более загадочен по смыслу, чем другие. Непонятно не только, что именно непонятно, а и что именно понимать-то надо.
- Кроме этого, - указал, стало быть, ногой Сандро, - никаких мальчишек тут нет. А этот вроде и косит под взрослого, но обоими глазами.
И лицо отца было отлито из металла, только живого: ртути, так ходили на его скулах желваки. Но загар на нём был с интенсивным красным оттенком, следствие частых командировок в глубинку, так что металл мог оказаться и расплавленной медью. Он хотел прочистить связки и кашлянул, но вдруг раскашлялся, и я испугался, что он задохнётся. Но он волевым усилием справился с кашлем, так крепко сжав зубы, что уши у него оттопырились, а клюв заострился. И, сложный трюк, губы его растянулись в однобокой улыбке. Нет, это была тень, призрак улыбки, упёршейся в резкую морщину, отсекавшую угол рта от правой щеки. Хромой, опирающийся на палку протез улыбки, с которой отец резко отвернулся и пошёл к раковинке. Я перевёл дух.
Мне показалось, что растянутые в улыбку губы напоследок произнесли нечто, не дошедшее до слушателей. Но я и без того, чтобы услышать, знал - прочитал иероглиф напряжённых лицевых мышц - что было сказано. Это характерное выдвижение нижней челюсти, а потом опускание её вниз, и последующее впадение щёк, и весь этот номер проделывается, не разжимая скрежещущих зубов... Желудок мой дрогнул. Я понял, что беззвучный выстрел был нацелен не только в птичек на жёрдочке, но и в меня. Отец, конечно, догадался: я где-то тут, совсем рядом. Меня вдруг затошнило, я едва успел сглотнуть слюну.
- Уроды, - хотел сказать отец, можете мне поверить.
- Эй, малый, ты ещё тут? - пропищал Жора.
- Тут, - квакнул я, продолжая глотать. - Это мой отец.
- Подходящий парень, - одобрил Ив.
- Уже уходящий, - справился, наконец, с тошнотой я.
- Он из другого инкубатора, - сказал Жора. - Не то, что мы.
- Да, - согласился Сандро. - Просто у него в жизни случилось ЧП.
- Это мой отец, - упрямо сказал я. - И Чрево сейчас сунет ему донос. Про СС и про всё другое.
- Даст показания, - поправил Сандро. - Приучайся к точности высказывания, особенно, когда цитируешь.
- Разъяснит ему подоплёку, - предложил свой вариант Жора, - вполне банальную.
- И довольно жестокую, - добавил Ив.
- Беги домой, малыш, - посоветовал Сандро, - болтать нам уже не придётся. Разве что для протокола... Тебя тут не было, помни. А Чрево... пусть пострадает за лжесвидетельство: нас трое против него одного.
- Но он ведь не урод, - усомнился Жора, - так что...
- Получается так на так, - подсчитал Ив. - Тут надо использовать не умножение, а вычитание.
- Смывайся, - напомнил Жора, - только не сломя голову. А то в горячке вдруг используешь неуместное умножение и забудешь, что тебя тут не было, что тебя мы вычли. Ещё хуже, забудешь, что мы все тебя любим. Вали, малыш, домой со здоровой головой, но и чистой совестью: эту аудиенцию нам всё равно уже обо... окончили.
И где этот теперь дом, думал я лениво, не ломая особенно голову, а благоразумно следуя совету смыться с площади. То же благоразумие подсказывало и метод: короткие перебежки, и для начала я нырнул в соседний сарайчик, "Комнату смеха". Но почему-то вместо того, чтобы отдышаться там и отправиться дальше со здоровой головой, поскорей добраться до дома и с чистой совестью получить неопровержимое алиби, я стал рассматривать себя в первом, прямом зеркале. Впрочем, понятно почему: я обнаружил в зеркале нечто жуткое. Известно, рано или поздно такие открытия неизбежны. Из глубин зеркала на меня глядело чуждое существо: серебряные амальгамные воды объяли не по сезону бледное лицо - к нему плохо приставал загар, узкие покатые плечи, узловатые коленки. От перемещённого отражением слева направо, усиленного этим трюком косоглазия кружилась голова. Я попробовал улыбнуться: наружу выступили огромные резцы. Тогда я снова улыбнулся, не разжимая рта, как это делал отец. Ничего общего между нами, нос, глаза, уши - всё разное, и в то же время не усомнишься, чей я сын. Сказать, в чём это сходство, не смог бы никто, но каждый бы его, тем не менее, подтвердил: да, это так, одно лицо. В этом номере тоже было непонятно, что именно в нём не понятно, славный номер... Вот только - можно ли его повторить, хотя бы ещё раз?
